главная страница
		поиск       помощь

Елизавета Петровна Свешникова (1847-1918) — педагог и литератор, чья жизнь на протяжении восемнадцати лет была связана с Тверью. Биография Свешниковой достаточно типична для поколения семидесятниц и представляет одну из характерных страниц истории женского движения в России. Есть в ее судьбе такие моменты, которые не только позволяют ставить вопросы типологического и индивидуально-психологического свойства, но и остро выявляют систему гендерных координат, признаки деконструирования которой наметились в 1860-1870-е гг.

Наше внимание привлечет тот факт, что некоторые свои литературно-критические публикации Свешникова подписывала псевдонимом “Некто из толпы”, чрезвычайно интересным с разных точек зрения. Сама номинация “некто” как составная часть псевдонима была достаточно распространена среди российских литераторов (Некто в сером, Некто в шляпе и т.д.), но псевдоним Свешниковой все-таки отличается от прочих. Все псевдонимы, построенные по сходной модели, преследуют цель индивидуализировать личность пишущего. “Некто из толпы” имеет принципиальное иное, деиндивидуализирующее наполнение. Это могло быть вызвано стремлением автора представить высказанную точку зрения как своего рода общее мнение. Но, как нам кажется, здесь присутствует и своеобразная саморепрезентация, в которой доминирующим оказывается момент нивелирования личности. Эту артикуляцию усредненности, ординарности говорящего, вероятно, можно рассматривать как проявление личной скромности. Но не исключено, что подобная саморепрезентация является следствием действия определенных социо-культурных механизмов, если учитывать особенности биографии Свешниковой, отмеченной маргинальностью разных порядков: провинциализмом, одиночеством, стародевичеством. Эти наши соображения в определенном смысле подтверждает ее автобиография, написанная в 1913 г. по просьбе С. А. Венгерова для словаря русских писателей. Поскольку текст автобиографии никогда не публиковался, приводим его полностью.

“Свешникова, Елизавета Петровна, дочь преподавателя кадетского корпуса, родилась в Полоцке 22 ноября 1847 г. Рано потеряв родителей, жила у деда по матери, А. П. Жеребчикова, с 2-х лет до 10-ти в Петербурге, с 10-ти до 24-х или 25-ти в Вологде, где в течение последних пяти лет имела частную школу для девочек и мальчиков (смешанную). Так как С-ва получила образование домашнее, то право на содержание этой школы и занятия в ней было приобретено экзаменом на звание домашней учительницы, сданном при Вологодской мужской гимназии. С 1870 г. небольшие рассказы С-вой печатались в “Детском чтении”, где редактором в первое время был А. Н. Острогорский. — По смерти деда вернувшись в Петербург и познакомившись с тогдашним директором только что возникшей петербургской учительской семинарии, И. Ф. Рашевским, С-ва получила от него предложение работать в небольшом журнале, который назывался “Педагогический листок СПб. женских гимназий”. Для издававшегося периодически при этом журнале “Сборнике для юношества” потребовалось от С-вой дать во-первых статью об И. А. Крылове, по случаю его юбилея; во-вторых — что-нибудь о Черногории, Боснии и Герцеговине в связи с загоревшейся тогда войной. — С 1876 г. Рашевский передал свое редакторство В. Д. Сиповскому, при чем “Педагогический листок СПб. женских гимназий” был переименован в “Женское образование”. С-ва осталась постоянной сотрудницей и в течение ряда лет помещала в “Женском образовании” статьи педагогические под разными заголовками (“Про детей и за детей”, “Как детей портят” и т.д.), заметки в хронике — часто без подписи — и критико-библиографические разборы детских книг и журналов. Кроме “Жен.образ.”, некоторые работы того же характера помещались С-вой в журнале “Педагогический музей” и в “Педагогическом листке” при “Детском чтении” (напр. “Пути для детских добрых дел”, “Избегаемая сторона воспитания”, где чуть ли не в первый раз поднимался в педагогической литературе “половой вопрос”, о котором впоследствии так много писалось, “В помощь родителям” — сравнительный, из разных журналов, указатель рецензий детских книг).

Одновременно с этим, во второй половине 70-х годов, С-ва вела в газете “Кронштадтский вестник” фельетоны о текущей литературе; печатались они обыкновенно в две недели раз, под псевдонимом “Некто из толпы”.

В 1886 и 1887 гг. С-вой были написаны, напечатаны (отчасти и изданы) небольшие дешевые книжки для народного чтения: Франциск Ассизский, Фабиола, Брат на брата (эпизод из Quatre-vingt-Treize В. Гюго), Козьма Минин (сокращение драматической хроники Островского), Князь Серебряный, Басурман, Ледяной дом (сокращения романов А. Толстого и Лажечникова) и др. Вопрос легкого народного чтения — распространения книг доступных по цене и по объему — особенно интересовал С-ву и ранее, в 70-х годах, когда ею, вместе с кружком нескольких знакомых, делались первые попытки, отчасти через А. С. Пругавина, войти в сношение с московскими лубочными издателями-торговцами. Лубочная литература и лубочные картины были хорошо знакомы С-вой и два раза она делала о них доклады в СПб. Комитете грамотности, где числилась членом до самого его закрытия.

С 1888 года С-ва заняла место начальницы земской учительской школы в Твери (“Школы П. П. Максимовича”) и оставалась на нем до весны 1905 года. Вместе с Ф. Ф. Ольденбургом, “педагогом” Школы (официальное название должности), С-ва много занималась школьной статистикой Тверской губернии, а в 1892-1896 гг., оставаясь на своем месте начальницы, была также заведующей справочно-педагогическим бюро при Тверской губернской земской управе. Периодически ею составлялись и отчасти печатались списки рекомендуемых книг для библиотек школьных и народных, а к земским собраниям, по инициативе Ольденбурга, ею же вырабатывались проекты по уездной школьной сети и соответствующие диаграммы.

Летом 1905 г. С-ва возвратилась в Петербург, а с осени 1906 г. заняла место кассира при СПб. Высших женских курсах, знакомых ей еще со времен их возникновения, когда в составе лиц, имевших значительную роль при начале их организации, находились двое из самых близких друзей ее, Евгения Ивановна Конради и Мария Константиновна Цебрикова.

Декабрь 1913 г.” ^[1]

Текст этот замечателен во многих отношениях. Прежде всего, разумеется, как необходимая информация, закрывающая ряд лакун и уточняющая известные прежде сведения о жизни и деятельности Свешниковой ^[2]. Но для понимания личности автора, пожалуй, более важен избранный ею нарративный принцип — повествование от 3-го лица, дистанцированность субъекта речи от объекта, что сообщает автобиографии характер биографии, — а также выбор фактов и имен ^[3], при этом надо учитывать, что текст имеет определенную целевую установку. Создавая саморепрезентативный текст, Свешникова сводит до минимума перечень лиц, с которыми соприкасалась в своей жизни, оставляя, вероятно, самые значимые фигуры, и в основном это мужчины: дед, петербургские сотрудники Рашевский и Сиповский, из тверских назван один Ф. Ольденбург, с которым Свешникову связывала совместная деятельность в Петербурге, упомянут исследователь сектантства и народной жизни Пругавин. Она не называет многих других своих знакомых, среди которых были лица весьма известные, так как главным является изложение фактов, имеющих непосредственное отношение к ее деятельности. Чрезвычайно показательно, что женские имена возникают в финале, хотя хронологически они в большей степени принадлежат петербургскому периоду — 1870-м гг. Такая финальная, “сильная” позиция придает особую значимость фигурам Конради и Цебриковой, впрямую именуемых “самыми близкими друзьями”, но, кроме того, укрупняет и фигуру самой Свешниковой, которая, вводя имена известных деятельниц женского движения, таким образом, волей или неволей, но вписывает и себя в эту парадигму. Показательно, что для такой своеобразной повествовательной “поддержки” она апеллирует не к мужчинам, а к женщинам. Все это позволяет говорить о том, что внутренней мотивировкой организации текста является стремление утвердить возможность женщине самостоятельно и независимо строить собственную жизнь.

Автобиография в целом не слишком богата подробностями, поэтому те, которые есть, заслуживают особого внимания как знаки самопризнания. Оно наиболее очевидно в трех моментах: в повествовании о докладах, прочитанных в Санкт-Петербургском Комитете грамотности; в упоминании, что она едва ли не первой нарушила запрет на обсуждение в печати проблемы полового воспитания детей; наконец, в том особом месте, которое в рассказе о тверском периоде отводится занятиям школьной статистикой и заведованием Справочно-педагогическим бюро ^[4]. Эти доминанты позволяют судить о том, какие направления собственной деятельности представлялись Свешниковой приоритетными и, следовательно, более значимыми. При этом можно заметить некоторую двойственность повествования. С одной стороны, ему присуща исключительная сдержанность и строгость в изложении фактов, но вместе с тем и стремление подчеркнуть их значимость в тех случаях, когда таковыми они видятся автору. Объективность тона резче выявляет эти “самопохвалы” и придает им несомненную убедительность. Автобиография строится как рассказ о жизни рядового человека, но вместе с тем это артикулирование “обычности” сочетается со стремление опровергнуть собственную массовидность. По сути, здесь соединяются две позиции. Одна — сторонняя: чужой, другой взгляд на одну из многих, “из толпы”, чему естественно противится сам субъект, — поэтому наряду с таким “объективным” присутствует и взгляд “изнутри”, “из себя”, отрицающий нивелирование личности. Так самим тоном повествования одновременно и утверждается и опровергается формула “некто из толпы”. Более внимательное знакомство с биографией Свешниковой дает основание не только для того, чтобы говорить о типичности или о неповторимости ее личности. Биография позволяет понять, что в ее судьбе ярко выразилось характерное для эпохи изменение гендерных стереотипов.

Прежде всего следует заметить, что Свешникова не случайно выделяла свою работу в области педагогической публицистики. Ее статьи, печатавшиеся в журнале “Женский вестник”, свидетельствуют о нестандартном отношении к ребенку, в них проявляются те качества автора, которые один из мемуаристов определил как “настоящий свободный ум и активное добро” ^[5]. В системе ее педагогических представлений каждый ребенок — это индивидуальность, нуждающаяся в особом подходе к нему школы. Она полемизирует с постулатом Руссо и его последователей о том, что изменение неблагоприятных условий жизни ребенка способствует “выработке из него “нового человека””. Надо не “пересоздавать” инстинкты, но “пользоваться ими и направлять их”, не искоренять наследственные черты, но “утилизировать” их — так считает Свешникова ^[6].

Свешникова в автобиографии ничего не говорит о своей роли как начальницы Тверской школы Максимовича, но в архиве школы сохранились документы, ярко характеризующие ее деятельность. По роду занимаемой должности она отвечала за воспитательную работу, вопросами обучения ведал Ф. Ф. Ольденбург, и, по словам историка тверского земства Б. Б. Веселовского, “благодаря главным образом усилиям Ф. Ф. Ольденбурга и Е. П. Свешниковой школа поставлена на высоту образцового педагогического заведения” ^[7]. Представление об уровне школы дает эпизод, сохраненный протоколом заседания педагогического совета от 18 января 1905 г., которое было посвящено событию экстраординарному, — попытке самоубийства ученицы 3-го класса Марии Куприановой. Протокол, написанный рукою Свешниковой, содержит ход обсуждения двух вопросов — “как отнестись к поступку Куприановой” и “в какой мере можно считать неопасным для остальных учениц дальнейшее пребывание Куприановой в школе”. Решение педагогического коллектива в воспитательном смысле может быть названо образцовым: “По первому вопросу единогласно признано, что Куприанова поступила бессознательно, под влиянием временного болезненного состояния. Относительно второго вопроса указано, что одноклассницы были бы очень огорчены удалением Куприановой, так как относятся к ней хорошо; подражания ей опасаться нельзя, никто не увидел в ее поступке ничего привлекательного. Постановлено решение оставить Куприанову в школе и обращать особенное внимание на ее здоровье и настроение” ^[8]. Этот документ вполне характеризует и атмосферу школу, и личность начальницы — как педагога и человека.

В автобиографии не случайно акцентировано внимание на докладах, сделанных Свешниковой в Санкт-Петербургском комитете грамотности, куда она пришла в апреле 1886 г., оказавшись одной из тех, кто непосредственно обратил его деятельность к интересам и потребностям народного читателя ^[9]. Два сообщения, сделанные ею на заседаниях комитета, стали заметным явлением и получили резонанс в среде интеллигенции, занимавшейся проблемой народного чтения. Один из докладов — о лубочных картинах — был проиллюстрирован большой коллекцией и позволил аудитории “убедиться в том, какой крупный шаг вперед сделала в последнее время лубочная картинная литература” ^[10]. Этот реферат был использован в качестве одного из источников в книге А. С. Пругавина “Запросы народа и обязанности интеллигенции в области умственного развития и просвещения”. Во втором докладе Свешникова, проанализировав “современное положение лубочной книжной торговли”, показала, что “характер этой торговли начинает заметно изменяться к лучшему, под влиянием успехов народной школы и поднятия умственного уровня грамотного простолюдина” ^[11]. Эти казенные формулировки, взятые из официальных протоколов заседания комитета, являются, по счастью, не единственной возможностью судить о работе Свешниковой в области исследования народной литературы: живое ее слово звучит в критико-библиографических обзорах народных книг на страницах журнала “Женское образование”.

В том, что касается литературной работы, Свешникова в автобиографии достаточно сдержанна, хотя перечисляет некоторые статьи, написанные ею для юношества, рассказы для детей и переложения для народного чтения. Об этих последних стоит сказать подробнее. “Порыв к знанию”, в 1860-1870-е гг. охвативший все общество, являлся характерной приметой эпохи, когда “на каждого более знающего возлагали нравственную обязанность учить менее знающих” ^[12]. Этому посвятили себя многие женщины из образованных сословий, которые не только занимались преподавательской деятельностью, но и активно участвовали в “составлении, распространении, чтении народных изданий, теоретическом исследовании вопроса” ^[13]. Проблема народного чтения ощущалась как особо актуальная, потому что выпуском книг для народа занимались преимущественно издатели — “промышленники”, преследовавшие сугубо коммерческие цели, и отдельные попытки интеллигенции вмешаться в процесс формирования читательских вкусов народной аудитории не изменяли общего положения вещей. С 1860-х гг. участие интеллигенции в создании литературы для народа приобретает массовый характер, но только с середины 1880-х гг., когда по инициативе Л. Н. Толстого было образовано издательство “Посредник”, это “вмешательство” становится по-настоящему действенным.

Свешникова уже в 1870-е гг. сближается с теми кругами интеллигенции, которые занимались библио-социологической и книгоиздательской работой. В середине 1880-х гг. она находит единомышленников в кружке молодых людей, называвших свое содружество “Братством”. Д. И. Шаховской, братья С. Ф. и Ф. Ф. Ольденбурги, В. И. Вернадский, А. А. Корнилов, И. М. Гревс и др. впоследствии приобрели признание и известность в различных сферах деятельности, но в середине 1880-х гг. все они придавали самое серьезное значение вопросам “духовного развития народа” и “проблемам, связанным со школой и народной литературой” (запись в дневнике В. И. Вернадского от 22 мая 1884 г.) ^[14].

В среде интеллигенции, занимавшейся народной литературой, дискутировался вопрос о доступности для малограмотного читателя “большой” литературы. Свешникова была в числе тех, кто считал, что такой читатель еще долго не сможет непосредственно приобщиться к литературе образованных сословий и потому нуждается в специально для него предназначенных книгах. С этой целью многие литераторы, помимо создания оригинальных сочинений для народного чтения, занимались адаптацией лучших произведений русских и западноевропейских писателей. Образцом оригинальных сочинений для народа служили так называемые “народные рассказы” Толстого. Свешникова посвятила им ряд рецензий, в которых определила свое понимание специфики жанра — “живая речь” и “живая душа” ^[15]. Однако для Свешниковой, как и для многих других интеллигентных просветителей, народ представляется эдаким “братом меньшим” (надо обратить внимание на бытовавшую формулировку — “книги для народа и детей”!), подлежащим не только обучению, но и воспитанию. Этим вызван ее упрек Толстому за обращение в ряде случаев к фольклорным источникам, приводящее, с точки зрения рецензента, к тому, что писатель “гораздо больше удовлетворяет как сам себя, так и людей общего с ним круга развития, чем тех, кому он душевно желает служить” (ВиО. 1886. № 10. С. 201). Репродуцирование бытующих в народной среде сюжетов, а значит и представлений, не отвечает главной цели — привнесению в жизнь народа новых понятий. В этом смысле Свешникова оказывается несомненным оппонентом Толстого, еще в 1862 г. написавшего статью под названием “Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?” и уже самой постановкой вопроса ответившего на него.

В 1885-1886 гг. Свешникова активно сотрудничает в толстовском издательстве “Посредник”, где вышла первая ее народная книжка “Жизнь Франциска Ассизского” (впоследствии под названием “Франциск Ассизский” переиздавалась, по нашим сведениям, 7 раз). В “Посреднике” были напечатаны также составленные Свешниковой переложения романа Бальзака “Евгения Гранде” (Скупой и его дочь. М., 1886), фрагменты из романа Гюго (Девяносто третий год. М., 1886), повести Е. Тур “Катакомбы” (Фабиола, или Древние христиане. М., 1886).

Кроме книжек, вышедших в “Посреднике”, Свешникова пополнила репертуар народного чтения еще несколькими своими работами, главным образом — переложениями известных произведений русских писателей: романов Лажечникова “Басурман” (СПб., 1886) и “Ледяной дом” (2-е изд. М., 1901), А. Толстого “Князь Серебряный” (СПб., 1886), драматической хроники Островского “Козьма Захарьич Минин-Сухорук” (Кузьма Захарьич Минин-Сухорук. СПб., 1886). Все ее книги выдержали множество переизданий: нам известно шесть изданий книжки “Брат на брата”, 8 изданий “Фабиолы”, 9 изданий “Басурмана”, 13 изданий “Князя Серебряного”. Такая востребованность книжек, составленных Свешниковой, объясняется, конечно, исторической ситуацией — все возрастающей потребностью народного читателя в доступной для него книге и явной недостаточностью таких книг. Не последнюю роль, видимо, сыграли и известные достоинства переложений Свешниковой. Однако рецензенты не всегда были единодушны в положительной оценке ее работ. Высказывались, например, совершено противоположные мнения по поводу двух свешниковских переложений — романа Бальзака “Евгения Гранде” и драматической хроники Островского. Рецензент журнала “Русская мысль” оценивал оба переложения как “ненужные вещи” и давал соответствующие характеристики: “скучно и длинно”, “плохенькая книжка по содержанию и по форме”, “совсем плохо” ^[16]. Иначе отнеслась к этим изданиям рецензент журнала “Воспитание и обучение” А. П. Ольденбург, находившая, что в переделке драмы Островского “отразились недостатки произведения” и переделка даже “выигрывает тем, что гораздо короче и интерес более сосредоточен на главном”. Переделку же романа Бальзака она вообще называет “удачной” и прогнозирует интерес к ней и взрослой, и детской аудитории (ВиО. 1887. № 3. С. 49).

Наиболее популярной книжкой Свешниковой было переложение романа “Князь Серебряный”, переиздававшееся 12 раз. В то время существовала практика обращения разных авторов к переделкам одних и тех же произведений, известны и разные варианты переложения романа А. Толстого, однако наибольшее распространение получил именно свешниковский. Библио-социологические данные свидетельствуют, что ее книжка пользовалась большим спросом в читательской среде. Так, в отчете о деятельности Трегубской волостной библиотеки (Старицкого уезда Тверской губернии) с 1 октября 1894 г. по 1 апреля 1895 г. есть информация о том, что свешниковское переложение романа Лажечникова “Басурман” читалось 7 раз, а “Князя Серебряного” — 21 раз (в оригинале роман читался 12 раз, что в целом свидетельствует о достаточно высоком уровне грамотности в означенном регионе) ^[17]. Свешниковский вариант “Князя Серебряного” оценивался критиками как “образцовое переложение”, “совершенно сохранившее достоинства оригинала” ^[18]. Высокие характеристики этому переложению дает и рецензент журнала “Женское образование”, подчеркивая особую сложность работы с “образцовым литературным произведением” и находя, что составительница “прекрасно” выполнила свою задачу: “Мы не нашли в ее книжке ни одной недомолвки <...> ни одного лишнего штриха: все сжато, ясно, сильно, и притом вся книжка изложена прекрасным, характерным языком” (Жен.обр. 1885. № 10. С.680). Во всех отзывах, как в благосклонных, так и в резко критичных, заметны общая забота о хорошей книге для народного чтения, понимание всей ответственности преподнесения “большой” литературы народному читателю и признание важности и необходимости адаптационной работы.

Как мы уже заметили, Свешникова в автобиографии очень выборочно называет тех, с кем соприкасалась в разные периоды или была знакома в течение жизни, — оставляет только наиболее значимые и дорогие имена. Вероятно, знакомство с архивами Цебриковой, Конради, Сиповского, Пругавина даст новые материалы к биографии Свешниковой. Но и те, которыми располагаем мы теперь, позволяют составить представление о ее личности.

Единственное известное нам мемуарное свидетельство о Свешниковой сохранилось в воспоминаниях участника “ольденбургского” кружка Ивана Гревса, который пишет о ней как об “удивительном человеке <...> по ее духу спокойного, почти бессознательного самоотречения”: “Образованная и сведущая, она всегда довольствовалась скромными видами деятельности <...> Вечно “в работе пребывающая”, богатая памятью и выдержкой, она являлась всегда “на минутку”, с ридикюлем, полным деловых бумаг <...> и всегда приносила матерьял, мысль, помощь и труд. Она <...> казалась сухою и холодною, сама любила себя так называть; но в душе ее таился большой запас любви к другим, всегдашней готовности разделить все с имеющим нужду” ^[19]. Мемуарист замечает черты, особенно значимые для понимания личности: вид “сухой и холодный” и совпадающая с этим саморепрезентация противоречат сущности характера и истинному отношению к людям. Как представляется, артикулирование Свешниковой своей “сухости и холодности” было необходимой данью статусу “девицы” (как сама она определяла в официальных документах свое семейное положение). Справедливость замечания мемуариста о том, что в ее душе “таился большой запас любви к другим”, подтверждается и архивными источниками. В одном из писем П. П. Максимовича повторяется отзыв Сиповского о Свешниковой как о “замечательной симпатичной, замечательного ума личности, всецело преданной добру и пользе общественной деятельности” и с его же слов передается информация о том, что “вологодские труженики, приезжая в Питер, получают от нее не только советы, но бедняки и денежные пособия” ^[20].

Этические установки Свешниковой выявляются из ее собственных текстов. Так, она писала в одном из критико-библиографических обзоров: “Разве горячий идеалист Франциск (Ассизский. — Е. С.) не вернется еще много раз, под тем или другим именем, в истории человечества? Если бы не верить во все это, то нельзя бы жить” (ВиО. 1886. № 2. С.46). Наиболее полно мысли Свешниковой по этому поводу выразились в одном из ее писем в Вильяму Фрею, последователю контовской “религии человечества” — позитивистской теории, которая подменяла идею Бога идеей человечества как саморазвивающегося организма и утверждала господство в обществе принципов альтруизма ^[21]. Свои идеи Фрей пытался практически претворить в жизнь, и одним из неудавшихся его опытов было создание земледельческой коммуны в Америке. В 1885 г. Фрей несколько месяцев провел в России, где его учение вызвало интерес и получило признание в интеллигентской среде, в частности в “ольденбургском” кружке. Фрей безуспешно пытался обратить в свою веру Толстого, и Свешникова, горячая приверженка Фрея, становится своего рода посредником в его отношениях с Толстым. В своем письме к Фрею от 21 марта 1886 г. она обсуждает особенности отношения Толстого к самому Фрею и к его идеям, а также передает впечатление, производимое письмами Фрея на тех, кого она с ними знакомит. Для нас важны не сами эти впечатления, но сопутствующие им размышления Свешниковой и ее возражения Фрею, приравнивавшему О. Конта Христу. Свешникова называет Христа “первым (в нашем детстве) вожаком на пути альтруизма и стремления к идеалу” и видит у Фрея эту любовь к Христу, тем более неприемлемо для нее умаление его личности. Она пишет: “Христос, Будда, Магомет — являются посредниками; но Конт не является “посредником” и не стоит рядом с ними, т.к. они воплощали в себе известное миросозерцание, а он только указывал на способ миросозерцания. — Христианином нельзя быть, не любя и не чтя Христа, буддистом — не любя и не чтя Будды, а Религию Человечества можно признавать или исповедовать, не чувствуя ничего особенного по отношению к Конту. Он даже менее чем пророк, потому что у него не предчувствие и предвозвестие, а просто он додумался — ум открыл и сообщил другим” ^[22]. От самого Толстого Свешникова слышала, что Фрей “лично ему дорог”, поэтому, узнав о смерти Фрея (скончавшегося 24 октября 1888 г.), она 31 октября пишет Толстому из Твери: “Мне захотелось, Лев Николаевич, сейчас же сказать вам о смерти Фрея, потому что — мне кажется — вы не отнесетесь к ней безразлично, вы ее почувствуете. Не даром же вы однажды говорили мне, что Фрей — один из лучших людей среди всех, кого вам случалось встречать”. И в этом же письме Свешникова проговаривает свое жизненное кредо — “прогнать от себя “индивидуализм”, жить и чувствовать больше за других, чем за себя” ^[23], являвшееся основой того “спокойного, почти бессознательного самоотречения”, которое видел в ее поведении Иван Гревс, которое ощущали в ней и другие, вероятно, и Толстой, перечисливший в дневнике 27 февраля 1887 г. своих посетителей и среди них — “милую” Свешникову ^[24].

Воссоздаваемая по различным источникам биография Свешниковой значительно расширяет представление о ее деятельности и дает представление о своеобразии личности. Но, кроме того, она вносит и более существенные коррективы в ту саморепрезентацию, которую выражает псевдоним “Некто из толпы”. Многообразие деятельности Свешниковой, особенности ее взаимоотношений с широким кругом именитых и безвестных современников, весь корпус созданных ею текстов (эпистолярных, педагогических, литературно-критических, официально-деловых, популярно-художественных) свидетельствуют не о попытках раствориться в массе, спрятаться за чужое слово или чужую спину, но об обратном — самостоятельности и независимости суждений и поступков, стремлении активно вмешиваться в жизнь и брать ответственность на себя. Но в основе этих “мужских” качеств оказывается традиционно “женское” начало — желание принести себя в жертву другим. В обстановке 1860-1870 — к гг., особенно в ситуации семейной неустроенности, такими другими становятся не отдельные близкие люди, но все — в этом, как нам представляется, и состоит своеобразие типа женщины-общественной деятельницы в его исконном проявлении.

^[1] ИРЛИ РАН. Ф. 377. Оп. 7. № 3192. Лл. 1-4. Текст документа приводится в соответствии с современными нормами графики и орфографии.

^[2] О том, что существующая биографическая информация требует корректировки, свидетельствует хотя бы тот факт, что в указателях к собраниям сочинений Л. Н. Толстого и М. Е. Салтыкова-Щедрина, где встречается имя Свешниковой, дата ее рождения указывается неточно и неверно.

^[3] Возможные пути анализа женского автобиографического текста прекрасно демонстрирует Ирина Савкина в статье «Чужое — мое сокровище»: женские мемуары как автобиография («Воспоминания» С. В. Капнист-Скалон) // Гендерные исследования (ХЦГИ). 1999. № 2.

^[4] Свешникова создала при бюро библиотеку педагогических и народных изданий, насчитывавшую около 8 тысяч книг. Они частично сохранились в фондах научной библиотеки Тверского университета и отличаются пометой “СПБ” на обложке.

^[5] Гревс Ив. В годы юности (За культуру). Отрывок второй // Былое. 1921. № 16. С. 157.

^[6] Женское образование. 1885. № 2. С. 2, 305-311, 327. Далее отсылки к этому журналу даются в тексте с сокращением “Жен.обр.”.

^[7] Веселовский Б. Б. Исторический очерк деятельности земских учреждений Тверской губернии. Тверь, 1914. С. 250.

^[8] ГАТО (Государственный архив Тверской области). Ф. 20. Оп. 1. Ед. хр. 650. Лл. 27-27 об.

^[9] Об этом: Пругавин А. С. Запросы народа и обязанности интеллигенции в области умственного развития и просвещения. М., 1890. С. 235; Кетриц Б. Воспоминания о Санкт-Петербургском Комитете Грамотности // Санкт Петербургский Комитет грамотности (1861-1911). Исторический очерк и воспоминания К. Диксона и Б. Кетрица. СПб., [1911]. С. 52.

^[10] Протокол заседания комитета грамотности от 24 февраля 1887 г. // Русский начальный учитель. 1887. № 3-4. С. 183-184.

^[11] Протокол... от 5 мая 1887 // Русский начальный учитель. 1887. № 11. С. 495.

^[12] Щепкина Е. Из истории женской личности в России. СПб., 1914. С.289.

^[13] Ан-ский (Рапопорт) С. А. Очерки народной литературы. СПб., 1894. С.72.

^[14] Цит. по: Страницы автобиографии В. И. Вернадского. М., 1981. С. 44.

^[15] Воспитание и обучение. 1886. № 1. С. 19. Далее отсылки к этому журналу даются в тексте с сокращением “ВиО”.

^[16] Русская мысль. 1887. Кн. 4. С. 254-255.

^[17] Доклады и отчеты Тверской губернской земской управы по школе Максимовича и проч. Материалы по народному образованию за 1886-1896 гг. [Б.в.д.]. С. 13.

^[18] Что читать народу? Критический указатель книг для народного и детского чтения. СПб., 1889. Т. 2. С. 683-684.

^[19] Гревс Ив. Указ. соч. С.155-157.

^[20] ГАТО. Ф. 800. Оп. 1. Ед. хр. 1514. Лл. 13, 14.

^[21] Вильям Фрей — житейский псевдоним Владимира Константиновича Гейнса (1839-1888), одного из русских искателей истины. О нем: Русские Пропилеи. М., 1915. Т. 1. Также: Короленко В. Г. История моего современника: В 2 кн. Л., 1976. Кн. 2. С. 140-141.

^[22] Отдел рукописей Государственного Музея Л. Н. Толстого (ОРГМТ). Ф. Толстого.

^[23] ОРГМТ. Ф. Толстого.

^[24] Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Юбил. изд. М., 1952. Т. 50. С. 42-43.