Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ПИСЬМА РОДНЫМ И ДРУЗЬЯМ

18 ноября 1941 г.

Матя, моя любимая! Уже целый месяц я тебя не видела. Соскучилась!!!

Скорее бы в бой. Мне кажется, что как только наша часть пойдет в бой, так и покатится обратно поганая фашистская свора. Уж очень мы все ненавидим гадов, а поэтому будем бить и бить их так, как били в 1917, 1918, 1919 гг. наши отцы и матери.

Я тебе обещаю, что не дрогнет в моих руках винтовка и каждая пуля будет лететь точно и поражать фашистскую сволочь. Я твердо верю в нашу победу и верю, что вернусь еще к своей милой, хорошей мамочке и мы когда-нибудь вечерком на нашем стареньком, заслуженном диване будем вспоминать свою боевую молодость. Обе старенькие, седенькие, обе в очках, и нам чайку с лимоном кто-нибудь приготовит, и просидим мы долго, долго, до самой поздней ночи. Ну ладно, размечталась!

Лучше о себе расскажу. Живу очень хорошо. Работа и учеба заполняют дни. Относятся все к нам исключительно хорошо. Вообще твоя дочура становится довольно-таки «значительной фигурой», о ней даже в газете «Правда» две строчки напечатано. Научилась стрелять из ручного пулемета и из «максима», кидала боевые гранаты. Словом, стала полноценным красноармейцем. Еще 20 октября мы приняли красную присягу. Ты подумай только: я, обыкновенная девушка, удостоена чести быть воином нашей Красной Армии да еще вдобавок защищаю нашу Москву, нашу родную, горячо любимую, вечно молодую столицу! И знай, что во имя нашего счастья, во имя нашей большой и радостной победы я оправдаю это доверие Родины и отдам все, что могу,— свою силу, умение и жизнь, чтобы не пустить коричневую гадину к нашей Москве, чтобы стереть ее с лица земли, как гнусную коросту.

Обо мне не беспокойся — это самое главное. Я, говорят, даже поправилась. Кормят нас исключительно сытно и вкусно. Видела бы ты, как я выгляжу в полном боевом снаряжении. Очень страшный воин. Посылаю тебе фотокарточку, правда не очень удачную, но все же отдаленное сходство есть. Это мы с Марусей Поливановой (девушка из нашего треста, снайпер).

Ну, кажись, все! Давно не писала писем, разучилась!

Да! Ведь мне скоро стукнет 21 год. Справлять день рождения не придется, конечно, но ты там, где-то в Бугуруслане, испеки маленький пирожок и съешь его за мое здоровье. И в этот день, 26 ноября, подумай обо мне хорошо, хорошо. И я почувствую, что ты обо мне думаешь, увижу тебя во сне. Ну теперь уж все! Пора спать! Целую и обнимаю тебя крепко и нежно, маленький мой мамусеночек.

Твоя доченька Наташка.

Пиши, пиши, пиши!!! Жду!

До свидания! Пата.

8 декабря 1941 г.

Миленькая моя! Хорошая!

Как я о тебе соскучилась. Мы сейчас на Волоколамском направлении. Настроение замечательное, самочувствие отличное. Главная забота о тебе. Не беспокойся ты обо мне. Я верю, что со мной ничего страшного не случится, верю в нашу большую и радостную победу, верю, что моя хорошая мамочка вспомнит свою боевую молодость и не станет сердиться на свою дочуру за то, что она добровольно пошла на защиту нашей горячо любимой, самой замечательной в мире, родной Москвы. Еще раз прошу: не беспокойся. Мне ничего не нужно. Ощущаю недостаток только в письмах из дома. Написала в Свердловск, послала телеграммы во все города, где только ты могла быть, а от тебя все же ничего не получаю. Все-таки теперь ты уже получила от меня весточку, так пиши мне почаще.

Матя! Будь здорова и спокойна, мне ведь теперь 21 год, я человек вполне взрослый, и голова на плечах у меня крепко, крепко держится. И ни одна пуля подлой фашистской собаки не отнимет у меня жизни, а я, твой «солдатеночек» — снайпер, постараюсь насолить им так, чтобы долго помнили проклятые, чтобы бежали да оглядывались.

Ну, моя хорошая, времени много нет, и так уж я расписалась. Ну да ты меня знаешь, я помалу писать не могу.

Любимая моя! Пиши почаще, и все будет в порядке. Целую крепко, крепко и нежно, нежно.

Твоя любящая тебя дочурка

Наташа.

ИЗ ПИСЬМА БАБУШКЕ

Декабрь 1941 г.*

... Не беспокойся за меня. Знай, что твоя Наталка никогда не уронит чести нашей семьи и не опозорит славного боевого прошлого ее. Никогда не сверну с дороги перед лицом опасности и буду бить гадов в упор, буду посылать пулю за пулей в их скверные головы, начиненные безумными мыслями о нашей родной Москве, о господстве над нами — свободным, гордым и смелым народом. Буду бить их до конца, до полной, большой и радостной победы. Я хочу добиться этой победы, а, поэтому буду жить до тех пор, пока ясно и отчетливо увижу эту победу, тогда можно и умереть спокойно. Можно, но не нужно, так как еще много, много трудностей придется преодолеть, чтобы восстановить все то, что разрушено дикими варварами, нагло ворвавшимися на нашу родную землю...

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ ЛЁНИ ЗУБАРЕВА

22—23 января 1942 г.

Приходится и мне, как лицу заинтересованному, написать несколько слов, Лёнька! Милый дружище. Такой хороший, искренний, честный, веселый, замечательный товарищ. Идти вместе в бой, вместе бить подлых гадов-фашистов, вместе победить — это самое лучшее, что только можем мы желать. И так будет. Может быть, мы не будем стоять рядом, плечом к плечу, но все-таки мы будем в одном ряду, ибо нас породнила война, породнило единство мысли и цели. И где бы мы ни были, мы будем стремиться к одному — к победе. А раз это так, то наши пути должны встретиться. Они, конечно, встретятся, и не раз. И каждый раз эта встреча будет радостной и волнующей для нас. Не так ли? Так!

Постараюсь передать эту тетрадь Лёне. Мы наконец-то едем на фронт. Все говорит об этом.

Поэтому я говорю — до свидания.

Желаю всего самого лучшего и радостного!

3 февраля 1942 г.

Родненькие мои!

Я по-прежнему жива и здорова. Последнее время пришлось много раз перемещаться с места на место. Благодаря этому мой адрес несколько изменился.

Сообщаю вам радостную весть — меня скоро примут в кандидаты ВКП(б), уже все три рекомендации у меня есть, сегодня буду писать заявление. Звание кандидата ВКП(б) оправдаю и в бою, и после боя. Буду такой же большевичкой, как мама и Надя *, как вся наша семья.

Миленькие мои, ну как вы живете? Как девочки, любимые мои птички? Помнят ли они свою сестричку, «маленькую маму» Натика, или уже стали забывать?... Как Надюшка, тетушка моя, поживает? Ее открытку и письмо отобрал у меня корреспондент нашей газеты и напечатал выдержки из них.

Да и все вы пишете мне такие хорошие письма, что все завидуют. Ребята говорят, что в жизни не видели таких теплых и нежных писем и что меня, наверное, очень любят, если пишут такие письма. Я, конечно, смотрю на всех таким гоголем, говорю важно: «Очень и очень даже любят, ведь они у меня все такие хорошие». И все после войны к нам в гости просятся, и я всех приглашаю. Если придут, будет очень хорошо: народ все просто замечательный. Жаль, что меня от них перевели.

Получили ли вы мою фотографию, которую я вам послала? Если да, то сфотографируйтесь и пришлите мне, а то я очень и очень о вас скучаю, и Толик пусть тоже пришлет «жижигалке» свой «патрет».

Очень прошу вас, не забывайте меня и пишите чаще. Каждое письмо как кусочек родного дома. Не пугайтесь, если долго нет писем от меня, это значит некогда или почта виновата. Не беспокойтесь: со мной ничего не случится. Я счастливая и вернусь к вам жива и здорова. А потому, как сказал поэт: «Жди меня, и я приду...»

Целую всех долго, крепко и нежно.

Ваша Наташа.

25 февраля 1942 г.

... Вот я и на фронте. Все обстоит очень хорошо. Настроение отличное. Всего три дня мы в бою, а уже так много, много успехов. Каждый бой оканчивается нашей победой. Да какой! Немцы удирают, как ошпаренные тараканы, бросают все на свете. Мы заняли уже шесть населенных пунктов и в каждом захватили большие и важные трофеи. Противотанковые пушки, пулеметы, автоматы, целые склады боеприпасов и провианта, лошади, повозки, машины, велосипеды и пр. и пр. Много, много всего. Мы выбиваем их так быстро, что они даже не успевают сжигать деревни при отступлении. Зажгут несколько домов — и все, а то и этого не успеют. Бойцы и командиры показали себя с самой лучшей стороны: отвага, выносливость и преданность — качества, обязательные для каждого. Девушки-санитарки — настоящие героини: под градом пуль и разрывов мин идут вместе с бойцами, перевязывают раненых, вытаскивают их из самого огня.

Мы с Машей все время находимся вместе. Она хорошая подруга, смелая и сообразительная. С ней хорошо в бою, она не бросит в беде. Я по-прежнему верю, что со мной ничего не случится, что все будет хорошо.

Выписка из протокола бюро Коминтерновского РК ВЛКСМ.

Интересно, что, попав первый раз под неприятельский огонь, я не испытала никакого страха. А сейчас я уже совсем привыкла к свисту пуль (фи-и-у-у-у) и завыванию мин, даже голову не поворачиваю.

Командир нашей части, наш непосредственный начальник, очень хороший, смелый и умный командир. Мы все время находимся при нем и вместе с ним участвуем в бою...

9 июня 1942 г.

Здравствуйте, мои хорошие!

Жив курилка! Дела мои идут хорошо. Раны мои одна за другой зажили, кроме одной на левой руке. Но и эта рана тоже заживает ускоренными темпами. Уже перестали меня терзать всякими турундами (одно слово чего стоит) с хлорамином, а накладывают только вазелиновую повязку. Рана с обеих сторон очень чистая, скоро совсем станет хорошая, постепенно затягивается. Числа 15—16-го думаю выписаться в часть.

Вы обо мне не беспокойтесь, я чувствую себя очень хорошо, только скучаю от ничегонеделания. Боюсь, что после окончательного выздоровления меня не будут пускать на передовую. Комбат приезжал навестить нас и заявил мне: «Теперь меня не проведете — дальше командного пункта я вас не пущу!» Вот еще не было печали!

Я ведь сюда приехала не под кустиком сидеть, а фрицев бить! Ну я уверена, что и этот вопрос будет урегулирован и я снова смогу пойти в бой, чтобы бить проклятых бешеных псов, мстить им за родную советскую землю, за кровь советских людей, за слезы и муки женщин и детей и гнать, гнать их до тех пор, пока им бежать будет некуда, и там придавить их, чтобы раз и навсегда покончить с фашистской нечистью.

Миленькие мои, а вы как живете? Как хочется мне на вас посмотреть, хоть бы карточку прислали! Мама и Веруська догадались, а от вас у меня нет ни одной карточки. Ай-яй-яй! Обязательно сфотографируйтесь вместе с мамкой, Толиком и бабусей и пришлите мне. У меня по этому случаю будет большой праздник — концерт в составе: соловьи — хором и соло — кукушка, лягушки, жаворонки и прочие певчие птички. Их здесь хоть отбавляй!

Вообще природа здесь замечательная. А ландышей сколько! Ягоды цветут, так что скоро появятся такие деликатесы, как клубника, черника, малина, брусника, смородина и прочее и прочее. И самое главное — все в неограниченном количестве и совершенно бесплатно, ешь — не хочу. Скоро, недели через две-три. А грибочки уже начали появляться. Мы ходили и набрали штук 15—20 маслят и подберезовиков. И конечно, сварили суп у себя в шалаше на костре. А шалаш у нас был замечательный. Стоял в самом центре на пригорке, и вывеска к дереву была прибита — «Дача № 13». Это, конечно, я придумала. Все очень смеялись. А сейчас мы переехали в другое место, продвинулись вперед. Теперь живем в землянке. Тоже неплохо. Печка, нары и даже стол и полочка есть. Ну, конечно, без букета ландышей не обошлось, а отсюда уют и запах. Красота!

Красота-то, красота, а в часть мне очень хочется скорее попасть. Вот я каждый день хожу, прошусь, чтобы выписали, а они все держат. Я с ними уж и ругаюсь, и ласково — ничего не помогает. Ну просто беда, да и только. Ну ничего, скоро выберусь!

Надо кончать, а то тут все в ужас пришли от такого длинного письма. Говорят, никто читать не будет, а я сказала: «Чем длиннее, тем лучше!» Не правда ли?! Я ведь знаю, что правда! Ну, все-таки кончаю. Целую и обнимаю всех вас оптом и в розницу много, много раз.

Ваша Наташа. 17 июня 1942 г.

Милая моя тетушка! Родная Надюшка!

Сегодня получила от тебя письмо и спешу на него ответить. Я жива, здорова, бодра и весела, как всегда. Снова у себя в батальоне, где встретили меня тепло и радостно. Только одно удручает: никуда меня наш комбат не пускает и винтовку не дает. Говорит: «Пока рана совсем не зарастет, я вас никуда не пущу, а будете возражать, отправлю опять в медсанбат и скажу, чтобы раньше срока не выписывали!» Слышишь, как громко! Ну это, конечно, все шутки! В первом же бою я буду опять на своем месте.

Правда, за бой 20 мая я получила самый строгий выговор от комбата. Он перед боем указал мне точку, из которой я должна стрелять, а я посмотрела — оттуда ничего не видно, и со своим учеником Голосевичем Борисом выдвинулась вперед. Смотрю, уже наши танки пошли на деревню, за ними штурмующая группа. Ну, я вижу, что мне больше дела будет в деревне, и туда (как раз группа наших автоматчиков во главе с замкомбата двигалась туда). Ну, прямо за штурмующей группой влетели мы в деревню. Там мне удалось подстрелить пять фашистских автоматчиков. А потом меня позвал замкомбата, ну а дальше комбат так рассказывает: «Вы у нее спросите, что она там только не делала: на танк лазила, прикладом по нему стучала, раненая раненых перевязывала, и спрашивается, для чего? Ведь это не ее снайперское дело. А результат? Вышел из строя нужный человек!!»

Ну он, конечно, уж очень преувеличивает. Просто меня, замкомбата и комиссара ранило одной миной, когда мы собрались двигаться вперед. Ну комиссара я отправила со связным, а сама осталась одна с замкомбата в каменном доме. Тащить я его никак не могла, так как ранена была в обе руки и в обе ноги. Причем левая рука сразу повисла как плеть и ни туда и ни сюда. Но правая действовала, а поэтому я ему немножко помогла на месте.

Я никогда не забуду этих минут, проведенных с глазу на глаз с умирающим (он умер очень скоро, даже вынести его не успели). Все время он кричал: «Наташа, Наташа, я умираю». Я затащила его в комнату каменного дома, подложила под голову шапку. «Мне душно, Наташа, сними с груди камень!» Я расстегнула воротник шинели, распустила пояс. «Теперь лучше мне! Возьми меня за руку, Наташа, за правую руку, я сейчас умру!»

Он помолчал минуту. Я стряхнула с лица его пыль и копоть. «Ты передай всем, что я умер как настоящий москвич-большевик. Отомсти за нас, Наташа! Поцелуй меня!» Поцеловала я его, и он замолчал и больше не говорил ни слова до тех пор, пока не пришел адъютант комбата и не отправил меня на, перевязку.

Я сама дошла до ППМ, а уж оттуда меня отправили на лошади, а потом на машине. Хотели меня из медсанбата направить в полевой госпиталь, да я не поехала, потому что это значит почти наверняка, что загонят в тыл, а потом в свою часть вряд ли попадешь. Поэтому и лечилась я в роте выздоравливающих, а оттуда выписалась досрочно.

Ранки мои, несмотря на то что кровь у меня 3-й группы, заживали наредкостъ хорошо, без единого нагноения, что при осколочных ранениях бывает очень редко. Сейчас чувствую себя очень хорошо. Рука левая работает почти нормально, только значительно слабее правой. Ну это скоро пройдет.

Сегодня на нас заполнили характеристики для получения снайперского значка, так что скоро получим. Ну, пока всего хорошего. Спасибо за хорошую помощь в тылу. Постараемся не подкачать на фронте.

Целую и обнимаю тебя, моя любимая тетушка! Поцелуй за меня всех обезьянок и бабусеньку с Толиком.

Твоя Наташка.

Маме про ранение не пишите, а то она и так беспокоится.

30 июля 1942 г.

Милая, хорошая моя бабусенька!

Спасибо тебе за твои замечательные, теплые, ласковые и родные письма. Я обо всех вас очень и очень скучаю, и поэтому каждая строчка письма — это кусочек нежности и любви, который прилетает ко мне так издалека, мне бесконечно радостен и дорог. Я жива, здорова и весела, как всегда. Ненависть моя к проклятому фашистскому зверю все растет с каждым днем, с каждым боем, и, несмотря на временные успехи его на юге, растет уверенность в скором и полном разгроме этого подлейшего отродья. Мы с Машенькой ходим на охоту, и мне удалось сбить еще шесть гадов, а Машеньке пять. Вся наша снайперская группа за месяц уничтожила 245 фрицев. Командование нами очень довольно. Ну а мы, конечно, довольны еще больше. Ведь это наши ученики действуют.

Сейчас мы на отдыхе. Живем мы с Машенькой в отдельной маленькой земляночке. Земляночка очень уютная, выложена березками, находится на горке над рекой. Все было бы хорошо, если бы не проклятый дождь. Льет с утра до вечера, а у нас с потолка капает так, что даже письмо у меня с подтеками получается. Места здесь исключительно красивые, холмы, овраги, речки, ручейки, кругом леса и полянки, полные цветов, ягод и грибов. В первый же день, как мы сюда прибыли (это километров 15 от фронта), мы с Машенькой улучили часок и набрали два котелка земляники. Красота!...

Бусенька, родненькая моя! Ты смотри у меня, не хворай и пиши мне чаще о своем здоровье. Я ведь тебя очень и очень люблю, мою нежную, ласковую, заботливую бабусеньку. Ты береги себя. Пусть девочки тебе еще больше и лучше помогают. Пусть Мариночка учится пироги печь, я приеду их пробовать вместе с Машенькой.

Поцелуй их всех, моих милых обезьянок, покрепче и скажи, что они стали редко писать своей сестричке Натику.

Горячо любящая вас ваша Наташа.