Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

НЕ ДУМАЯ О СЛАВЕ

Время не остановить. Вот минуло уже пять десятилетий с того дня, когда, как удар набатного колокола, прозвучало над страной страшное слово — «война». Успели вырасти и возмужать поколения не видевшие войны, этой ужасающей катастрофы, которая потрясла человечество в середине неспокойного нашего века.

Страна залечила военные раны, но никогда, ни в какие времена, сколько бы ни отдалялись мы от сорок первого года, Великая Отечественная война не скроется для русского сердца в тумане забвения. Можно залечить раны на теле, но не залечишь раны души... Такая уж это была война: кровавая, разрушительная, и в то же время священная.

Но будь война и трижды справедливой, она приносит уничтожение главной земной святыни — жизни человеческой — и неисчислимые страдания для оставшихся в живых...

Во все времена женщину берегли от войны, от опасности — не место ей под пулями, и значит, великая нужда была, коли поделились мужчины с нами шинелями, гимнастерками, солдатскими сапогами и обмотками. Девчонки со школьной скамьи воевали плечом к плечу с мужчинами. Падали, сраженные пулями, получали тяжелые ранения. Мы были медицинскими сестрами, зенитчиками, снайперами, летчиками, радистами, разведчиками...

После окончания средней школы в 1939 году я устроилась работать секретарем народного суда Таганского района Москвы. Я мечтала стать юристом и хотела поступить в Московскую юридическую школу, что мне через некоторое время и удалось. Но скоро учебу пришлось прервать.

Летом сорок первого по призыву комсомола я пошла на курсы радистов, где изучали азбуку Морзе и работу на радиоаппаратуре. А в октябре меня уже призвали в армию и направили для прохождения службы в подмосковные Мытищи, в отдельный испытательный батальон связи при Научно-исследовательском институте связи Советской армии. В ноябре воинская часть, в которой я служила, была эвакуирована вместе с институтом в Среднюю Азию, в город Бухару, где я и находилась до 1943 года.

В Бухаре готовили для фронта связистов широкого профиля. Мы глубоко изучали радиоаппаратуру, телеграфную и телефонную связь, и в то же время несли гарнизонную службу: охраняли крепость бухарского эмира, где раньше был музей, а в военное время разместилась наша воинская часть.

Ноябрь 1943 года я встретила на 2-м Прибалтийском фронте, в составе 945-го отдельного батальона связи, в котором и воевала, становясь в зависимости от оперативной обстановки то радистом, то телеграфистом, то телефонистом...

Однажды вызвали меня в штаб и объявили, что сейчас приведут арестованного старшего лейтенанта, который был комсоргом батальона, примите, мол, от него дела, будете до особого распоряжения выполнять его обязанности. А лейтенанта отправили на три месяца в штрафной батальон — что-то кому-то не то сказал...

Это была очень тяжелая нагрузка. Комсомольцы-связисты были разбросаны по точкам, собрать их на комсомольское собрание каждый раз было неразрешимой проблемой. Мне приходилось самой обходить все эти «точки», затерянные в лесах, где каждый куст мог выстрелить. Однако собрания проводились своевременно, а боевые листки выходили регулярно...

В разгар лета сорок четвертого года шли тяжелые бои за Полоцк и Двинск. Наш НП был обнаружен противником, и все, кто там находился, были убиты или ранены. Я лично была трижды ранена в течение получаса. Нас обложили с трех сторон и с воздуха. Немецкий летчик пролетал на небольшой высоте, и я видела его лицо. Когда я пыталась приподняться с земли, он начинал стрелять и сбрасывать бомбы.

Помощь не могла прибыть быстро, так как дорога обстреливалась. Многие умерли от потери крови... После оказания первой помощи меня отправили в нейрохирургический госпиталь в Даугавпилс, в освобождении которого я принимала участие. В госпитале мне сделали трепанацию черепа, удалили металлический осколок и костные обломки.

После операции меня «воздушным извозчиком» — самолетом У-2 отправили в тыловой госпиталь. Привезли ночью. Женских палат там не было, положили на нары рядом с мужчинами, которые почти все были без сознания. На них, кроме бинтов, никакой другой одежды не было. Многие метались в бреду — продолжали командовать ротами. По-видимому это были офицеры. Бинты соскальзывали, и я видела их изуродованные тела. Видела, как они умирали. Было страшно. Через двое суток, во время обхода, ко мне подошел главный врач госпиталя и спросил: «Ну, молодой человек, как самочувствие?»? Я робко запротестовала: «Я не молодой человек! Я — девушка!» Врач сильно удивился, высказал персоналу свое неудовольствие по поводу того, что меня положили среди умирающих мужчин, и распорядился перевести меня в кабинет дежурного врача, где я и долечивалась «в гордом одиночестве». Впрочем, вылечиться полностью здесь я не успела. Меня вскоре переправили в город Иваново, в эвакогоспиталь 3820, где лечились женщины со всех фронтов.

В январе 1945 года я вернулась домой, в Москву. По месту жительства мне была определена инвалидность и выдан «белый билет».

Меня часто спрашивают, за какие подвиги я была награждена медалью «За боевые заслуги» и орденом Славы. Я знаю, что по статуту орденом Славы награждают за личное мужество. Но мы, должно быть, привыкли к опасности, постоянно находясь под пулями и снарядами, и не считали свое поведение проявлением «личного мужества»...