Доказав законность прав женщины на равенство, Милль доказывает и необходимость ее освобождения. Но тут он останавливается на полдороге. Доказав необходимость ограничить законами произвол мужа, он осторожно скользит по жгучему для предрассудков англичан вопросу о разводе и вторичном браке. Русская женщина, как жена, поставлена в более выгодные условия в том, что касается ее собственности; но относительно подчиненности мужу закон, ограждающий неприкосновенность ее имени, оказывается мертвой буквой. Как дочь, женщина у англичан свободна по закону с совершеннолетием, но порабощена общественным мнением; у нас она порабощена и тем, и другим. Надо, чтобы какой-нибудь вопиющий случай жестокости и насилия поразил общество до того, чтобы оно убедилось в несправедливости законов, отдающих жизнь одной половины человечества на произвол другой. Но ни одного примера такой жестокости (а сколько найдется примеров жизни, загубленной медленно, ежедневно безвыходной пыткой, не выходящей из границ законности!) никакой самый мудрейший закон не может ни предвидеть, ни устранить. Единственное средство против подобных примеров есть признание свободы женщины.

Доказывать женщинам необходимость свободы было бы напрасным трудом: жизнь научит их несравненно лучше самых красноречивых и убедительных доказательств; тех же, которых еще не научила жизнь унижения и страданий (она должна казаться еще ужаснее ввиду деятельной и свободной жизни, добытой путем труда и энергии немногими женщинами), не научат никакие теоретические доводы. Освобождение женщин находится в руках мужчин, и, следовательно, нужно доказать, что с этим освобождением выиграет сам мужчина. С открытием для женщин карьеры и промыслов брак перестанет для нее быть промыслом и карьерой. Мужчина будет уверен, что женщина вышла за него, любя его, а не потому, что некуда было деться, как выходят теперь более половины женщин; следовательно, одним важным поводом к упрекам и сценам ревности будет менее. Брак как промысел - та же проституция, хотя прикрытая уважением общества. Брак-промысел осуждает женщину на жизнь притворства, лжи и лицемерия. Каждый порядочный мужчина вместо продажной, льстивой содержанки с притворными словами любви или безмолвно покорной рабыни-наложницы, отданной ему в руки волей родителей или нищетой и закрепленной ему законом, захочет иметь любящую подругу и быть уверенным, что она жена его не потому, что ей некуда деться, а потому, что ее счастье заключается в том, чтобы делать его жизнь и вместе с ним воспитать семью. Большинство супругов не подозревают, что вследствие воспитания, подготовлявшего девушек к одному замужеству, жены их были обезличены до того, что готовы были воспылать любовью к первому, кто явился бы к ним в качестве жениха, и явись вместо одного другой, то девушка с той же радостью пошла бы за этого другого, хотя бы он был человек других взглядов, другого характера, склада ума. При настоящей экономической беспомощности женщины жениться может только тот мужчина, у которого есть средства содержать жену; а большинство из них, если не одарено особыми способностями, добиваются этих средств лишь в период от 40 до 50 лет, когда им приходится искать невест между девушками, для которых брак - промысел. Наконец, с допущением женщин ко всем родам деятельности поднимется нравственный уровень общества. Для кого берутся взятки, для кого торгуют законом, продают убеждения, как не для жены и детей, которым грозит нищета, потому что мать лишена возможности прокормить их трудом. Недаром было сказано, что жена и дети большое зло. Только с признанием свободы и равноправности женщин они перестанут быть этим злом. Против этого признания могут быть только те господа, которые не уверены, что могут внушить любовь честной самостоятельной женщине, для которой брак будет делом свободного выбора. Но в утешение им можно сказать, что долго еще не переведутся женщины, для которых всякий труд тягость, - невесты, готовые воспылать любовью к каждому, кто пообещает им готовое содержание и обеспеченную жизнь, и отдаться без всякой любви.

Беременность и рождение детей, на которое обыкновенно указывают как на препятствие, может быть препятствием только для больных и слабых женщин, и если и теперь здоровье некоторых женщин страдает от занятий, то это доказывает только их непривычку к занятиям. Крестьянки зажиточных подгородных деревень работают в последние дни беременности и несравненно здоровее большинства праздных светских барынь. Не работа вредна сама по себе, вредна работа непосильная; вот отчего крестьянка русская, за немногими исключениями, под сорок лет смотрит такой заморенной старухой. Кормление ребенка для здоровой женщины тоже не может быть помехой работе; заставляют же кормилиц мыть полы, стирать без ущерба для здоровья ребенка. Умеренный умственный труд имеет то же благодетельное действие на организм, как и физический. Разумеется, слабую изнеженную барыню обязанность проснуться раза два ночью покормить ребенка измучит до того, что она не будет в состоянии приняться за что-нибудь днем. Наконец, эта болезненность и нервность очень часто бывают следствием брака-карьеры и промысла; жизнь унижения, рабства, насилия женской природы неизбежно расстроит организм; матери передают этот расстроенный организм дочерям, которых ждет та же жизнь. С разумным воспитанием, с освобождением женщины исчезнет и эта нервность и болезненность. Разумеется, если женщина способна заняться сама воспитанием детей, то это дело поглотит все ее время, но это время не может быть продолжительно, потому что замкнутое домашнее воспитание так же не годится для детей, как и замкнутое общественное, и педагогика детскими садами доказала необходимость общественного воспитания даже для детей младшего возраста. Мать свободна, пока дети в саду. Женщина, не употребляющая это время на заботы по хозяйству, может употребить его на занятие какой-нибудь профессией и поручить хозяйство другому лицу. Правда, в таком случае не жена нальет мужу чай и перечинит его белье, что будет прискорбно для супругов, привыкших видеть в жене свою прислужницу, но это докажет только то, что между супругами должна быть связь покрепче наливания чая и чинки белья.

Милль решает этот вопрос иначе. Женщина, выходя замуж, этим самым уже выбирает себе профессию и отказывается от всяких других. Общественной и научной деятельности могут посвящать себя только незамужние женщины или вдовы. Из этого следует, что женщина, которая имеет способности к тому или другому роду деятельности, должна отказаться от личного счастья. Мужчина может вместить и потребность деятельности, и личное счастье. Женщина должна вести жизнь аскета. Положим, что аскетизм, сосредоточивая все стремления человека на одной цели, может придать ему страшную силу на дело, но фанатики-аскеты оставили мрачную память в человечестве; правда, что в эпохи переворотов, когда приходится рвать дорогие связи, тому, у кого их нет, легче идти на борьбу: но аскетизм, тем более вынужденный, все-таки будет извращением человеческой природы, а для общественной деятельности нужны здоровые люди, со свежими силами. Наконец, способности к тому или другому роду деятельности могут обозначиться только к зрелому возрасту. Сколько известных писателей, ученых начинали свою деятельность с 30-летнего возраста; эти способности тем позже могут обозначиться у женщин, потому что весь склад женской жизни направлен на то, чтобы заглушать их. В эти годы большинство женщин замужем. Что же им делать? Задавить ли в себе способности для личного счастья или отречься от него? Но никто не станет спорить, что общественный деятель или талантливый писатель принесет несравненно более пользы обществу, чем воспитатель нескольких детей. Отдавшись общественной или другой деятельности, женщина, конечно, не будет в состоянии исключительно учить детей или смотреть за хозяйством, но воспитательное влияние ее на семью остается то же. Общественная деятельность не мешает же иным мужчинам заниматься воспитанием своих детей. Общественная и научная деятельность - не фабричная работа, которая занимает 10-12 часов в сутки; она займет при разумном устройстве общества не более 6-8 часов, то есть менее того времени, которое с туалетом, визитами занимают у женщин их так называемые обязанности к обществу. Общественная же деятельность вроде нумеровки писем, сдавания депеш на телеграфе или ведения журнала входящих и исходящих бумаг так мало привлекательна, что предпочесть их семейным обязанностям и воспитанию детей может одна пошлая дура. Благонамеренные защитники порабощения женщины, опасаясь, что женщина предпочтет эту деятельность, сами того не подозревая, наивно высказывают весь ужас ее домашнего быта. Против общественной и научной деятельности для женщин приводят еще возражение, будто борьба страстей, зависти, самолюбия, которую эта деятельность неизбежно вызовет, принесет им много страданий, которые вредно отзовутся на семье. Но разве бесплодные стремления, сознание сил, которым нет выхода, принесут им меньше страданий? Разве недовольство жизнью, вызванное ими, может благотворно отозваться на семье? Сознание достигнутой цели, приносимой пользы, даст женщине силы перенести и трудности борьбы, и мелочную зависть соперничества, и все неудачи, неизбежные на каждом пути, даст ей спокойствие и силу. Женщина с этим сознанием всегда будет иметь благотворное влияние на окружающих. Богатым женщинам легко согласить свои стремления к науке и общественной деятельности с семьей; но что делать бедным? Милль не ставит этого вопроса, потому что ответ на него дают только мыслители, которых благонамеренные писатели зовут утопистами, а Милль, как англичанин, не способен утопиями оскорбить предрассудки своего народа.

Впрочем, в настоящее время толки о праве женщин на труд совершенно излишни - практика решила спор в их пользу. Такое решение было вызвано необходимостью. Все правительства Европы оказываются несостоятельными содержать свои армии чиновников; угрожающие финансовые кризисы заставляют их прибегать к экономическим мерам: замене мужского труда более дешевым - женским.

Разумеется, это спекуляции на беспомощности женщин, но женщины рады и ей и за ничтожную плату исполняют работу не хуже мужчин. При дарвиновском законе борьбы за существование, управляющем общественной жизнью, допущение женщин к занятиям, считавшимся исключительно мужскими, может усилить конкуренцию, но зло для рабочего люда от этой конкуренции не может быть так велико у нас, как на Западе. У нас беспрестанно слышатся жалобы на недостаток способных людей по всем отраслям промышленного производства; а допущение женщин к научной деятельности необходимо, потому что у нас ощущается положительный недостаток в деятелях по разным отраслям наук. Но если в настоящее время конкуренция не страшна, то нам не избежать ее в будущем. Сопротивление и вражда, с какими встречали мужчины участие женщин в их работе, уступят со временем место более разумным отношениям. Если чужие жены и дочери по закону конкуренции перебьют у некоторых неспособных заработки, зато их жены и дочери сделают то же по другой отрасли труда: заработок женщин будет относиться в семью, увеличивать общее довольство. Правда, что соображения, которые заставят мужчин примириться с конкуренцией женщин, не будут отличаться ни особенным великодушием, ни бескорыстием, но нелепо требовать от людей, которые бьются из-за куска хлеба, великодушия, самоотвержения и прочих идеальных добродетелей. Прежде всего, нужно жить. Всякий за себя и своих - вот девиз конкуренции. Но есть конкуренция вполне безнравственная - это та, которую многие обеспеченные женщины делают женщинам, которые живут своим трудом. Это большей частью слабоголовые барыни и барышни, которые, не переварив смысл о женском труде и самостоятельности и добыв, благодаря связям своих родителей или мужей, место, в котором отказали бедной девушке, считают себя самостоятельными, трудящимися с пользой женщинами, когда прибавят немного сотни своей платы к тысячам домашнего бюджета, или избалованные барыни и барышни, которые в женском труде видят средство удовлетворять разным прихотям и тратят на ложи в опере, вечеринки и наряды заработную плату, которая дала бы кусок хлеба бедной работнице. Благодаря этим трудящимся и самостоятельным женщинам плата, например, за переводы упала так низко, что нужно сидеть целые дни, не разгибая спины, для того чтобы прокормить себя; благодаря этим труженицам и самостоятельным женщинам бедным работницам без протекции приходится постоянно слышать убийственные слова - "нет вакансий". Но что же делать и обеспеченным женщинам, которые захотят работать? Наука требует особенных способностей, без которых она будет бесцельным дилетантизмом, не удовлетворяющим истинно дельных женщин. Но есть работа, которая доступна большинству после известной и добросовестной подготовки, эта работа - обучение детей. Молодые американки достаточного и богатого сословия занимаются преподаванием в высших и низших классах школ. Наши женщины могли бы заняться бесплатно обучением бедных детей и народа для того, чтобы не увеличить и без того сильную конкуренцию преподавательниц. Но эта конкуренция опасна только для столицы; в провинциях, напротив, оказывается недостаток в способных преподавателях, и там могли бы достаточно женщин занять эти места в училищах и гимназиях и даже с большей пользой, нежели учителя, уже потому, что их обеспеченное положение давало бы им возможность сохранять в отношении начальства гимназий и училищ достоинство преподавателей, что так трудно для провинциальных учителей и за что они часто платятся отставкой. Бесплатное обучение детей народа будет со стороны обеспеченных женщин только уплатой долга. При дарвиновском законе, управляющем обществом, все преимущества сильных были куплены за счет слабых. Женщины, обязанные развитием своим этому закону, употребив это развитие на служение народу, уплатят ему свой долг. Кроме педагогической деятельности, есть еще другие: распространение в затхлых углах России светлых идей, борьба с предрассудками словом и примером, устройство обществ для просвещения народа, для уменьшения проституции, открытие для женщин новых источников труда, для народа мастерских... Работы найдется много, нужны работницы. Отдав с пользой свое время и способности избранной деятельности, женщина делом докажет, что для нее прошло время быть одалиской и бесправной рабой.