|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
Хозяйки Белого дома всегда притягивали к себе внимание американцев. Вызывая
восхищение, кривотолки, желание подражать им или дискредитировать их, Первые
леди накладывали неповторимо-индивидуальную окраску не только на ритуал Белого
дома, но и на психологическую его атмосферу. Будучи свидетельницами целых периодов
истории Америки, они сами принадлежат ей.
Мне довелось познакомиться с тремя женами президентов, каждая из которых
играла исключительно важную роль в Белом доме: с Жаклин Кеннеди-Онассис, Бетти
Форд и Нэнси Рейган.
Я расскажу об одной из них.
ЖАКЛИН
Тот день, когда Жаклин Кеннеди-Онассис — женщина, пережившая одну из самых
невероятных трагедий современной Америки, — появилась в доме министра торговли
Питера Питерсена и его жены Салли, был не совсем обычным. Накануне прохладного
ноябрьского вечера 1977 года газеты сообщили, что в машине, откуда только что
вышла дочь Жаклин Каролина, взорвалась бомба. К счастью, девушка не пострадала,
она успела подняться к своим знакомым.
Просторная квартира Питерсенов на Грэйс Сквер, хорошо известная в интеллектуально-артистических
кругах Нью-Йорка, была обставлена с редкой изысканностью и выдавала любовь хозяев
к модерну, живописи начала века, современному дизайну. Салли Питерсен мечтала
приобрести Кандинского.
В гостях кроме Жаклин Кеннеди было несколько университетских профессоров,
молодой сенатор с гуманитарным уклоном, издатель «Нью-Йорк таймс»
и хорошо известный у нас писатель Курт Воннегут. Мне выпало сидеть между Жаклин
и молодым профессором Колумбийского университета Весли Фишером, специалистом
в области русского языка. Сохранились любительские фотографии, сделанные Дэвидом
— сыном хозяйки. Мы — за столом, у деревьев, растущих из пола; сегодня эти снимки
представляют особую ценность, поскольку Жаклин Кеннеди многие годы избегает
лишнего фотографирования.
Мне было трудно в обычной обстановке воспринимать эту женщину, ставшую легендой.
Для меня, как и для многих в России, убийство Джона Кеннеди в 1963 году и последовавшие
за ним события были сильнейшим потрясением, изменившим в определенном смысле
восприятие современной Америки. Нам, не ведавшим меры беззакония в нашей стране,
казалась немыслимой безнаказанность, с какой уничтожались свидетели и улики,
как только они обнаруживались по ходу следствия, мы не верили, что «дело
Кеннеди» будет завершено без обнаружения и наказания всех преступников,
причастных к убийству. Это разочарование в правовом демократизме Америки, длившееся
полтора десятилетия, кончилось лишь в пору Уотергейта, когда вера в престиж
судопроизводства и силу общественного мнения американцев была в наших глазах
восстановлена.
Пока я вслушиваюсь в плавное течение беседы за столом в нарядной гостиной
Питерсенов, услужливая память высвечивает кадры кинохроники: кортеж во главе
с открытой машиной президента в Далласе на пути с Мейн-стрит к Элм-стрит, непроизвольные
движения Джона Кеннеди вперед после выстрела, с лицом, залитым кровью, его жену,
только что ослепительно улыбавшуюся, в розовом костюме с букетом ярких цветов,
а теперь как бы сползающую вслед за ним из машины с остекленевшим взглядом.
Вспоминаю я и череду последовавших событий: удар, быть может, не меньший для
Жаклин, чем смерть мужа, — как эхо близкое, убийство Роберта Кеннеди, брата президента,
долгое и мучительное расследование, страх за детей, — весь этот поток несчастий,
связанных с насилием и бессилием, быть может, повлиял на решение — заключить
новый, многим непонятный брак с крупнейшим судостроителем греческим магнатом
Аристотелем Онассисом в 1968 году и уединиться с детьми под надежной охраной
на его острове Скорпиос. Когда и это безопасное уединение оборвалось смертью
второго мужа, миссис Онассис вернулась в Нью-Йорк и вскоре начала сотрудничать
в издательстве «Вайкинг», где, в частности, выпустила интересную
книгу об истории русского костюма.
Очевидно, в связи с публикацией книги беседа за столом коснулась истории России.
Американцев поражает убранство царствующих особ, неповторимый узор тканей, своеобразие
драгоценных украшений на платьях, головных уборах, поясах. Жаклин отвечает на
вопросы, с большим знанием отзывается о недюжинном уме и образованности императрицы
Екатерины II, о ее силе воли, кто-то приводит в пример переписку ее с Вольтером
и другими просвещенными людьми века. Затем разговор переходит на последние газетные
новости, касается предстоящей выставки советского авангарда и возрождения интереса
в мире к Петрову-Водкину, Кандинскому, Филонову, Малевичу, Гончаровой, Серебряковой.
В какой-то момент наступает затишье, ковровые настилы поглощают остатки голосов,
и тут я все же решаюсь и задаю вопрос, который мучил меня весь вечер:
— Что же случилось с вашей дочерью Каролиной?
Гости спешат разъяснить происшедшее в Лондоне, высказывают предположение о
том, как могла попасть бомба в машину. И сквозь все это моя неуместная настойчивость,
желание проникнуть в психологию женщины, чья трагедия все еще не кончается:
— Как вы поступите теперь? Наверное, небезопасно ей оставаться в Лондоне?
Впоследствии свидетель этого разговора профессор Весли Фишер, усмехаясь, заметил,
что вряд ли кто-нибудь другой из присутствующих мог заговорить на эту тему с
Жаклин, на подобный вопрос могла отважиться только иностранка.
По лицу Жаклин проскальзывает легкое неудовольствие.
— Я думала об этом, — поднимает она широко расставленные, всегда чуть удивленные
глаза. — И первым моим побуждением было немедленно потребовать, чтобы Каролина
вернулась. Но я остановила себя. Поразмыслив, я пришла к выводу, что, заставив
ее вернуться, я навсегда передам ей мой страх. — Жаклин медлит, подбирая слова
и переводя взгляд с одного собеседника на другого. — Каролина не должна испытывать
страха, иначе она не выдержит. Моя дочь обязана знать, что это может случиться,
но при этом не испытывать страха, ведь она — Кеннеди. — Наступает пауза. Мы никогда
не узнаем, о чем подумала вдова президента в ту минуту. — Я спросила дочь по
телефону: «Что ты собираешься делать?» Каролина ответила: «Ничего.
Все нормально». И я не стала настаивать на возвращении.
Много позже, узнав обстоятельства жизни семьи Кеннеди, когда некоторые «свидетели»
событий пытались оценивать поступки Жаклин с точки зрения мещанских, бытовых
претензий, я поняла, как она права. Упрочение престижа семьи Кеннеди, с ее нескончаемой
Орестеей, за которой следил мир, вызывая у одних восторг на грани обожествления,
у других — ненависть (как к клану), было самым надежным способом самосохранения.
И Каролина должна была жить с высоко поднятой головой.
Прошли годы.
Сейчас Джекки Кеннеди-Онассис, как рассказывают ее друзья, по-прежнему живет
довольно уединенно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, она пользуется
уважением и любовью, сотрудничая в издательстве «Дабл дай», отказывается
от интервью. Только что появилась книга Дэвида Хейманна «Женщина по имени
Джекки».
Мне не повезло снова увидеться с ней на этот раз. Быть может, потому, что
приезд совпал с тревожным временем — 25-летием со дня убийства Джона Кеннеди,
датой, широко отмечавшейся по всей Америке, поднявшей на поверхность не только
старые воспоминания, но и новые свидетельства.
Так совпало, что путь мой лежал именно в Даллас. Все кипело вокруг предстоящих
через три дня выборов нового президента. Моя переводчица и спутник в путешествии
американка Мишель Берди (Мики) очень радовалась, что мне повезет наблюдать предвыборные
митинги, затем само голосование, да еще в Далласе! Но мне хотелось еще и пройти
по улицам, которые еще хранят память о последних днях и часах покойного президента.
В самолете от Лос-Анджелеса до Далласа нам, как бы для воскрешения в памяти
событий тех лет, показали документальный фильм. Плохо смонтированный, немного
рекламно-бравурный, но подлинный. Детство Джона Кеннеди: хорошенький мальчик
бежит по берегу моря, подросток в окружении братьев, сестер, матери, отца, бабушки,
дедушки, стройный молодой офицер с отличной выправкой и с трудом приглаженной
светлой копной волос, потом уже — жених, с победным видом шагающий рядом с будущей
женой — изящной француженкой, в открытом подвенечном платье, с обнаженными тонкими
руками и роскошным водопадом темных волос. Обошедшие мир стоп-кадры: открытая
машина с президентской четой, губернатором Джоном Коннэли, крупным планом —
пораженный пулей в голову Дж. Кеннеди и его жена, затем уже в самолете Жаклин
в том же розовом костюме, забрызганном кровью мужа, рядом с вице-президентом
Л. Джонсоном, теперь уже президентом, — все трое, словно подтверждение реальности
происшедшего, казавшегося кошмаром[1].
И наконец, снятая рапидом, церемония похорон. На белом воинском лафете тело
президента, оно плывет над движущейся многотысячной процессией жителей города,
над многочисленной группой его семьи, следующей за лафетом, и отдельно высвеченная
камерой фигура Жаклин, ее профиль, заслоненный траурной кружевной накидкой...
И вот я стою у скромного монумента, с двух сторон огороженного белой балюстрадой,
в небольшом сквере, расположенном рядом с улицей, на которой его убили. По свежезеленой
траве, не тронутой увяданием, ползет луч солнца. Редкие в этот час туристы разговаривают
вполголоса. Читаю надпись под монументом:
«22 ноября 1963 года, Джон Фицджеральд Кеннеди, 35-й президент Соединенных
Штатов, посетил город Даллас. Кортеж с президентом ехал на север, на Хьюстон-стрит,
а потом свернул на запад на Элм-стрит, когда в 12.30 раздался выстрел, ранил
президента и тогдашнего губернатора Техаса Джона Коннэли. Исследования комиссии
Уоррена показывают, что выстрел был совершен из окна шестого этажа здания Техасского
школьного книжного хранилища, которое находится на углу Элма и Хьюстона. Президент
Кеннеди скончался в больнице Паклэнд-Мемориал, в час дня».
— Я очень хорошо помню все пленки, — помолчав, замечает Мики. — Это, по-моему,
любитель снимал. И кортеж, и то, что случилось. Все присутствовавшие слышали
несколько выстрелов. Но они сомневались: один ли это был выстрел, отозвавшийся
множественным эхом, или это были несколько выстрелов. Я помню, что мне показалось
непонятным на снимках это движение вперед жены президента в открытой машине,
она как будто увидела что-то вылетевшее, гильзу, пулю или что-то еще, и автоматически
двинулась туда, чтобы это взять. Потом она объяснила, что совершенно ничего
не помнила, не знает, почему она это сделала. Из комиссии Уоррена кто-то подтвердил,
что нашли еще одну гильзу и что эта гильза была не из винтовки Освальда, поэтому,
мол, стрелял не он один. Но это все до сих пор покрыто тайной.
Потом мы пытаемся войти в дом № 411 по Элм, где располагается бывшее Техасское
школьное книжное хранилище. На красном терракоте здания с полукружиями окон
в черных рамах (словно прицел с мушкой) прибиты вывески нового офиса. Несколько
окон на 6-м этаже, откуда раздавались выстрелы, приоткрыты. Нам не удается подняться.
Объявление гласит, что посещения не разрешены, так как мешают работе офиса,
но что в будущем году откроется музей, и тогда доступ в верхние этажи возобновится.
Словно помогая осмыслить увиденное и узнанное, случай подбрасывает в день
отлета свежий номер журнала «Женский дом». Впервые двум журналисткам
— Марне Блиф и Джейн Маррел — удалось получить интервью у Марины Освальд-Портер,
вдовы убийцы Джона Кеннеди. Впервые за 25 лет Марина заговорила о происшедшем
в ноябре 1963 года, о том, что «изменило всю американскую национальную
историю» и ее собственную жизнь. В свое время под влиянием шока, когда
она узнала о поступке мужа, и ужаса перед опасностью быть уничтоженной с детьми,
как это случилось с другими свидетелями, вдова Освальда дала зарок молчания.
И вот новый человеческий документ, полный боли и горечи, заставил взглянуть
на те давние события по-иному. Во всю страницу на меня смотрела круглолицая,
еще молодая женщина с умным, все испытавшим взглядом немыслимо ярких синих глаз.
«Я жила многие годы с ощущением страшной вины, — прочитала я на первой
же странице. — В течение стольких лет я пытала себя: могла ли я что-нибудь сделать,
чтобы не произошло убийство в 1963-м? В своих мольбах я всегда испрашивала прощения
у Джекки Кеннеди, я думала о моей роли жены убийцы и приходила к выводу, что
все, что я могу, — это желать ей самого лучшего».
Так переплелись для меня в неожиданной точке судьбы столь разных по происхождению,
положению в обществе женщин, до 22 ноября не ведавших о существовании друг друга.
Кто же она, Марина Освальд-Портер? Русская американка, попавшая в водоворот
истории, что она знала и думала о муже? О мотивах преступления? Как жила в чужой
стране, окруженная стеной ненависти к покойному мужу?
Родилась Марина Проскурина в Советском Союзе. В 20 лет она познакомилась в
Минске с Ли Освальдом, не раз бывавшим в России, затем они поженились. Вскоре
у них появилась одна дочь, потом другая. Всего за семнадцать месяцев до страшного
дня убийства Марина с мужем переехала в Техас, поселилась в Далласе (где и сейчас
живет) с двумя детьми полутора лет и четырех месяцев.
В тот день по телевизору она видела покушение на президента, но, когда вошел
полицейский и сказал, что это ее муж — виновник случившегося и это ему предъявлено
обвинение в убийстве, она испытала такой ужас, что все последовавшее долгое
время выталкивалось из ее сознания. Несчастье усугублялось плохим знанием нового
для нее языка. На первом же допросе она подтвердила, что оружие принадлежит
мужу, и, следовательно, признала, что он виноват... «Я была тогда, как
слепой котенок, — говорит теперь Марина. — Мне было так страшно. Одного я не могла
понять: зачем Ли понадобилось убивать президента? Ведь он не раз говорил мне,
что очень уважает и любит Кеннеди». Потом она многое вспомнит, что ей
казалось странным в поведении мужа перед покушением: «Он как будто бы
специально появлялся то в одном, то в другом месте, чтобы потом кто-то мог вспомнить
об этом и это всплыло». Анализируя прошлое, Марина теперь говорит и о
двух моментах, которые казались неубедительными в официальной версии, согласно
которой Освальд все это задумал и выполнил один. В канун убийства ей припомнилось,
что вдруг возник какой-то человек, которому понадобилось выдавать себя за Ли
Освальда, чтобы запутать потом следствие. К примеру, свидетели подтверждали,
что видели Освальда, который хотел купить новую машину, пил в баре... Однажды
человек из ФБР повел ее в магазин, где Ли якобы купил оружие и кто-то даже описал
Марину, сказав, что женщина, схожая с ней внешне, носила платье, подобное тому,
что носят беременные. Такое платье было у нее на самом деле. Но Освальд никогда
не пил и не умел водить машину. А она никогда не была в том магазине, где якобы
ее видели с ним. Это были подставные люди. Ведь кому-то понадобилось, чтобы
Джек Руби убрал Ли и никогда не раскрылась правда. Сейчас она думает, что Освальд
был пешкой в каком-то замысле, кому-то было нужно, чтобы убили Кеннеди, и мужу
поручили это. До сих пор Марина не уверена, что убил президента именно Освальд,
это окончательно не доказано. Не доказано, что его выстрел был смертельным.
Подвердилось, что Ли выстрелил из окна шестого этажа дома, но нет доказательств,
что из многих выстрелов именно выстрел Освальда был смертельным для президента.
«Незадолго до 22 ноября, — рассказывает Марина в интервью, — Ли хотел отправить
меня с детьми в Союз обратно, я тогда решила, что у него появился кто-то и что
я ему мешаю. Я отказалась ехать, но теперь я думаю, что он просто хотел защитить
меня и детей от того, что на нас надвигалось. Теперь я думаю, что он был агентом,
работал на американское государство. Может быть, разведчик, работал на ЦРУ или
на другую госслужбу, как шпион, но он не был одиночкой, который сам принял решение
убить президента. Ему это было поручено. У меня осталось на совести, что я не
сумела найти доводы, чтобы защитить Ли, а сразу все признала. Потом, когда они
его убили и некому стало его защищать, мне было особенно тяжело. Он-то уже не
мог себя защитить. Я очень горевала, когда он умер. Я не говорю, что он не виноват,
конечно, он участвовал в сговоре, знал обо всем, но я не знаю, вылетела ли та
пуля, которая убила президента, из ружья Ли. Это был сложный заговор, гениально
выполненный, неужели только один человек мог все это организовать? Ведь само
убийство Освальда от руки Джека Руби и гибель других свидетелей были частью
того же прикрытия...»
Проходит два года со дня убийства, и Марина Освальд выходит замуж. За фермера
Портера. И Марине Освальд стала необходима защита мужчины, который возьмет на
себя ответственность за нее и ее двух детей. Но, кажется, настанет день и «кто-то
из правительства скажет: «Извините». Она уверена, что пока никому
— ни ей, ни народу — не сказали всей правды об убийстве. «Не имеет значения,
сколь вы богаты или бедны, — добавляет она, — две женщины чувствуют одинаковую
боль, Джекки несет в сердце свою, я — свою. Я желаю ей благополучия. Когда ее
дочь Каролина родила малыша, я была в восторге. Я слышала, что ребенок здоровый,
и радовалась, что это так. Я хожу на могилу с прежней уверенностью, что Ли восторгался
Джоном Кеннеди. Откуда, по-вашему, я тоже научилась любить его? Теперь я уже
не та девочка, которая попала в чудовищную ситуацию, у меня взрослые дочери
и сын. Я счастлива быть женой и матерью, мой муж заботится обо мне. Но я верю:
когда-нибудь я узнаю правду, потому что прекрасная страна Америка стоит того,
чтобы ей сказали правду, она достойна правды, и я тоже должна узнать правду».
Я надеюсь, что когда-нибудь и из уст Жаклин Кеннеди-Онассис мы узнаем многое,
о чем еще не пришло время говорить открыто.
Ссылки
[1] Мне рассказали, что Жаклин предлагали
переодеться, а она твердила: «Нет, пусть все смотрят на меня в этом виде».