главная страница
поиск       помощь
Сашина Р.

Бег времени

Библиографическое описание

Друзей у них было немного — уж очень тяжко жилось, не до застолий. Но все же друзья были и помогали кто как мог, а то бы им не справиться. Звали их Танечка — Санечка, через черточку.

А началось все так. У казарм стоял часовой. Часовой был строен, высок, синеглаз. Проходившие девушки частенько замедляли шаги, заглядывались на красавца, а те, что побойчее бросали задорное словцо, смеялись. Солдат не отвечал — на посту разговаривать не положено.

И вот однажды шла мимо казарм Танечка. Подняла глаза, остановилась. И оба сразу же поняли — с этой минуты не расстанутся никогда. Танечка приходила регулярно, когда он дежурил, прохаживалась не спеша туда и обратно. Они разговаривали глазами. Однажды она сказала: "Меня зовут Таня" и четко, внятно два раза повторила адрес. "Запомнил?" Он опустил веки. В первую же увольнительную солдат появился в их большой полутемной заставленной комнате, перегороженной шкафами. Они сели за шкафом и долго тихо разговаривали. Родители Танечки недоумевали: чем мог привлечь ее длинный белобрысый солдат? Каприз, странность! Разве не видно, что он собой представляет? "Неуч, невежа" — говорила мать. "Тупарь, деревенщина" — вторил отец. Родители ошибались — солдат был умен и начитан, просто застенчив и молчалив. Но об этом знала одна только Танечка, а родители так никогда и не узнали. Солдат приходил все чаще, Танечка уходила с ним и возвращалась поздно.

Наконец грянул гром: Танечка сказала, что кончать десятый класс не будет, потому что ждет ребенка. Солдата скоро демобилизуют и они поженятся. Родители были убиты. Их единственная радость, их надежда! Как они гордились умницей и скромницей дочкой, как мечтали: она кончит школу (всегда была круглой отличницей), пойдет по стопам родителей в медицинский и потом они будут работать вместе все трое, в одной больнице. Медицинская семья, семья врачей, может быть даже о них напишут в газете... И вот все рухнуло. Они проклинали погубителя. Танечка пыталась что-то объяснить — бесполезно, отец с первых же слов начинал кричать, мать закатывалась в истерике. В Загсе оформить брак отказались — Танечке не было еще восемнадцати. Санечка демобилизовался, стали жить у родителей за шкафом. Он поступил на работу, вечерами допоздна занимался, готовился в институт. В школу Танечка больше не ходила. Живот ее рос, и когда она выходила на кухню, соседки переглядывались, фыркали и поджимали губы. Ни отец, ни мать с ними не разговаривали, деньгами не помогали. Если сталкивались в дверях, мать презрительно щурилась, отец яростно сверкал глазами и сжимал кулаки. Танечка страдала молча, она любила родителей.

И все-таки они были счастливы. Ночью она шептала: "Санечка, дай-ка руку. Слышишь, стучится? Дочка будет, я знаю. Назовем ее Люсенькой, ладно?" — "Ладно". Она плакала от радости, он пил ее слезы.

Но случилось то, чего никто не ожидал. Измученный стыдом, ненавистью и болью, отец становился все раздражительнее: кричал на жену по всякому поводу, в больнице тоже кричал на сестер, на больных, чего прежде никогда не бывало. И наконец свалился с инфарктом. Как ни старались коллеги, спасти его не удалось. А через четыре дня после похорон у матери сделался инсульт, ее парализовало. Теперь Танечка целые дни возилась с матерью: подкладывала судно, переворачивала, делала уколы, смазывала пролежни, кормила с ложечки. Родилась Люсенька и ее пришлось отдать в Дом ребенка. Танечка каждый день ее навещала, тайком плакала. Санечка сказал было, что может быть Люсеньку не отдавать, а наоборот отдать куда-нибудь маму... "Ни за что! — отчеканила Танечка. — Ты разве не понимаешь? Это нам наказание". — "За что наказание? За любовь, за счастье?" — "Да, да, за все. Ведь папа умер. Что ж мы теперь и маму погубим?" Санечка не спорил. Он работал, а по ночам занимался. Спать все равно было невозможно — больная каждые пять минут издавала хриплый вопль (непроизвольный, как определил районный врач). Соседи скандалили, писали жалобы. Танечка терпела. По ночам шептала: "Санечка, а ты меня не бросишь?" — "Не говори глупости". "Нет, правда, смотри какая я стала тощая, страшная, волосы седые уже появились" — "Молчи, дурочка. Красивей тебя нет".

Однажды они все же поссорились. Санечка, как всегда невыспавшийся, пришел с работы голодный, усталый. Выяснилось, что Танечка опять не успела сготовить обед — возилась с матерью, стирала, навещала Люсеньку. И он сказал: "Знаешь, я все-таки уйду". — "Да? Куда же?" — "Куда-нибудь, где можно хоть выспаться" — "Что ж, ступай, высыпайся". Но он конечно никуда не ушел.

После смерти матери стало немного легче. Люсеньку взяли домой и Танечка безбожно ее баловала. Девочка росла капризной, своевольной. Училась хорошо, и в классе ее любили; она была то, что в наши дни называется "лидер". Время шло. Санечка кончил институт, стал работать в Институте океанографии, готовил диссертацию.

Наступил XX съезд. Санечка, потрясенный, говорил друзьям: "Пойми, я шел за Родину, за Сталина. Если все — ложь, если Сталина нет, то и меня нет". Его вытащили из петли, откачали. Постепенно, медленно он приходил в себя. Много работал, защитил кандидатскую; сплавал с научной экспедицией в Японию и был восхищен красотой японских женщин. "Как куклы, — говорил он — не верится даже, что живые. А теплые". "Откуда ты знаешь, что они теплые?" — спросила Танечка. "Ну, я вижу" — пробормотал он смущенно. Друзья хохотали.

А время все шло. Люсенька кончила школу, поступила в университет на искусствоведческий. Была по-прежнему капризная, своевольная, но не злая, родителей любила. От матери она унаследовала большие карие глаза, от отца — золотые кудри. Танечка говорила мужу: "Люсенька у нас красавица, правда?" "Правда. Тебе пальто надо купить". "Ой, что ты, нет, оно еще совсем приличное. И потом, Люсеньке туфли нужны. Знаешь, она уже совсем взрослая" И прибавила с грустной усмешкой: "Скоро солдата приведет" — "Пусть" — отвечал Санечка. "У меня инфаркта не будет" — хотел он сказать. И не сказал. Танечка поняла, что он хотел сказать и почему не сказал, глянула с благодарностью.

И вот настал тот самый день. Позвонили в дверь. Танечка открыла. Влетела Люсенька, сияющая, с большим букетом цветов. Позади нее стоял... не солдат, нет, а горбоносый, в очках. "Знакомься, мама — с деланной небрежностью бросила Люсенька. — Это Леня с философского". "Очень приятно — проговорила Танечка растерянно. — Заходите пожалуйста". И когда он уже вошел зачем-то прибавила: "Прошу вас". Санечка поднялся им навстречу из-за письменного стола. И тут Танечка впервые заметила, как он сутулится, как поседели и поредели его кудри, как много морщин на лице... "Здравствуйте, Александр Иванович" — густым басом прогудел Леня с философского.

 

литературоведение культурология литература сми авторский указатель поиск поиск