|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
ИСКРЕНКО Нина Юрьевна (26.07.1951, г. Петровск Саратовской обл. — 14.02.1995, г. Москва) — поэтесса, прозаик. И. закончила физический факультет МГУ, работала переводчиком научной литературы. С 1986 г. — активный участник московского клуба "Поэзия", куда входили многие известные поэты московского андеграунда С. Гандлевский, Т. Кибиров, Д. Пригов, Л. Рубинштейн, а такие, как Ю. Арабов, Е. Бунимович, И. Иртеньев создали вместе с И. в рамках клуба так называемое "Третье объединение".
"Автор принадлежит к поколению, рождённому в 50-х и осознавшему свои творческие устремления в тот период, который для нашей истории явился эпохой развитого абсурдизма и тщательно охраняемых принципов высокохудожественной стагнации" ("Транстарасконщина". М-Париж, 1989, С.48). Эти слова И. могут рассматриваться в качестве философского и эстетического манифеста представителей того особого слоя российской культуры, который получил название андеграунда. Андеграунд не был однородным и однонаправленным движением, многие входившие в него обладали достаточно различными художественными почерками и вкусовыми пристрастиями, но тем не менее было нечто общее, что связывало и объединяло литераторов, примкнувших к этому "подполью". Думается, что таким моментом было ощущение краха прежде культурной структуры советской цивилизации, казавшейся ранее ясной и понятной картины её художественных и моральных ценностей, где оставалось мало места чисто художественному эксперименту, поиску адекватных культурной ситуации эстетических форм. Этот вакуум остро почувствовало литературное поколение 1970-х годов, которое и вошло в андеграунд. Оппозиционный вектор андеграунда был направлен не на прямую политическую конфронтацию с режимом, а на дискредитацию созданных этим режимом и канонизированных в литературных текстах имиджей. И. стала одной из заметных фигур андеграунда конца 70-начала 80-х гг. Публикации её текстов появляются лишь с конца 80-х годов: журналы "Аврора" (N7, 1988), "Работница" (N8, 1990), "Юность" (N11, 1991); альманахи "День поэзии" (М.,1988), "Истоки" (М.,1989), "Молодая поэзия-89" (М.,1989) и др.
Стихотворные тексты И. фиксируют ситуацию трансфера — перехода от одной аксиологической парадигмы к другой. Этот момент находит выражение как в картине диссоциации, распада привычных для данной культуры семантических связей, так и в зарождении новых, непривычных, ещё не совсем ясных и определённых смысловых отношений. Наиболее ярко этическая трансформация поэзии И. воплотилась в типе лирической героини её стихов, мир которой — дискретный и фрагментарный — не имеетни той этической и мировоззренческой заданности, на которой строил свою поэтику официоз, ни той нравственной целостности, совокупности пристрастий и антипатий, которую являли в своей лирике поэты-шестидесятники. Героиня И. чужда последовательности, моральной систематике, её образ складывается не как логическая конструкция, где младший иерархический элемент является формообразующей деталью более старшего. Тексты поэтессы — это скорее некая сумма образных поэтических реалий, которые свидетельствуют об отсутствии заданного плана, того измерителя, с помощью которого её героиня смогла бы измерить, обустроить, привести в порядок интеллектуальное пространство своего бытия. Царство порядка уступило место анархии, где всякое явление или образ равнозначны и не имеют каких-либо ценностных преимуществ друг перед другом. Как пишет поэтесса в предисловии к сб. "Референдум" (1991): "...ни один реальный объект — будь то предмет, конкретный человек или факт искусства — не занимает выделенного положения в окружающем мире и в этом смысле не интересен художнику сам по себе. Интересны лишь возможные точки зрения на этот объект, неоднозначность его восприятия в различных ситуациях, то есть его многочисленные связи с миром в любых его проявлениях" (С.3). И. ясно осознаёт эти перемены, используя для обозначения своего творческого метода термин "полистилистика". В "Гимне полистилистике" мы читаем: "Полистилистика/это когда одна часть платья/из голландского полотна/соединяется с двумя частями/из пластилина/А остальные части вообще отсутствуют/или тащатся где-то в хвосте/пока часы бьют и хрипят/а мужики смотрят..." ("Или". М.,1991. С.28). Поэтические тексты И. свидетельствуют о состоянии психологической напряжённости автора и её героев, вызванной необходимостью постоянного выбора, выбора среди множества сущностей, явлений, отношений. Распад целостной конструкции мира и общества приводит к деградации некогда значимых элементов и фактов бытия, к неожиданной и непредсказуемой смене знаков и сдвигу акцентов. Свергнуты кумиры, пали авторитеты, в текущем расползающемся веществе жизни значимым становится только факт амбивалентности, альтернативы. Это впрямую сказывается и на синтактике текстов И.: существительные, прилагательные, глаголы теряют приоритет основных частей речи — и на передний план выходит противительное значение союза "или": "это проблема выбора/(иногда Гамлетова иногда Буриданова/это скрытая пружина диапазона возможностей/от классического разбитого корыта/до квантового запрета.../Или что-то совсем другое" (С.3). Таким образом знак альтернативы обретает новое креативное значение, становится средством воссоздания распадающегося мира. Поэтический текст, построенный на принципе полистилитики, способен склеить эти фрагменты в нечто целое, но внутренне не единое. Тексты И. демонстрируют намеренное разрушение традиционных синтаксических иерархий. Она часто отказывается от заглавных букв, знаков препинания, от традиционного, "правильного" оформления стиха. Подлежащее и сказуемое, определение и дополнение — вся эта совокупность элементов лишается привычных связей, порождая ощущение алогизма и абсурда. Более того лингвистическую роль обретают пробелы, цезуры, рисунок набора, разного рода шрифтовые выделения. В ткань текста входят чисто графические фигуры — тире, чёрточки, рамки, знаки параграфа и процента — не имеющие прямых звуковых соответствий, но тем не менее влияющих на смысловую аранжировку словесного массива текста. Иногда она даже оставляет зачёркнутые варианты слов, как бы давая читателю понять, что есть возможность и иной их интерпретации: "Эта поза вызывает желание/создать композицию типа Адам и Гея/пытающие друг друга в лунную ночь/ пытающиеся друг друга постичь..." ("Или". С.98).
Все эти приемы провоцируют ощущение возврата к некоему первозданному хаосу, где связи знаков и смыслов неопределённы, смутны. Поэтому ценность фразы, законченного смыслового высказывания девальвируется в пользу отдельного слова или даже звука. Всякое слово начинает претендовать на универсальность, всеобщность, пансимволизм. Оно настолько самодовлеюще, что обретает право занимать любое место в структуре текста, вступать в связи с любыми его знаками.
Нередко в текстах И. встречаются попытки вообще выйти за рамки семантики, уйти от любого смысла, выдвинуть на первый план мелодику слова, его фонетическую составляющую. В результате появляются звуковые аранжировки вроде "Концептуал концептуалу/шамбалит что-то про Шамбалу" или "Де Голль проигрывает в гольф/Продюсер едет в Дюссельдорф" ("Референдум". М.,1991, С.31). Целью такой декомпозиции, возвращения к изначальным элементам речи, к некой языковой первозданности, является попытка обрести возможность создания новой философии поэтического творчества. И. считает, что содержанием текста является не наличие "участвующих в нём реальных ситуаций, и тем более не их однозначная оценка, а только способность воспринимать какую-либо вещь сразу во всех (или хотя бы в нескольких) возможных её состояниях или ракурсах, как можно более несовместимых, противоречащих друг другу". (С.3). То есть эстетическая оценка факта и его интерпретация должна исходить не из заданной идеологической схемы, а из факта как такового, каким он является художнику в данный момент. Все эти манипуляции и деконструкции конвенциональных схем приводят к тому, что активизируются некие ранее остававшиеся латентными значения и ценностные отношения знаковых единиц. По сути дела перед нами попытка обновления речи, смыслового потенциала слов, с помощью прорыва границ устоявшейся знаково-смысловой системы и приближения к трансцендентной, находящейся вне пределов осмысленного опыта стихии языка.
Поэтические тексты И. являют характерный образец тех эстетических поисков и находок, которыми отмечен литературный процесс в России 1980-90 гг.
БИБЛИОГРАФИЯ
Соч.: Искренко Н. Антигона, девочка с приветом//Несколько слов. Париж, 1991; Iskrenko N. The right to error. Colorado,1995(на русском и англ. языках); Искренко Н. Интерпретация момента. М.: АРГО-РИСК,1996; Искренко Н. Непосредственно жизнь. М.: АРГО-РИСК,1997; Искренко Н. О главном... (из дневника Н. И.). М.: Независимая газета, 1998; Искренко Н. Рассказы о любви и смерти. Житие Лысого и Вермишели. М.: АРГО-РИСК,1999
Лит.: Трофимова Е. И. Советская женщина 80-х годов. Автопортрет в поэзии//Вопросы литературы. 2,1994; Chernetsky V. EIIIVONOI or Transformations of Writing in the Text of Valeria Narbikova and Nina Iskrenko//Slavic and East Jounal.Vol.38. No 4(1994); Trofimova E. Iskrenko Nina// Dictionary of Russian Women Writers (ed. by M. Ledkovsky). Westport, Connecticut — London: Greenwood Press, 1994