Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

НА ВОЙНЕ — КАК НА ВОЙНЕ

На фронте я была два года — с 1942 по 1944 год. Ранена, контужена, перенесла сыпной тиф — и все-таки осталась жива...

Когда началась Великая Отечественная война, я работала монтажницей на заводе, который выполнял оборонный заказ. Вступила в комсомол. В свободное от работы время ходила в госпиталь ухаживать за ранеными. Именно в госпитале, в общении с фронтовиками пришло ко мне решение пойти добровольно на фронт, чтобы там, на поле боя, помогать раненым воинам. На передовой такая помощь вдвойне нужна. Думаю, я правильно понимала это...

15 июля 1942 года я была мобилизована на курсы военных санинструкторов и получила удостоверение, что закончила сорокапятидневные военно-учебные сборы при военно-санитарном учебном пункте Московского городского комитета Красного креста. Экзаменационной комиссией мне было присвоено звание военно-санитарного инструктора.

Меня направили в 46-ю мотомеханизированную бригаду в 4-й истребительный противотанковый батальон, на должность старшины медицинской службы.

И вот я с железнодорожным эшелоном отбываю на фронт. Надо ли говорить о том, как тяжело было мне вчерашней школьнице, покидать мать, отца, родных, друзей Ведь я была единственной дочерью у родителей. Сердце сжималось...

Когда наш эшелон уже приближался к передовой я впервые в жизни услышала возгласы, которые потом уже вошли, так сказать, в обиход: «Воздух! Тревога!» Налет немецких самолетов был непродолжительным, но сколько горя он принес! Здесь, у разгромленного эшелона, и состоялось мое профессиональное боевое крещение. Здесь я в первый раз во фронтовой обстановке сумела оказать медицинскую помощь пострадавшим красноармейцам. Раненых сдали на ближайшую станцию для отправки в госпиталь, разбитые вагоны отцепили от поезда, а сами поехали дальше, к передовой...

Сначала я оказалась на Калининском фронте, а потом — на 1-м и 2-м Прибалтийских...

Помню бой на подступах к Невелю... Схватка была ожесточенной и упорной. Чтобы правдиво описать ее, надо быть писателем — я никогда не видела столько раненых и убитых. В воздухе стоял непрерывный стон, перебиваемый пронзительными криками. Позже я осознала: это война, всегда так на войне бывает, а тогда все увиденное ошеломило меня. Этот страшный бой сохранился в моей памяти на всю жизнь.

Однако, несмотря на все переживания и страхи, дело свое делала. За вынос с поля боя раненых была награждена орденом Славы III степени.

Не менее тяжелые бои были и дальше, в Прибалтике. Раненых было очень много, и раны все глубокие, трудные... За эти бои меня наградили медалью «За отвагу».

В мае сорок четвертого мне пришлось участвовать в разведке. Наша рота автоматчиков совместно с разведчиками ходила на задание. Когда вышли на нейтральную поло у, выяснилось, что она заминирована. Моя напарница, связистка Кузовкова, попала на мину. Прогремел сильный взрыв, а затем раздался страшный крик: «Нина! Нина!».

Я бежала по заминированному полю, совершенно позабыв о том, что сама могу наступить на мину. Когда мы перенесли Кузовкову в укрытие, я перевязала ей раны: у нее были сильно повреждены конечности — рука и нога...

Зимой 1943 года я пережила страшные мгновения. Идем на задание, в разведку. Несмотря на тщательную маскировку, немцы нас обнаружили и открыли стрельбу. Пришлось отходить. И когда отошли уже на порядочное расстояние, выяснилось, что одного бойца не хватает. Пришлось вернуться. Из-за сильного мороза и плохой видимости сразу не смогли найти пропавшего. Он лежал глубоко в снегу, тяжело раненый в ногу. Оттащила я его к кустарнику, а за ним красная полоса по снегу тянется. Я, чтобы наш след не обнаружился, стала засыпать кровь снегом. Потом перевязала бойцу ногу. Вдруг слышу — немецкая речь! Гитлеровцы шли прямиком по направлению к нашему укрытию за кустами. Шепчу раненому: «Молчи! Немцы!» Зажала ему рот рукавицей. Но он был не в силах сдержать стоны: боль у него была невыносимая, должно быть. Приготовила гранату и решила: подойдут немцы — подорву и себя, и своего подопечного, и фашистов. Жду... Идут минуты, сердце стучит — готово из груди вырваться, страх сковал: «Обнаружат или нет?» Немцы остановились по ту сторону кустарника, поговорили о чем-то между собой и — ушли. Неужели обошлось? Даже и не верилось...

Еще одно тяжелое воспоминание. Весной того же года я, заболев тифом, попала в госпиталь. А госпиталь — это деревня, где все избы забиты больными. Лежали пациенты на полу в соломе, в обнимку по несколько человек. В избах народу — как селедок в бочке. Люди то ли спали, то ли были в беспамятстве, то ли уже умерли... Запах в помещении — тяжелый, застоявшийся. Меня предупредили, что надо двигаться по полу после того, как унесут умерших, чтобы освободить место для прибывающих «новичков». Правда, опытные санитары успокаивали меня: «Ты будешь жить». И они оказались правы. Когда стала поправляться, начала помогать санитарам. Умерших сбрасывали в яму, а «похоронная команда» закапывала их...

Залечив свой сыпняк, я вернулась обратно в родную 21-ю гвардейскую Невельскую стрелковую дивизию. В конце сорок четвертого меня ранило в ногу. Снова попала в госпиталь...

Сколько лет прошло, а из памяти не вытравишь: отступая, немцы жгли наши села и города, мы шли по обгоревшим трупам. Запах гниения и пожарищ был неотступным, нечем было дышать...