главная страница
		поиск       помощь

Хочется сказать несколько слов о «Дневнике Марии Башкирцевой» не с литературоведческой и не с исторической точки зрения, а с точки зрения современной читательницы, изучившей и частично пережившей историю женских движений в Западной Европе. Мне кажется, что именно такой ретроспективный взгляд может в данном случае привести к интересным результатам по отношению к тому, что мы называем жизнетворчеством женщины. Для этого я буду опираться преимущественно на те отрывки текста, которые никогда не были изданы в России или по крайней мере не переиздавались с 1892 года.^[1]

Сначала напомню несколько биографических данных Марии Константиновны Башкирцевой. Она родилась 24 ноября 1858 года (а не 11 ноября 1860 г., как утверждают все издания «Дневника». Ее мать не хотела, чтобы узнали о рождении дочери всего через 7 месяцев после свадьбы) близ Полтавы, в Гавронцах, в семье богатого помещика. После ссоры с мужем мать с ней и ее братом переехала к своему отцу в Харьков. А в 1871 году они поселились в Ницце, одновременно много путешествуя, останавливаясь в самых богатых, роскошных отелях. Мария Константиновна получила отличное образование, знала латынь, древнегреческий, французский, английский, немецкий языки, играла на рояле, арфе, мандолине. В 1874 г. Мария заболела туберкулезом, в 1876 г. из-за болезни стала терять голос, с 1880 г. слух. Уже с 1877 г. Башкирцева твердо решила посвятить себя живописи и, переехав в Париж, записалась в Академию Юлиана. За один, 1879 год, окончила курс, рассчитанный на 7 лет, с той же легкостью, с какой она 6 лет назад окончила за 5 месяцев 3-х-летний курс в лицее.

Скончалась Мария Башкирцева от туберкулеза 31 октября 1884 года в Париже. Значит, рисовала она всего 7 лет, но ее художественное наследие при этом достаточно велико: 150 картин, 200 рисунков, акварели, скульптуры. Они выставлялись в Париже (1885 г.), Амстердаме (1887 г.), в СССР (1929 г.). Ныне ее картины находятся в музеях Парижа, Амстердама, Вены, Ниццы, Афин, Чикаго, России (Саратов, Днепропетровск, Красноярск, Русский музей в Спб, Третьяковская галерея в Москве).

Но, по-моему, самое интересное в ее наследии это ее «Дневник», который, по ее собственному признанию, представляет собою «жизнь женщины, записанную изо дня в день безо всякой рисовки, как будто бы никто в мире не должен был читать написанного, но в то же время со страстным желанием, чтобы оно было прочитано».

Дневник был переведен на все европейские языки. В России вызвал бурные и противоположные отклики: Лев Толстой отмечал его искусственность, А. Чехов квалифицировал как «чепуху», В. Короленко улавливал в нем умонастроение, которое определялось в то время, как «конец века». Именно это побудило представителей «нового искусства» увидеть в нем исходный пункт тех литературных и эстетических движений, которым было дано название декадентства. Брюсов, например, в своем дневнике 1892 г. записал: «Б(ашкирцева) — это я сам, со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами». И у С. Андреевского мы находим аналогичное суждение. Марина Цветаева тоже пережила увлечение Башкирцевой, посвятив «блестящей ее памяти» свой «Вечерний альбом». Во Франции критика воспринимала «Дневник» чаше всего, как декадентское произведение, и вокруг его автора возникла настоящая легенда, которая вдохновляла многих женщин и мужчин, но имела мало общего с настоящей личностью Марии Башкирцевой.

Долгое время искали в «Дневнике» Башкирцевой удобную возможность посочувствовать судьбе молодой девушки, заболевшей туберкулезом и преждевременно погибшей, чистой и нетронутой. В нем видели только отражение души еще одной героини конца века, еще одного вундеркинда или салонной примадонны, которая носилась со своей тоской, переезжая из Москвы в Рим, из Ниццы в Остенд. Башкирцева и, правда, раздражает, хотя бывает и трогательна: постоянно упоминает о своих платьях, украшениях, игрушках, капризах, балах и масленицах. Она представляется нарцистическим существом, которое просто не хочет расстаться со своей обеспеченной жизнью.

«Люди весь день любуются мною, мама любуется, княгиня Голицына любуется... А я на самом деле очень красива!» (18.8.1874).

«С трех до пяти часов мы ждем на парадной лестнице нашего салона. Я очаровательна в своем платье Louis XV, из светло-розового бархата».

«Я вам так и сказала, что должна буду умереть. Так не могло продолжаться, эта всеобъемлющая жажда, эти колоссальные стремления, это не могло продолжаться» (28.12.1882).

Но следует откинуть эти эмоции, любопытство или раздражение: пора предложить иное прочтение с помощью неизданных текстов, отрывков женской прессы тогдашнего времени, обращаясь к тому, что было изъято цензурой или изменено в рукописи «Дневника» самой матерью нашей героини. Даже последнее издание во Франции (1980 г., изд-во «Mazarine») неполное, статья Анн Сутерланд Харрис и Линды Нохлин в «Editions des Femmes» (1981) изобилует ошибками, касающимися не столько личности адресатов ее переписки, сколько имен ее мнимых учителей и даже даты рождения.

Надо прочитать «Дневник» полностью, чтобы обнаружить в нем не отражение растлевающегося общества или прощание молодой аристократки с ним, а видение жизни настоящей художницы и попытаться услышать ответ на столь частый вопрос: почему так мало женщин-художниц?

Мария Константиновна не стала известной художницей конца XIX века так же, как осталась неизвестной в свое время Камилла Клодель, ученица О. Родена и сестра выдающегося писателя Поля Клоделя, о которой вспомнили лишь несколько лет назад. Преждевременная смерть в 1884 году, конечно же, помешала Марии полностью реализовать себя в творчестве, о котором она мечтала, но. ее записки освещают противоречия и конфликты, переживаемые женщиной, которая решила выразить себя в творчестве в то время и в той среде, которые не были готовы принять ее.

Такие картины Башкирцевой, как «Митинг» в Лувре, «Парижанка» в Petit Palais, «Автопортрет с палитрой», «Восточная женщина» в музее Cheret в Ницце, «Жан и Жак» в Чикаго, «Бойдар Карагеоргиевич» в Белграде и другие были написаны в традициях реализма салонной живописи 80-х годов. И они не в такой степени способствовали ее популярности, как ее «Дневник», который она вела в течение 12 лет с октября 1872 г. до своей смерти. Эти ее ежедневные записки можно читать, как рассказ о борьбе, надеждах и отчаяниях. Это — вывод, наполненный горечью: мир творчества принадлежит мужчинам, женщины допускаются в него, только если они играют ту роль, которую от них ожидают. Женщины — существа второстепенные и, следовательно, допускаются не в Высшую Академию Художеств, а в частные мастерские, женщины невежественны, поскольку они не обучались анатомии или истории искусств, они инфальтильны и часто обольщаются, выставляя свои картины в галереях. Они также не имеют и чувства приличия, ибо затрагивают сюжеты, непозволительные для прекрасного пола, они мелки и пошлы в своих ребяческих соперничествах, сплетнях, ревности, мелочности. Они истеричны и легко падают в обмороки. В конце концов получалось, что женщины могут быть только музами или бледными подражателями мастеров, ибо они к тому же еще и слишком красивы, чтобы стать художниками в настоящем смысле этого слова.

«Я так жажду чести увидеть одну из моих картин выставленной! А если выставят, то люди непременно будут смеяться надо мною, женское творчество, мол, несерьезное дело» (9.10.1877).

«Швейцарки и я, переодетые, идем к господину Боннат, чтобы он нас взял в свою мужскую мастерскую. Но он нам объясняет, что у него работает пятьдесят молодых людей, и без присмотра, значит, он не может нас взять» (15.12.1877).

«Бедные женщины! Столько усилий, столько жара требуется, чтобы они учились тому, чему учатся все студенты естественных факультетов, в большинстве своем мужчины. Мужчины, вас посылают в школы, и вы спокойно учитесь, тогда как мы напрасно расходуем наше время, лишь бегло проглядывая книги, мы знаем кое-что без системы и порядка» (12.12.1877).

«Мне сказали, что я не могу подписать эту картину, иначе поднимется скандал. Картина провокационная, люди будут кричать, особенно если узнают, что ее нарисовала женщина, девушка» (21.10.1880).

«Мне противно наспех работать, это уж действительно женская работа...» (2.5.1882). «Я обречена на одиночество или на посредственность женской мастерской. Здесь вас не толкают вперед, не поощряют, и вы гниете на месте. Ах, почему я только женщина?» (30.7.1882).

«Ах, как силен этот г-н Башкирцев! (Картина была подписана мужским именем.) Тогда я сказала, что художник — женщина, девушка, и добавила — красивая девушка*** О, нет, этому поверить не могли!» (3.5.1884).

Думаю, именно с такой точки зрения следует прочитать «Дневник» Башкирцевой и увидеть все препятствия, которые затрудняли развитие настоящих талантов. Это не в последнюю очередь и разоблачение той системы образования, которая обусловливала низкое качество женской живописи. Кто теперь помнит имена сокурсниц Башкирцевой: Louise Breslau, Amelie Beary-Sorel, Sophie Schoeppi, Jenny Zillhardt, Anna Nordgren? В «Дневнике» сквозь легкую светскую болтовню все ярче просвечивает досада, накапливаемая из года в год, дремлет тихое восстание, которое вспыхивает 27.7.1885 г.:

«Ах, почему я не мужчина!?»

«Дневник» Марии Константиновны Башкирцевой это рассказ о формировании личности, женской личности: речь идет не только о борьбе девушки против конформизма общества, но и о преодолении собственной раздвоенности, между «светским» и «творческим Я».

«Светское Я» мы находим в картинах, где мы видим девушку с зонтиком, девушку с мандолиной, девушку с собачкой. А «творческое Я» выступает в «Автопортрете» (Ницца), где Башкирцева изображает себя художником с палитрой в руке. Ее «светское Я» оказывается более хитрым; оно пробивается через установленные правила общества, принимает самые разнообразные формы и кажется, что художественное творчество для него лишь предлог. Но ее настоящая, подлинная личность — «творческое Я». В 14 лет она вздыхала: «Я хочу жить, как я люблю», т.е. это означало «как меня обучили любить». Позже она видит, что это желание наталкивается на непонимание, несогласие других и идет вразрез со всем тем, что должно было составлять успех и удачу женщины. Выйти замуж за г-на Бойдара или г-на Сан-Амана (они могут быть и гомосексуалами) означало в глазах света поступить, как женщина. А в ее собственных глазах это означало отказ от своего женского тела, от своей чувственности. Но это необходимо для того, чтобы стать художницей, ведь только замужняя женщина имела больше свободы и могла пойти учиться с согласия мужа.

Почему женщина становится художником? Башкирцева дает несколько ответов. Женщина рисует от нечего делать, в ожидании чего-то лучшего, чтобы убить время, чтобы о ней заговорили, от досады, чтобы забыть мужчину или привлечь, приманить его... Или она хочет добиться известности. Мария Константиновна поставила себе в 16 лет цель: стать знаменитостью и прежде всего быть объектом восхищения, аплодисментов. В 5 лет она хотела стать балериной, в 13 — певицей, в 18 — художницей. Неважно каким способом, но ей хотелось добиться признания, и для этого она использует свои таланты. Для нее искусство было отдушиной, было путем к свободе, возможностью убежать из удушливой атмосферы семьи и ограниченного мира салонов, где все снижало ее человеческое достоинство и куда она хотела бы вернуться победительницей. Словом, искусство она понимала, как способ освобождения от установленных правил, которые готовили девушку исключительно к замужеству.

Мария колебалась между разными вариантами: либо, взяв мужской псевдоним, сохранить независимость, либо, выйдя замуж (за г-на Антонелли или Поля де Кассаньяка или князя Карагеоргиевича), выступать под женской фамилией. В зависимости от настроения Мария склоняется то к тому, то к другому варианту. Но одно остается незыблемым — желание творчества. А «творческое Я» требует своего права на одиночество перед полотном, на беспрерывную и методическую работу. Девушке хочется сбросить маску, которую наложило на нее общество. Она мечется, отчаивается, то опасается слишком пошлой, мещанской жизни, то мечтает о великой, всезаменяющей любви, об очаровательном принце, — о мужчине, которым могла бы просто восхищаться или который мог бы стать ее хозяином. Но снова желание творчества берет верх, она занимается живописью, подумывает о скульптуре. Со временем она все больше и больше дистанцируется от окружающего ее мира, от светской комедии; она активно участвует в движении за права женщин, она хочет, чтобы женщины-художницы признавались полноценными, пишет статью в газету «Гражданка», где сетует на то. что Академия Художеств не доступна девушкам, но, правда, подписывается псевдонимом. Башкирцева испытывает недовольство и собственными картинами, чувствует их несовершенство, но также видит и ограниченность мнимых мастеров, на которых ей предлагали ориентироваться. Постепенно она отходит от стерильного академизма Бугеро, Роберта Флери и увлекается манерой Манэ, которого она для себя открывает... Что ей делать? Бегать по балам в роскошных платьях, выйти замуж за любого, лишь бы у него было имя, слава, имущество, словом, жить как женщина своего времени? Или творить, изображать на полотне или в камне «Песни» Данта?

«Выйти замуж и детей рожать! Почему нет? Но каждая прачка в состоянии это делать. Чего же хочу я? Ох, вы знаете: я хочу славы!» (3.7.1876).

«Умереть! Не оставив ничего после себя? Умереть, как собака! Как уже умерли сотни и тысячи женшин, чье имя ныне еле читается на погребальном камне!» (7.8.1877).

«Ах, зачем же рисовать? Затем... за все то, что я оплакиваю с начала жизни! За все, чего мне не хватало и не хватает! Чтобы пробиться силой моего таланта, пробиться во что бы то ни стало!» (11.10.1877).

«Я стала художницей, как республиканцами стали недовольные...» (17.8.1877).

«... мне говорят, что мне следует только одно... поехать в Россию и выйти там за богатого человека, вернуться сюда и наслаждаться жизнью, вместо того, чтобы портить молодость и мазать полотна» (24.6.1880).

«Я думал, сказал мне Юлиан, что должно существовать нечто или некто, что побуждает Вас к работе, ну, скорее, мужчина, для которого Вы хотите стать кем-то, иначе быть не может» (17.7.1880).

«Есть гнусные, подлые люди, которые относят всякое женское честолюбие к физическим причинам... И они твердят родителям: «Выдайте ее замуж, она бросит тогда свою живопись!... Но я ведь знаю замужних женщин, которые сохранили свой талант и свой гений...» (28.8.1882).

«Известный мужчина женится, он выбирает себе женщину, которую любит, или хозяйку, которая усовершенствует его ежедневную жизнь, увенчает здание, которое он организовал, и эта женщина принадлежит ему. Заурядный мужчина женится, и происходит приблизительно то же самое. Но, я не хочу стать этой женщиной, ведь известный мужчина — это я. Ну, как же быть? Остаться свободной. Но это означает, что я попаду в другие оковы и что я оправдаю всю клевету...» (30.3.1883).

«Все те, кто смеется над женскими талантами, никогда не узнают, сколько серьезных дарований, из ряда вон выходящих темпераментов было обескуражено и искалечено порочным или недостаточным образованием». (Цитируется неизданный текст статьи об искусстве и женщинах).

Итак, в «Дневнике» Марии Башкирцевой искусство служит самораскрепощению, самораскрытию, становлению личности. Искусство открывает путь к освобождению личности, в данном случае, освобождению одной женщины, которая поняла, что ее обманули, что пора стать самой собой, а не быть только музой, вдохновительницей. За год до смерти эта новая женщина прокричала с надеждой:

«Господи! Дозвольте мне оставаться независимой, дозвольте мне работать и вместо того, чтобы делать из меня светскую женщину, лежащую у ног гения, разрешите мне стать настоящим светилом» (16.11.1883).

Крик этот быт задушен болезнью, смертью. Ее убил, конечно, туберкулез, но не в меньшей степени невозможность полноценной творческой жизни. Ее убило общество, которое помянуло ее, как героиню «золотой библиотеки»:

«Извещаем о кончине одной девушки, которая прославилась некоторыми художественными успехами... Мадемуазель Башкирцева скончалась. В последнем Салоне она выставила картину, которая привлекла внимание многих, — «Митинг». У нее было не менее 200000 франков дохода. Она собиралась выйти замуж, но жених ее исчез. Вследствие его исчезновения, она с глубоко раненой душой постаралась прославиться своим талантом. Она простудилась в одно прекрасное утро, когда рисовала во дворе. Она умирала в течение 2-х недель и испустила последний вздох свой, когда ее тетя собрала 2 миллиона, чтобы построить ей дивный особняк-ателье» («Le Figaro» 1.11.1884).

В заключение я хотела бы подчеркнуть, что «Дневник». Марии Башкирцевой является для нас всех необычным свидетельством об отношении женщины к искусству, и нам надлежит выслушать раздавшийся и преждевременно затихший голос и откликнуться на него. К сожалению, записки её подкорректированы, искажены, изуродованы и полностью еще не опубликованы.

Ссылка
^[1] «Дневник Марии Башкирцевой» был переиздан (с издания 1902 г.) в 1991 г. Он имел подзаголовок «Избранные страницы».