главная страница
поиск       помощь
Сашина Р.

Скиля и Венька

Библиографическое описание

Мы жили на первом этаже восьмиэтажного дома в тринадцатиметровой комнате. Комната была узкая и длинная, единственное окно выходило в закоулок двора. С обеих сторон были высокие стены и в нашей комнате никогда не бывало дневного света. Электричество зажигали с самого утра. Впрочем справа от нашего окна стена была пониже и выходила на соседний двор. К тому же под нашим окном была приступочка, так что влезть в окно ничего не стоило. Поэтому нас обкрадывали много раз. Однажды вор влез в окно ночью, прошел между спящими, вышел в коридор, снял с вешалки папино пальто и тем же путем отправился восвояси. Никто не проснулся. В милиции папе сказали: "Что же вы так плохо окно запираете?" Окно в самом деле запиралось плохо, дом был старый и красивые медные ручки никак не поворачивались. Однако делать решетку мама решительно отказалась — "будет как в тюрьме".

В нашем закоулке двора обычно играли девочки поменьше: в классы, в штандор, в садовника, в "ходи в пекло, ходи в рай". Если повернуть из закоулка налево, двор расширялся, и там играли большие мальчишки и девочки — в двенадцать палочек, в круговую лапту или в "теннис": вместо сетки чертили мелом полосу на асфальте, а роль ракеток играли ладошки. Иногда вечерами кто-то выносил патефон и большие танцевали. Был там и садик с одним деревом, песочницей, зелеными скамейками и клумбой, где росли георгины и львиный зев. По кирпичной стене вились настурции и ночные красавицы. Все это делал наш замечательный дворник Андрей Иванович — высокий красивый мужчина с черной в проседи бородкой. Зимой о вместе с мальчишками устраивал горку, поливал ее, и мы катались на картонках или фанерках (санок ни у кого конечно не было). Лепили и снежную бабу с угольками вместо глаз и морковкой вместо носа. Мальчишки катались по двору на коньках, привязанных к валенкам. С горки на коньках кататься запрещалось, чтобы не поцарапали лед.

У меня была подруга и заступница Лелька Манина. Мне было восемь, ей девять. Во дворе звали ее Скиля (уменьшительное от "скелет", Лелька была очень худа). К имени этому она привыкла, и я тоже звала ее так. Нечесанные густые каштановые волосы, длинные ноги (второе прозвище Глиста), на маленьком замурзанном лице огромные зеленые глаза — так выглядела Скиля. Первое время во дворе меня дразнили: "Сколько время? Два еврея, третий жид по веревочке бежит". И Скиля тотчас бросалась в бой. Дралась она яростно — ногами, зубами, ногтями... И в конце концов меня дразнить перестали. Кому охота связываться с бешеной Скилей? Но когда папа выходил звать меня домой, со всех сторон поднимался крик: Тива! Гивочка!" (Папа картавил). И тут Скиля была бессильна, потому что кричали все, весь двор. Я попросила папу не выходить за мной, потому что дразнят. "Какие пустяки! — сказал он — Глупые дети. Не обращай внимания". А мама прибавила твердо: "У нас в стране антисемитизма нет". С тех пор я старалась возвращаться домой пораньше, чтобы папе не приходилось выходить во двор.

Скиля говорила мало, а некоторые слова произносила по-своему. Иногда она брала меня за руку, сказавши только одно слово: "Пойдем". Задыхаясь от радости, я взбиралась вслед за ней по лестнице черного хода на самый-самый верх. Там на каменном полу мы разжигали маленький костерик из щепок и бумажек, сидели на корточках и смотрели. Когда тонкими ловкими пальцами с грязными ногтями Скиля подкладывала щепочку или бумажку, костерик вытягивался вверх и менял цвет — становился то красным, то оранжевым, то желтым... Кончались щепочки и бумажки, Скиля снова говорила "пойдем", мы спускались в наш закоулок и играли вместе с другими. И когда пели "гори, гори ясно, чтобы не погасло" мне казалось, что это про наши костерики. Но никогда никому мы не рассказывали о них. Это была наша тайна. Тайна Пламени. Тайна Красоты.

Однажды Скиля сказала: "Пойдем на парадное". И мы взобрались по парадной лестнице на самый верх, так же как на черном ходу. Там потолок оказался стеклянным и всё вокруг сияло и светилось. А в одном месте, где в стекле была дырка, стоял и струился до самого пола пыльный разноцветный луч. Мы смотрели молча. Потом Скиля прошептала: "Здесь костерик не будем". Я кивнула. И мы спустились. Через несколько дней Скиля сказала: "На парадное больше не пойдем. Там Бог. Поняла?" Да, я поняла, и до сего дня помню струящийся луч и верю, что красота — это Бог.

К нашему соседу приехал из Вятки племянник Венька одиннадцати лет. Кажется, это была моя первая любовь. Венька не играл с мальчишками, но его почему-то не задирали. Он всовывал голову в нашу дверь и говорил с вятским акцентом: "Ривочка, гулять не пойдешь?" Я тотчас бросала все и шла с ним во двор. Он играл с нами, маленькими девчонками, и когда мне приходилось с ним "сговариваться" (кто роза, а кто фиалка или лилия), то есть обнявшись отходить куда-нибудь в сторону от всех, я чувствовала как горят мои щеки, как сильно бьется сердце и мне было необыкновенно хорошо.

Как-то раз ведьма-соседка, изводившая мою маму вдруг расщедрилась и подарила мне бельевую веревку. Веревка считалась сокровищем — прыгалок, скакалок ни у кого не было, прыгали через веревку, а их бабы берегли. Я заглянула к Веньке: "Пойдем во двор прыгать. У меня веревка есть. Венька взял у меня из рук веревку и мы свернули на большой двор. В тот же миг набежали большие девчонки. Венька, улыбаясь, без устали крутил веревку, с другой стороны девчонки крутили по очереди. Они прыгали и "просто так", и "на пожар", и "в лодочку", и "в ручеек"... Обо мне забыли. Все. И он — тоже. Я ушла домой, села у окна и горько заплакала. Никто не заметил моего отсутствия. А Скиля заметила. Прибежала, поднялась на приступочку, увидела мои слезы и кинулась назад с громким криком: "Венька, отдавай "ревевку", (я уже говорила, что Скиля некоторые слова произносила по-своему), Ривочка плачи-и-ит!" Даже Скиля, даже она думает, будто я плачу оттого, что мне жаль веревки!"Никто меня не понимает и молча гибнуть я должна" (Незадолго перед тем мне дали томик Пушкина и велели прочитать Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях". Мне не понравилось про хрустальный гроб, я стала читать другое, и письмо Татьяны сразило меня). Венька поднялся на приступочку: "Ривочка, ты плачешь? Вот твоя веревка. Не плачь, не плачь пожалуйста". Так значит он меня не забыл, как ласково он просит "не плачь пожалуйста". Я заревела еще пуще, теперь уже от счастья. Венька беспомощно оглянулся на Скилю. "Она "неврная" — сказала Скиля.

 

литературоведение культурология литература сми авторский указатель поиск поиск