Лизка опять боялась, и это доконало Наталью. Грязный, вонючий двор, где ее единственный нервный ребенок испытал ужас от столкновения с ненормальной девочкой, когда та неожиданно ударила Лизу щеткой по спине, сжал и Натальины мозги.
Этот двор, этот серенький денек как бы говорили: "Ну и что? Все до ужаса просто". Да, что ни говори, влияет обстановочка, просто-таки вливает в тебя тоску и бесприютность.
Да и откуда Лизке быть другой, раз мать ее давным-давно уж не была спокойна; на работе, вроде, крутится, задержаться старается, а дома даже читать не может. Это жутко для нее — остаться наедине с этими придуманными героями и следить за ними. Да нет, не о "художественном совершенстве" речь. Бог с ним, в самом деле; но для того, чтобы за этими героями следить, надо спокойной хоть быть, жизни немножко радоваться. Ой, нет интереса. Ужас обрывался в девять вечера, когда все они — Наталья, мать, отец (Лиза спала) сбивались около огня, голубого, само собой, шла программа "Время", и держались шутки, все говорили, отец шипел даже, что мешают слушать, а как погоду передавать начинали, все скисали, а потом расползались по своим углам, и вдруг становилось не о чем говорить, и на них — Наталья видела — наваливалась эта самая тоска, будь она неладна, и время опять провисало, не окрашивалось, было безвкусным, больше того — опасным, провоцирующим. Пару раз вино спасло Наталью от затягивающегося на ней времени.
Да Лизавета еще со своими страхами. Наталья оглядела двор глазами дочери: песочница, где ее ударила девочка, была, конечно, как "яблочко" в тире, центром двора для Лизы; рядом с подъездом -самое ненапряженное поле, защита Дома, все остальное — далековато, туда Лизавета без матери вообще идти отказывалась. Видела, видела Наталья: вот заигралась Лиза, бегает с подружкой, но вдруг как будто что-то вспомнит, ищет Наталью глазами и бежит к матери. Ничего себе существование... Детство, о Господи. Ладно хоть с Натальей успокаивается. А ей-то самой куда?
А ведь между тем Наталья — уважаемой работник, имеет четкие принципы, но что за ерунда — вот это существование вовсе не связано ни с какими принципами, с ее большим образованием, с мозгами вообще не связано.
В это время — после "Времени" — Наталья набирала номер какой-нибудь подружки и, заискивая, — это она-то, гордая! — говорила и говорила — про то, как прошел день, что она чувствовала, но подружка часто торопилась закончить, иногда Наталье этого не хватало, прямо чувствовалось, что не все перелилось из нее, и это угнетало, а иногда удавалось, и тогда наступало облегчение, которое она ощущала чуть ли не на вес.
И сейчас, гуляя с Лизой, она только и высматривала, с кем бы поговорить, но никого из взрослых не было. Лизе опять что-то померещилось, она неудержимо устремилась домой, и Наталья тоже поползла восвояси. Пришли, она села на диван, рядом обрадованно возилась Лиза, блестели ее глаза, она нет-нет да и прикасалась к Наталье, обретая долгожданный покой, и все спрашивала мать, почему та не снимает пальто.