Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

МИЛОСЕРДИЕ

В 1941 году фашистская Германия напала на нашу Родину. Враг рвался в Москву, вооруженный и уверенный в себе. Москве — угроза. И тогда и стар и млад встали добровольно на ее оборону. Больше всего было допризывной молодежи, а также снятых с военного учета по возрасту и по болезни. Так образовался Истребительный мотострелковый полк УНКВД Москвы и области — Московский партизанский полк. Действовали мы в тылу врага.

Каждому отряду требовалась медсестра, которая занималась бы спасением раненых, оказанием им помощи, но и сама была вооружена. И 12 октября 1941 года по рекомендации Дзержинского общества Красного Креста я вступила в этот полк, поскольку окончила медтехникум и числилась в запасе в военкомате. Вместе со своей группой прошла обучение по метанию гранат, стрельбе из пистолета ТТ. Ответственность медсестры была огромная: не было ни медсанбата, ни врача, ни теплого помещения — мы действовали на морозе в лесу.

Итак, я оснащена: вещмешок, сухой паек на 2 недели, смена чистого белья, шерстяные носки. На ногах валенки. Ватные брюки и телогрейка, подпоясанные ремнем. Теплая шапка. Бутылки с горючей смесью. Санитарная сумка, набитая перевязочным материалом. Плащпалатка с накрепко прикрепленными по бокам металлическими кольцами — транспорт для раненого. Свои пистолеты ТТ на заданиях мы прятали за пазуху под тулуп, так как нас предупредили, что от сильного мороза смазка застывает и оружие зачастую отказывает.

В декабре я отправилась на одно из пяти моих заданий в тыл врага. В деревне Ожогово мы должны были перейти линию фронта и действовать: взорвать железнодорожную линию, обстрелять из леса эшелоны противника, не дать отступающим уйти в свое логово.

Когда наша боевая группа прибыла в д. Ожогово, которая побывала у противника, но сейчас не занята. Притулившись к забору с винтовкой в руках, стоял красноармеец: он был убит и примерз к забору. Ярко светила луна. Прячась от ее света перед броском в тыл, мы пристроились за крайней от леса избой. Сразу за лесом, как нас ориентировала разведка, проходила охраняемая противником линия фронта — через каждые 50 метров стоял немецкий солдат и периодически поливал, вращаясь, очередью из автомата 50-метровое пространство. Мы должны были проползти по-пластунски между этими немецкими солдатами в тыл врага. Рядом с домом торчала из-под снега крышка погреба. И вдруг... крышка приподнялась, мы схватились за оружие, но... появилась голова малыша, за ним другая: "Дяденьки, тетеньки, спасите нас!"

У нас — боевое задание, и в запасе — считанные минуты, но дети же! Спустились к ним в подвал и ужаснулись: на полу лежала в крови родившая женщина и на пуповине ребенок. Оба мертвы. Рядом сидела девочка лет четырех. Их отец погиб на фронте, а мать из-за детей и беременности не могла уйти из деревни.

"Кто есть в деревне?" — спросили мы у ребят. "Одна старая бабка". Мы моментально развязали вещмешки, собрали по сухарю и по куску сахара, отвели детей к этой бабке и попросили ее приютить их, обещая забрать на обратном пути, если будем живы. Это были дети Вальковы: Ване 7 лет, Васе 6 и Клавочке 4 года.

Задание наше было неудачным: линия фронта постоянно перемещалась, мы блуждали несколько дней, измучались, постреляли из леса по эшелонам противника и повалились голодные в снег. Но кто-то из отряда, очевидно самый выносливый, растолкал нас, поднял и повел обратно в Москву. Съесного у нас ничего не осталось, мы погибали. Опираясь на палки, сгорбившись, брели. Дошли до деревни Ожогово, забрали ставших нам уже родными детей. А до встречи с ожидавшим нас командиром — километры и километры, и надо было еще перейти Москву-реку. Дети одеты плохо, а Клавочка и вовсе без штанишек. На Москве-реке были подталины, валенки промокли. Проходили по одному человеку, первые — с детьми, а я, как положено медсестре, шла последней. Немцы меня обнаружили, засвистели пули. В таких случаях, учили нас, не давая врагу взять прицел, бросаться в стороны и ползти вперед. Я бросилась вперед, вещмешок весом около десяти килограммов перевалился через голову, придавил ее. Я рванула шею, позвонок хряснул и вещмешок откинулся на спину, и так, бросаясь, я добралась до обледенелого берега, за которым в овраге находились уже все из отряда и дети. Берег был скользкий, ухватиться не за что, я срывалась вниз, но, наконец, добралась до рук, протянутых мне ребятами, они втащили меня к себе.

Бродя еле живыми, мы добрались до ожидавшего нас с грузовой машиной командира Махонькова. Все выглядели измученными и расстроенными из-за неудачи, и на вопрос Махонькова: "А это что за трофеи?", я, еле ворочая языком, объяснила, что этих детей, обреченных на гибель, подобрали на передовой. Махоньков подобрел и нежно разглядывал ребятишек. Не могу вспомнить, где присоединился к нам Женя Чумаков, двоюродный брат Вальковых.

Когда добрались до казармы в Большом Черкасском переулке, дом 14, все прошли беспрепятственно, а меня с детьми пропустили лишь по разрешению командира Дунаевского. Привели в столовую, накормили, мальчишки степенно сказали "благодаримо". Всех их, вшивых, пропустили через санпропускник. Мне с детьми отвели комнату с теплыми батареями, где было несколько кроватей и много чистых матрасов. Уложила ребят спать, укрыв одним одеялом, а сама отправилась в санобработку. После двухнедельного пребывания на морозе, постоянно одетой, раздеться и оказаться в бане было настоящим раем...

Дети никак не хотели в детский дом, надеясь остаться с нами, но представители детдома были неумолимы. Старшему, Валькову Ване, я записала свой домашний адрес и сказала, чтобы они меня нашли после войны.

Спустя несколько дней меня позвал часовой: "Сестра, на выход". Выхожу: стоят Ваня Вальков и Женя Чумаков, — сбежали где-то по дороге и вернулись к нам. Командир полка разрешил оставить, и они стали "сынами полка". Мы пошили им обмундирование, и они очень гордились им.

Лет 10 назад я написала в подшефную нам Васильевскую школу о спасенных моей группой детях Вальковых. Письмо поместили в местную газету. Отозвался Женя Чумаков, теперь уже покойный. Он даже выступил со статьей "Полк мой родной" в изданной Советом ветеранов полка книге "В час испытаний".

Через тетку детей Вальковых я узнала, что Клавочка была слабенькой и умерла в детдоме, Ваня служит где-то за границей, а Вася в Риге. Но их я не нашла. В воспоминаниях Жени Чумакова многое искажено, видимо, ту пору по малости лет он плохо запомнил.

Я все тоскую, что не могла найти однополчан, с которыми ходила на задание в тыл врага. В 1943 году меня контузило и, видимо, из-за этого не могла вспомнить многих фамилий.

Но хорошо помню Диму Стрельникова. Он пришел в полк из московской милиции. Уходя на задание, оставлял у моей мамы документы. В отряде Дима был разведчиком. Когда товарищам во время рейдов угрожала опасность, он уходил в сторону и "брал огонь на себя". Помню и пожилого Леонида Кузнецова. По-моему, в задании, где мы подобрали детей Вальковых, командиром был Сорокин Г. П., к бойцами Коровяков и Егоров.

С октября 1941 по 1945 год прослужила я в действующей армии. Участвовала и в войне с Японией и могу твердо сказать: тяжелее действия, чем в тылу врага, не видела и не испытывала. Поэтому мне так дорога медаль "За отвагу", полученная под Москвой. Я имею 14 боевых наград.