Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ИЗ ПИСЕМ МАТЕРИ И ДРУЗЬЯМ

Октябрь 1941 г.*

Милая мама!

Я не дождалась тебя. Ты меня поймешь и простишь. Ухожу в батальон, который будет защищать Москву.

Галя.

3 ноября 1941 г.

... Дорогая моя мамусенька, пусть тебя не тревожит судьба нашей любимицы, нашей Москвы, не бывать в ней врагу! Каждый боец знает: Москва — это родной дом, Москва — это близкие и родные... А это значит, не ступать поганому сапогу врага по улицам нашей столицы.

Родная моя, кончаю письмо, обнимаю тебя крепко, крепко, целую твои ясные глазоньки. Работай спокойно, моя родная/

Обнимаю тебя еще и еще. Твоя дочь, командир Действующей Красной Армии

Киевская Галина.

24 февраля 1942 г.

Здравствуй, родная мамулечка!

Очень волнует твое молчание. В чем дело, родная? Опять пришла почта и от тебя ни строки. Только что приехал помкомполка и сообщил мне очень радостную весть, что ты здорова. Моя родная мамочка, я очень счастлива.

Любимая моя, вот уже пятые сутки идут непрерывные бои, наши все время продвигаются вперед и занимают населенный пункт за пунктом, но потери огромны. Многих из моих товарищей и друзей уже нет в живых. Нет моего друга военкома*. Гады зверски с ним расправились. Мерзавцы сожгли его. От командира остались одни ноги в валенках. Произошло это так:

когда наш полк после первой атаки занял населенный пункт П.*, они оба** шли с левого и с правого флангов впереди и первыми, сомкнув кольцо, вошли в П. Порыв командиров и бойцов составлял одно желание победить, и пункт был взят. Но когда враг, перебросив огромные силы на этот фланг, заставил паши силы отойти, они, очевидно, остались в тылу, и, когда пункт вновь был взят нами, мы узнали, что потеряли наших командиров. Много страшного в этом слове «война!».

Милая моя, но делами мы мстили за наших погибших товарищей. Освободили еще новые пункты. Радость моя, с нетерпением жду от тебя весточки, как ты, где работаешь, где живешь, как в Москве?...

Будь здорова, мое солнышко. Обнимаю тебя крепко, крепко и целую, твоя дочь. Привет всем. Целую, целую. Пиши родная.

Целую, целую, Галя.

Начинаю работать.

6 января 1943 г.

Милая мамусенъка! Вчера отправила тебе деньги переводом, не знаю, родная, получила ли ты за прошлый месяц? Очень большое расстояние нас отделяет, а кроме него и всякие прочие условия влияют на почту.

Роднулечка моя, вчера командир части поздравил меня с наградой и приколол мне на грудь Красную звездочку. Родная, она еще больше меня обязывает быть отважной и выполнять любое задание командования. Роднулечка моя, как мне хочется, чтобы ты там

была спокойна, чтобы ты часто получала от меня известия и я тоже читала твои строки, написанные твоей родной рукой.

Я получила одно твое письмо, одно-единственное. Вот оно сейчас лежит передо мною; кусочек родной жизни, оно принесло мне тепло твоих рук, ласку твоих слов.

Моя славная, что мне писать о себе? Жизнь, полная тревог и волнений, к которым уже привыкла, так как не успеешь пережить одно, как на смену идет новое. Вот, например, вчера: три километра шли по степи навстречу ветру, ветру, сбивающему с ног, остро хлеставшему в лицо ледяными иглами снега, без дороги по пересеченной местности, наклоняясь вперед до боли в пояснице, карабкаясь на бугры и утопая в снегу в низине. Я в самую трудную минуту думаю о тебе, твой образ со мною! Я рада, что ты меня воспитала такой. Милая, кончаю: очень обстреливает и бомбит; ждет дело.

Родная, будь уверена, ты никогда не испытаешь чувства стыда за свою дочь! Я ношу твою фотографию и письмо у сердца вместе с комсомольским билетом, и, пока оно бьется, оно не дрогнет и не струсит потому, что в нем большая любовь, любовь к тебе и Родине. Целую тебя родная!...

24 июля 1944 г.

Милый Риток! * Привет тебе шлю с самого переднего края. Сижу в окопе. Слева «шумнул» по дороге «фердинанд». Ранило бойца. Перед моим окопчиком

осколок оторвал головку самой крупной ромашке. Метрах в 150 гады подожгли дом. На правом фланге сыграли наши «катюши». Мы расположились по опушке леса. Мы — центр. Задача — отрезать ему пути отхода, шоссейные и ж. д. Пока лежим. Наше дело еще впереди. Держитесь, гады!!!

Вставила запал в гранату и лежу, посматриваю. Время от времени набрасываю тебе пару строк. Нет житья от «фердинанда». Испортил мой уютный окопчик. Зажег еще один дом. Пока еще только темный клуб дыма и от гари в носу щипет. Рыжий столб пламени. Мои соседи спокойно разговаривают. Один в плащ-палатке и, с сеткой на каске: «Теперь не кричат: «Санитар — раненые!»» Второй (на дне окопчика): «Теперь оно веселее дело пошло. Вот и зовут: «Братцы, подсоби!»»

Паши пулеметы заговорили. Добре, хлопцы! Добре! В окопчике позади разговор: «Когда мы в том леску стояли, то я утром проснулся и спрашиваю: «Немцы ушли?» Потому сон такой видел. Оказывается, ушли, и сегодня опять». Второй, степенный голос: «Зажигает, значит, уходит». Пока, девочка, перемещаюсь вперед!!

Стало потише. Парень впереди в окопчике рассматривает в зеркальце черные от черники губы.

Милая, родная, теперь нужно торопиться дописать. Я, Риток, приняла подразделение (батальон) лучшего Краснознаменного полка нашей части. Я поставлена на место комсорга Героя Советского Союза ст. лейтенанта Завадского, погибшего смертью храбрых.

Память жива о комсорге. Клянусь быть достойной! В боях за переправу ст. лейтенант комсорг Завадский с группой в 9 человек стоял насмерть. Вот его последнее письмо, найденное в блокноте рядом с его телом:

«Со мной ст. лейтенант Колодко, лейтенант Гусаров, Подольков, автоматчик Миронов, разведчик Евдокимов, мл. сержант Малахов, ефрейтор Писаренко, Подольцев, Алмазов. Сидим у моста и упорно отражаем атаки немцев. Двое из нашей группы пали смертью храбрых. Все дерутся героически и не сдадут рубежа немцам. Личным примером поддерживаем и воодушевляем бойцов. Высотка за нами. Не видать фрицам переправы, как своих ушей. Они не прошли к деревне и никогда не пройдут по мосту. На нас снова движется обезумевший, обреченный на гибель, зеленый вал врага».

Завадский погиб, я заняла его место в строю. Родина, иду в бой за тебя! Целую, Риточка! Привет всем. Не забывайте мою мамусю. Обнимаю. Пора.

Галя Киевская.

Август 1944 г.*

... Родная Рита, вы многих наших настроений не можете понять. Например, мне бы очень хотелось, чтобы вы, те, кого я люблю и уважаю за то, что вы настоящие граждане нашей Республики, знали, что война вошла в новую стадию боев, боев за границей нашего государства, война перешагнула на территорию Восточной Пруссии, что здесь бои за родную землю, но не на родной земле и не среди родных людей. Кроме того, конечно, и наши бойцы, и наши враги знают, что победа Красной Армии близка, но хотелось, чтобы вы не забывали, что каждый бой нам стоит крови и жизни.

Вот в прошлом письме я вам писала о моем новом товарище комсорге Павлове. А сегодня его уже нет. Нет

замечательного человека, оборвалась жизнь в самом начале творческих сил и возможностей. Это был прекрасный человек, храбрый воин (орден Славы и две медали «За отвагу» украшали его грудь), в нем билось горячее комсомольское сердце. Отзывчивый, чуткий, правдивый, он был общим любимцем, ему писала нежные письма любимая девушка. А сегодня его больше нет. Нет уже многих.

Мы крепко верим в победу, но в таких напряженных боях находимся, что слишком радужное настроение наших тыловых друзей да и некоторых из нас скребет по сердцу. Милые девушки, еще будут грозные бои, бои, несущие возмездие, бои на территории врага.

Сегодня на марше гоняли зайцев. Сейчас лежим на опушке и смотрим, сколько осталось до границы. Берлин — меньше двух сотен километров.

Хлеб сожжен в скирдах. В одной из землянок сторожем был маленький коричневый пес, которого покинул какой-то фриц. Наш один боец посмеялся: «Это фриц регулировщиком тебя нам оставил? Ничего, мы и сами найдем дорогу в Берлин».

Сейчас почистила свое оружие, и вокруг народ занят тем же. Пока работают артиллеристы и авиация, мы готовимся. Лес, молодые березки, березки кругом. Ты удивляешься, как я в бою подмечаю? По-моему, у меня еще острее восприятие становится.

От мамы нет писем. Очень грущу и тоскую по ней. Ты пишешь, Риток, чтобы я не лезла, так здесь не поймешь, «где найдешь, где потеряешь». Павлов, например, погиб от разрыва мины «в тылу» (т. е. дальше нас).

Немцы стали пикировать каждую ямку, где пехотинцу было бы удобнее укрыться. Мины ставят с тремя взрывателями: сверху, сбоку и внизу, постоянного действия. Кроме того, ставят в два этажа. Ставят, соединяя шнур танковой с проводом пехотной, чтобы от детонации одна рвала другую. Ставят прыгающие мины. Но мы неуклонно идем на запад!

В последние дни враг откатывается, не желая встречаться с пехотой. Имеет дело только с «катюшами», «лукой» и другой говорливой публикой. Это скверно, ибо у нас тоже имеется аппетит его бить.

Нашли немецкие приказы. В одном — обращение к немецким войскам, чтобы они защищали «свою землю». Дали по лапам., так запели о «своей» земле. А в другом — приказ о срочной эвакуации техники за границу. Не уйдут воры, и там найдем!...

19 марта 1945 г.

Мама родная, любви моей

Ты получением писем не меряй,

Поверь мне, мамуся, из всех на земле дочерей

Я люблю тебя крепче, нежнее!

«Мы победили врага!» — под Москвой Письмо к тебе начиналось вместо привета. Когда сталинградцам сказали: «Стой!», «Выстоим, мамочка!» было ответом.

Я тебя в сердце моем берегу, Двоих нас и пуля врага не скосила, Через победу к встрече с тобою иду, Чтобы отныне ты никогда не грустила!

24 апреля 1945 г.

Милая, родная Любовь Евсеевна! *

Пал еще один немецкий подступ к Берлину — Франкфурт-на-Одере. Настал долгожданный день! Мы штурмуем Берлин! «Русские прусских всегда бивали! И в Берлине бывали!» Скоро вернемся к Вам с победой!...

6 мая 1945 г.

Милая моя, родная мамуля! Сбылась мечта солдата, сбылась мечта нашего народа. Пришли мы, носители священной мести, в Берлин. Я была у рейхстага. Шагала по Вильгельмштрассе, мои ноги шагали по Фридрихштрассе. Я пришла с моими товарищами из Москвы, из наших домов, пришла потому, что гнала врага. Гнала вперед до самого его проклятого логова.

Мамуля, Берлин ничего особенного не представляет. Это большой европейский город. Сам он не очень большой, но масса пригородов, поэтому огромен. Союзники поработали отменно, немцам памятна будет эта война: нет ни одного дома без отметки войны. Вот мои первые впечатления о Берлине: света нет, воды нет, на Фридрихштрассе группа немцев с острыми инструментами (ножами, топорами) возилась над трупом лошади, дети подбегали к нашей машине и просили хлеба, толпы очередей у продовольственных магазинов, многие жители жалуются, что нет крова. Вот оно пришло, возмездие!

Конечно, мы не убиваем женщин и кормим немецких детей. Они с посудинками обступают наши кухни (походные). Но пусть все это отучит немцев воевать. Их города все в белых флагах. Сами они одели белые повязки. Я разговариваю много (уже сделала успехи в языке) с ними, объясняю политику нашего государства к лояльным немцам. Многие немцы льют слезы (плачут немецкие матери) и жалуются мне на смерть их сыновей. И я им всегда объясняю, что их сыновья несли смерть моей Родине, моей матери, и я поэтому с моими товарищами пришла в их города...

... Мамуся, моя единственная, береги себя! Свет жизни моей, все перенесено ради тебя. Я знаю, что теперь наша Москва стала светлой и ничто не угрожает тебе, моя родная, и в этом есть и моя доля труда. Теперь мне очень хочется домой! Как мне хочется к тебе!...

В один из ярких солнечных дней 1926 года на Якорной площади города Кронштадта выстроились школьники. В первом ряду справа стояла маленькая белокурая девочка с необыкновенно серьезным лицом. Это была Галя Киевская. Она вместе со всеми громко произносила слова торжественного обещания — «внучата Ильича» клялись быть верными делу партии, делу Ленина, быть достойными своей Родины...

Галя Киевская родилась в 1918 году в Кронштадте в семье матроса. Ее отец Дмитрий Васильевич Киевский был участником штурма Зимнего дворца. В 1940 году Галя окончила 153-ю московскую школу и поступила в Юридический институт. Как в школе, так и в институте она много времени уделяла комсомольской работе.

Грянула война. Галя не могла оставаться в стороне, когда Родина была в опасности, когда враг шел к Москве. Она вступила добровольцем в Красную Армию, и была зачислена в 1-й полк 3-й Московской коммунистической дивизии. Полк уходил на фронт. Девушка забежала домой, но никого не застала. Анна Алексеевна, мать Галины, была на работе. Оставила на столе записку и ушла...

Весь боевой путь от Москвы до Берлина прошла Галина Дмитриевна Киевская с автоматом в руках. В 1942 году в одном из сражений под Старой Руссой она была тяжело ранена. Долго тянулись дни в госпитале, казалось, Им не будет конца. Хотелось скорее вернуться в свою часть. И вот Галину вызвали на комиссию. Вышла растерянная — ее признали негодной к несению воинской службы. Но горячее комсомольское сердце не могло биться спокойно, пока нашу землю топтали фашисты. Киевская, скрыв заключение комиссии, вновь ушла добровольцем на фронт в составе 110-й танковой бригады 18-го танкового корпуса.

Шли тяжелые кровопролитные бои на Волге. Галина Дмитриевна сражалась там, где было всего труднее. Однажды ей пришлось, защищая группу раненых, одной уничтожить минометную точку противника. Новое ранение, и снова госпиталь. И снова дни ожидания.

После выздоровления Киевская уволена в запас. Но не так легко было списать в запас отважную девушку. По особому ходатайству Галины Дмитриевны она вновь зачислена в Действующую армию. Комсоргом 2-го стрелкового батальона 518-го Краснознаменного стрелкового полка продолжала Киевская свой боевой путь, участвовала в освобождении Польши, сражалась в Восточной Пруссии.

В марте 1945 года ее батальон наступал юго-восточнее Кенигсберга. На рассвете холодного мартовского утра усиленный взвод разведчиков вышел на боевое задание. Надо было выбить противника из домов, стоявших на другом конце большого снежного поля, «оседлать» дорогу и обеспечить подход подразделениям батальона. Их было семь человек, семь солдат Советской Армии. Среди них комсорг Галина Киевская.

Гитлеровцы держались упорно, простреливая все поле фауст-патронами. Разведчики прорыли траншеи в снегу и почти вплотную приблизились к вражеским укреплениям. Завязался бой. Фашисты отступили. Теперь надо было удержать позицию. Враг не хотел уступать, перестрелка усиливалась. Надо было устоять во что бы то ни стало. Чтобы подбодрить себя, пели песни. Уже двое ранены. У одного бойца перебиты ноги, но он ползет, оставляя на снегу кровавые полосы, и стреляет.

Около часа вела бой группа смельчаков. В живых остались лишь Киевская и лейтенант Бекмухамбетов, но оба были ранены: Киевская — в живот, лейтенант — в руку. Отступали, поддерживая друг друга, отстреливаясь и бросая гранаты. При отходе Бекмухамбетов был смертельно ранен, Галине Дмитриевне пуля попала в грудь. Оба упали, обливаясь кровью. Уже теряя сознание, Киевская услышала дружное «ура» подходящих частей.

Она очнулась в госпитале. Когда немного поправилась и стала подниматься, однажды увидела через окно скромный обелиск над братской могилой. Киевская вышла на улицу (хотя врачи не разрешали еще ходить) и подошла к могиле. На обелиске среди семи хорошо знакомых фамилий она прочла и свою...

Позднее ей удалось выяснить историю своего «захоронения». Оказывается, ее вынес с поля боя солдат из подошедшего батальона. Он, видимо, решил, что Галина убита, и вынул из ее кармана документы, в том числе и залитый кровью комсомольский билет. Вынося раненую, боец погиб. В политотдел дивизии попали документы Киевской, а на поле боя нашли ее шапку и автомат...

До сих пор хранит Галина Дмитриевна комсомольский билет, свидетель того, как стояли насмерть и победили.

Боевой путь Киевской закончился в Берлине. За отличное выполнение заданий командования Г. Д. Киевская награждена двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени и пятью медалями.

После победы Галина Дмитриевна вернулась в Москву, окончила Юридический институт и была избрана народным судьей Москворецкого района. В связи с ухудшением здоровья ей пришлось оставить работу в народном суде и перейти в городскую коллегию адвокатов. Она ведет большую общественную работу в Комитете ветеранов войны и в Обществе по распространению политических и научных знаний.

Публикуемые письма хранятся в архиве ЦК ВЛКСМ и у ее матери А. А. Киевской.