Становилось понятно, что еще с доперестроечной поры сложились различные общественные слои, заинтересованные вследствие тех или иных причин в критике социалистических принципов (определенная часть интеллигенции, экономически активные слои, диссиденты, преступники и др.). У всех у них были различные претензии к политической ситуации того времени, но только одна социально-политическая сила противостояла не социализму, а (как мы уже говорили) самим легитимирующим его принципам - это "фундаменталисты" (а совсем не предприниматели, как это кажется на первый взгляд: вообще интересы "фундаменталистов" и предпринимателей пересекаются далеко не во всем, это становится все более и более очевидно, и сейчас реальная власть, по нашему мнению, отнюдь не находится в руках предпринимателей или их представителей, она находится в руках "фундаменталистов", а предприниматели пока только пытаются ее получить).

В ходе второго этапа - этапа борьбы за власть - "фундаменталисты" начали использовать для достижения своих целей все доступные им средства, включая и незаконные, и это было далеко не случайно и вполне объяснимо. Нужно сказать, что сама незаконность как таковая и была "гвоздем их программы", поскольку вопрос шел именно о деконструкции, разрушении старых модернистских норм (а как это можно было выполнить более эффективно, чем через реальное утверждение незаконных практик?). Поэтому криминальное деяние начало приветствоваться само по себе как таковое. Это сблизило "фундаменталистов" с криминалитетом. Дела, однако, обстояли не так, что со дна общества была непосредственно поднята криминальная прослойка населения (хотя это тоже имело место), основное было в другом, в том, что во всех слоях общества приветствовалось именно криминальное поведение и те, кто соглашался быть его носителями. Стал предпочтительным сам по себе криминальный способ делать любое дело будь то в производстве, в осуществлении сервисных услуг, в художественной культуре, в журналистике и т.д. Иными словами, в результате проведения такой "деконструкции", ради разрушения модернистских норм криминализироваться было предложено всем, кто только пожелает.

В этом отношении, однако, важно заметить, что сама преступность в России во время перестройки и в послеперестроечный период носила не совсем обычный характер: она рассматривалась как нечто почти законное. Дела обстояли так, как будто основная политическая борьба шла за некоторое право, но право особое - суть его в том, что оно было правом нарушать права (то есть преступать закон). Ранее отстраненные группы добивались для себя исключительных полномочий делать само благо и зло не основой правовых полаганий, а послушным предметом манипуляций в своих целях. Как будто действительно можно было получить некое "право вседозволенности", в соответствии с которым и решать сами вопросы о правах. Эта ситуация и стала, как представляется, на непродолжительное время нашей "нереальной реальностью".

При этом можно довольно четко сформулировать, каким критериям необходимо было удовлетворять для того, чтобы претендовать на получение столь исключительного статуса. Такой критерий - это прежде всего энергетическая нехватка. Если та или иная группа показывала свою энергетическую несостоятельность, этого считалось достаточным для того, чтобы правонарушения с ее стороны считать явлением допустимым. Люди (или группы), которые еще "себя как-то держали", рассматривались как некие нежелательные элементы - как "глупые", "не умеющие жить", как "чужаки", но, одновременно, как не нуждающиеся в поддержке. Иными словами, явно было видно стремление поправить дела, справиться с энергетическим неблагополучием с помощью криминала, то есть, с одной стороны, сутью демократизма считалось обеспечение поддержки именно тем, кто отмечен печатью нехватки, но, с другой стороны, способы этой поддержки были выбраны так, что с самого начала допускали противозаконные действия (возможно потому, что эти противозаконные действия по разным причинам уже были привычны многим из представителей маргинализированных групп). Таким образом, получилось, что со временем, когда актуальность фактора защиты прав дискриминируемых стала ослабевать, эти способы поддержки стали совсем неотличимы от обычных криминальных деяний, что и явилось для них роковым моментом.

Понятно, что "фундаменталисты" были в числе дискриминируемых групп, и в этом смысле могли претендовать на свою долю симпатии и поддержки, что они и делали. Однако их погубило то, что они позволили себе не только в правовом, но и в моральном плане действовать по логике: "цель оправдывает средства", - по которой всегда очень скоро оказывается, что "наши" цели - это и есть мерило применения допустимых средств. Действительно, самые крайние средства применялись ими по любому поводу: достаточно вспомнить шумно организованные кампании "смешивания с грязью" инакомыслящих, где в ход пускались и подтасовки статистических данных, и прямая клевета, которая к тому же тиражировалась тысячами раз в день, в итоге представления о чести и порядочности были упразднены вконец за ненадобностью.

Говоря так, мы не считаем, что само по себе нарушение моральных норм в нашем мире является достаточным основанием для того, чтобы подорвать основы того или иного исторического явления, однако здесь случай особый. Здесь как раз случилось именно так, что когда все, казалось бы, наконец, уже было организовано как нельзя лучше, вдруг куда-то исчезли и массовая поддержка, и историческое везение. На самом деле, все было очень понятно, потому что в данном конкретном случае речь шла именно об утверждении новых принципов демократизма, то есть принципов освобождающего взаимодействия, а вместо него началась обычная практика защиты "своих" интересов в ущерб интересам "других". С этим еще как-то можно было мириться на первых порах, в надежде, что вот-вот произойдет нечто такое, что все оправдает, но постоянно эксплуатировать такой кредит доверия, не желая за это ничем платить, полагая, что все уже произошло, а теперь можно просто поддерживать то, что уже есть, - нельзя. Это - крайне легкомысленная позиция. Даже демократия (и именно демократия) не может позволить себе пользоваться любыми средствами для достижения своих целей - это приводит ее к краху. Тем не менее, это стало видно не сразу. Если же мы вернемся ко второму этапу - этапу политической борьбы за власть, то нужно признать, что "фундаменталисты" провели его весьма для себя удачно: стихия несоблюдения норм восторжествовала, и власть на некоторое время действительно была ими получена.

На третьем этапе, однако, необходимо было искать средства, с помощью которых было бы возможно полученную власть удержать. Здесь "фундаменталистам" пришлось войти в новую коалицию - на сей раз с бюрократией. Это нужно объяснить, поскольку теперь, кажется, уже понятно, что "фундаменталисты" отмечены печатью нехватки и невротизма (за что и были маргинализированы модернистами вместе с другими такими же группами), но бюрократы-то нет! Почему же они тоже оказались заинтересованными в разрушении модернистской легитимности самой по себе? Ради своей личной выгоды? Она в данном случае не может служить объяснением, потому что предстоит понять не поведение отдельных людей, отстаивающих свои личные интересы, а логику действия целой социальной страты, которая определяется не частными, а общими функциональными ее интересами. Поэтому коррупция не может быть доказательством, наоборот, она сама по себе нуждается в объяснении.

Что же произошло? По нашему мнению, имела место такая ситуация, при которой государство в лице бюрократии было заинтересовано в продлении себя любыми способами. Когда оказалось, что эти способы могут быть только незаконными, пришлось применять их. Как мы все знаем, сейчас, несмотря на недавнюю общенациональную кампанию по борьбе с бюрократией, ее численность возросла в несколько раз. Мы все соглашаемся, когда говорят: "сейчас победила бюрократия", - но это и означает, что мы являемся свидетелями того положения, при котором государство хотят свести на нет, а бюрократия, тем не менее, процветает. То есть бюрократия - "знак" государства - имеет полноправное бытие, а само государство как реальный социальный институт существует лишь на манер остаточного принципа, "остаточного" по отношению к тому, что должно было его выражать. Тут "обозначение" нашло себе странный способ существования за счет постоянного разрушения того, что оно призвано обозначать - типичная ситуация постмодернистского спектакля!

За счет чего может происходить такое разрушение? Конечно, за счет несоблюдения законов, но не любого несоблюдения, а именно такого, которое может дать государству возможность влачить жалкое существование. Именно это сейчас и имеет место. Не трусость или некомпетентность отдельных лиц препятствует "проведению реформ", а сама логика существования тандема "государство-бюрократия" в его современном виде. Складывается парадоксальное положение, при котором государство может и должно продлять свое существование, но только путем разрушения своих основ. Конечно, долго такая ситуация продолжаться не может. Нужна основательная смена ориентиров, что, без всякого сомнения, и произойдет. Мы думаем, что традиционное представление о государстве будет пересмотрено, и это пойдет ему самому только на благо, продлять его существование прежними способами теперь уже невозможно - оно нуждается в обновлении, и ничего ни страшного, ни обидного в этом нет.

Итак, в целях удержания власти "фундаменталисты", по нашему мнению, вошли в коалицию с бюрократией, это позволило им подключиться к огромной, хорошо отлаженной политической ее машине, а бюрократию сделало криминализированной. Этим и объясняется, на наш взгляд, тот факт, что в настоящее время от имени государства совершаются абсолютно антигосударственные вещи... Однако вскоре начали давать себя знать совершенно другие тенденции. Наступил четвертый этап, от которого не спасла даже поддержка всемогущей бюрократии, - этап саморазрушения.

Деконструкция оказалась слишком мощным оружием: "фундаментализм" не сумел совладать с ней, и она превратилась в орудие самоубийства, она начала деконструировать самое себя (в частности, речевые потоки брани, столь щедро посылаемой в адрес социалистических идей, оказались бумерангом, который повернул в обратную сторону). Началось разочарование в самой идее демократии. Остановить этот самоубийственный процесс, не выходя за существующие рамки, сейчас не представляется возможным потому, что с позиций "фундаметализма" людям нечего предложить (именно поэтому - "не от хорошей жизни", а вынужденно - они взяли курс на "перечеркивание" всех неугодных, в категорию которых сейчас попало подавляющее большинство населения, - опасный курс). Причина этой исторической несостоятельности, на наш взгляд, состоит в следующем: безоговорочная ориентация на прошлое со временем неминуемо должна была выявить слабость любого "пост-" культурно-политического течения. Это было неизбежно. Конечно, некоторое время еще можно было продлять свое существование даже на фиксации самой неспособности к новому историческому шагу, но это ненадолго.

Это обрекло "фундаментализм" на крах, так сказать, независимо от усилий других участников политической борьбы. Важно, однако, что "другая сторона" - представители левых воззрений в широком смысле - этим грузом принципиально не отягощена, и в этом смысле при грамотном отношении к своей традиции имеет шанс на развертывание своих программ... Жить без традиции нельзя, но защищать традицию традиционными способами больше уже невозможно.

Как представляется, необходимо четко это осознать. В этом смысле "фундаменталисты" беспомощны, а "левые" еще не исчерпали своих возможностей и имеют шанс на успех, если, конечно, они сумеют найти в себе силы для существенного переосмысления основ современного культурного кризиса. В этом случае удалось бы найти способ согласования интересов различных слоев общества в ситуации их реального диалога и действительно демократического обмена мнениями.

Ведь и успех "фундаментализма" объяснялся его одномоментной демократичностью, тем, что его представители были чересчур очевидно отброшены на обочину истории. Именно поэтому им и удалось на время поднять под свои лозунги широкие массы людей. При социализме (а точнее - во времена эпохи модернизма) действительно были допущены серьезные ошибки в том плане, что не принималась во внимание неспособность большого числа граждан жить пафосом решения глобальных задач. Нужно заметить, что та же самая ситуация была и в капиталистических странах, где социализма не было, но среди идеалов были "государство благосостояния", равенство и т.д., поэтому, на наш взгляд, вина за это лежит не столько на социализме как способе общественного мироустройства, сколько на модернизме как культурном стиле, который стал нашей общей судьбой с несоциалистическими западными странами. Отсюда наши общие проблемы 80-х годов - приход к власти "Новых правых" как на Западе, так и у нас.

Нам здесь важно показать, что произошло не просто перемещение политического вектора слева направо, как это нам сейчас подают, говоря, что "маятник качается" и потом неизбежен опять поворот влево. С нашей точки зрения, это не "качаяния маятника", а культурный облом, и левая традиция никогда не вернется, если не даст себе труд понять, что ситуация изменилась и мерить ее старыми мерками бесполезно. Пока, к сожалению, этого не происходит, хотя есть некоторое (и весьма существенное) различие между возможностью работы в современной ситуации с "правых" и "левых" позиций.

Дело в том, что "фундаменталисты" повторили ошибки левых, начав заботиться только о "своих" - только о тех, кто скорбел по утере патриархальной идиллии, и это не могло не обречь их на исторический крах. Этот крах проявляется в том, что сейчас стало невозможно просто отмахнуться от того факта, что теперь уже от имени "фундаментализма" огромные массы людей официально дискриминированы. Таких людей (не придерживающихся фундаменталистской ориентации) оказалось слишком много, чтобы это могло долго продолжаться.

Как мы уже упоминали, "фундаменталисты" имели успех (и сиюминутный, конъюнктурный, и реальный), когда шли вместе с другими дискриминируемыми группами в русле организации массовой активности населения. Однако вскоре обнаружилось, что их интересы заключались не столько в развертывании собственно демократических процессов, сколько (при поддержке этих процессов и использовании их в своих собственных целях) в получении только для себя самых обычных властных полномочий. Оказалось, что ни в какой демократизации они на деле и не нуждаются, потому что представляют собой культурно-политическую группировку обычного, традиционного типа. По той же причине их намерения сводились к утверждению доктрины, которая была на деле отягощена всем грузом традиционных проблем и подходов и в силу этого глубоко бесперспективна.[[На наш взгляд, совершенно неправомерно было бы уповать на "фундаменталистов" в деле защиты от так называемого "тоталитаризма". Конечно, на какое-то время в целях получения власти они действительно были заинтересованы в разрушении прежних порядков, однако для поддержания собственного режима они уже сейчас готовы применять все имеющиеся в их распоряжении средства. В отношении тех, кого мы называем "фундаменталистами", беспрецедентным уроком оказалась трагическая судьба Германии первой половины века. Ведь основная идея тогдашней политики состояла не в том, что "Германия превыше всего" (как нас учили в школе) - подлинной основой гитлеровской доктрины было "укрепление традиционного духа Европы". Эта идея бесконечно повторялась в речах "фюрера", и уже на основе ее возникло представление об избранности Германии в деле утверждения традиционализма.

Нет ни малейшего сомнения в том, что историки со временем расставят правильные акценты, и в этом свете будут смешно выглядеть политические потуги подведения левой доктрины под фашистскую идеологию. У "левых" достаточно собственных ошибок, но фашизмом они никогда не страдали, более того, возможно, по большому счету именно для того и появились на свет, чтобы выполнить историческую миссию по устранению фашистской угрозы... Все эти вопросы нуждаются в серьезном анализе.

Мы уже указали на то, что эта политическая группа смогла победить потому, что она противостояла не социализму как таковому, а тем принципам, которые его легитимировали, то есть "фундаменталисты" пересматривали не социальные, а культурные основания предыдущего периода. А поскольку они работали на уровне культуры, значит, и на уровне борьбы за право на легитимацию режимов микровласти, то есть косвенно - и на уровне формирования телесных правил, а следовательно, и на уровне гендера. Теперь пришла пора пояснить, как именно - уже не косвенно, а впрямую - работал в отношении гендерных программ консервативно-традиционалистский контекст "фундаментализма" (который мы только что описали).

Дело в том, сутью "фундаментализма" была четкая культурно-социальная программа. Основной ее задачей была, как мы уже указывали, "защита Традиции". Но была и другая, может быть, не менее важная задача: говоря словами самих "фундаменталистов", "спасти человеческую Природу, поруганную во времена социализма". Здесь очень важно, что разговор идет не на уровне озабоченности о состоянии сознания людей, а о состоянии самой их "Природы"(!) - нет ничего удивительного, что после всего этого гендерный подтекст оказался столь существенным в этой игре, ведь речь идет не о борьбе за воздействие на умы, а о формировании телесного режима существования.

Присмотримся более внимательно к тому, что здесь понималось под человеческой Природой. Мы увидим, что реальная борьба развертывалась по нескольким пунктам. Прежде всего, это стремление трактовать эту Природу с чисто светских позиций, несмотря на многочисленные, часто весьма навязчиво и крикливо организованные псевдоцерковные шоу. Нерелигиозно окрашенное понимание человеческой Природы является здесь чрезвычайно важным, поскольку оно дает возможность не предполагать человеческой личности как исходной основы (это, возможно, и есть пункт номер один), а значит, не отсылать к необходимости присутствия "трансцендентного Бога" и личностного спасения. Вместо этого "фундаменталистская" Природа отсылает к чему-то скорее подобному ницшеанскому "вечному возвращению" с его глубочайшим пессимистическим настроем, и человек по сути дела понимается здесь вообще не как духовная персона. Не зря газеты много раз писали: "человек по своей природе зол", - здесь предполагается, что человек как бы уже не справился перед лицом какой-то поставленной ему задачи, и что обвинять его за это уже бесполезно. Поэтому все, что теперь осталось на нашу долю - это только помнить, что он в настоящее время оказывается носителем вполне определенной культурной традиции, которую он и обязан воспроизводить.

Спасать поруганную человеческую Природу - здесь, по сути дела, значит воспроизводить традиционную работу культуры по производству знаков (для облегчения понимания может быть лучше было бы говорить о воспроизводстве культурных символов, однако, на наш взгляд, было бы точнее говорить о воспроизводстве именно знаков как следов культуры, которые не отсылают ни к чему, кроме себя самих).

Для нас именно такая постановка вопроса и является гендерно окрашенной. Тут не замечают, что спасают именно патриархатное, уже определенным образом направленное понимание Природы, что именно в этом стремлении администрировать природу на традиционных основаниях и кроется патриархатный подход, именно там, где происходит смещение фокуса внимания от вслушивания в реальность на охрану порядка осуществления знакового процесса и воспроизводства культурного текста, именно там и так воспроизводится ныне патриархатная установка культуры. В этом случае человек освобождается от нравственной ответственности, поскольку эта ответственность связана с ситуацией моральных обязательств и господством духа серьезности (к которому "фундаментализм" испытывает идиосинкразию), а вместо них человеку вменяется единственная задача: воспроизведение культуры как знаков - постмодернистский всеобщий перформанс, потуги на культурный фарс разрушения реальности во имя торжества знаков.

Эта ситуация является, на наш взгляд, важнейшей составляющей сегодняшнего культурного кризиса, причем не только в нашей стране, но и во всем западном мире также. Знаки заместили собой реальность. Традиционная установка больше не имеет силы существовать в полноценном своем варианте, реальность ушла из рамок ее порядка (наподобие того, как ушла власть из Государственной Думы, вследствие того что там постоянно разыгрывается перформативный стиль общения). Но нам предлагается защищать эту установку во что бы то ни стало, идти на риск предательства реальности, только бы продлять патриархатный тип коммуникации, знаки которого все более замыкаются сами на себя, превращаются в пустые скорлупки из-под действительности. Для нас важно, что это одновременно и способы предписывать определенные типы поведения мужским и женским телам, через тела должна быть утверждена "поруганная человеческая Природа". Она здесь присутствует совсем не случайно, а является, можно сказать, основной ареной борьбы. Это и есть в данном случае основной путь и способ администрирования, поддержания старого режима.

В наших прежних рассуждениях мы уже показывали этот дискурсивный "знаковый коэффициент", который постоянно присутствует, - этот как бы нереальный и несерьезный, театральный аспект нового культурного режима - специфическое "знаковое смещение", благодаря которому ситуация во всем имеет не только легко видимый смысл, но она же и скрывает за собой "вторую сцену" всеобщего постмодернистского перформанса (о чем тем же масс-медиа на деле известно лучше, чем кому-либо, - из знаний подобного рода и складывается сейчас журналистский профессионализм). Более того, когда оказывается выгодно, то к этой стороне дела те же журналисты обращаются в буквальном смысле, то есть когда, например, они говорят: "ведь телевидение - только игра, нечего с него требовать чересчур много". Такое "сидение на двух стульях" одновременно является весьма существенным инструментом в утверждении не только власти журнализма, но и всего этого культурного стиля.

При таком подходе под демократизацией и полученной свободой понимается как бы новое право показывать свой протест, но на деле это далеко не всякий протест, а лишь тот, который касается беспрепятственной возможности осуществлять строго определенный психокультурный режим - режим своеобразной "вседозволенности", замешенной на агрессивности (мы имеем в виду очень широкий спектр феноменов - от истеричной манеры обмена мнениями на съездах, вещания на радио, специфической "транспортной истерии" (невротической атмосферы, царящей в транспорте) до создания телефонных услуг, где мужчинам в ночное время позволяется проговаривать со специально обученными женщинами в нецензурной форме свои соображения по поводу полового акта - так называемый "секс по телефону", иными словами говоря, определенным образом организованные речевые потоки).

Объяснить этот феномен "вседозволенности" можно только в том случае, если мы готовы учитывать его резкую патриархатную направленность и то, что он отлично контролируется патриархатной ориентацией нашего общества и производится именно в ее интересах. Иными словами, новая "свобода" - это в действительности свобода далеко не во всем, она практически понимается как только маскулинистское достижение и интерпретируется в специфическом стиле, причем в строго определенных (интересами патриархатного общества) рамках - весьма "несвободная свобода"... А что из этого следует в отношении женщин?

Как мы уже говорили, в настоящее время традиционный порядок уже не может осуществлять себя прямым и обычным путем, поэтому современными "фундаменталистами" и предпринимается попытка осуществить его хотя бы опосредованно с помощью косвенного обозначения. Это означает, что в отношении женщин делается попытка своеобразного насильственного социального вменения определенного стиля дефектного поведения и самочувствования. Защищаемая "человеческая Природа" оказывается здесь, конечно, весьма искусственной конструкцией, которая беззастенчиво навязывается как раз через "неприродные", то есть культурные и политические каналы. И поэтому ничуть ни странно, что у нас в последнее время считается, что чем хуже женщине, тем, стало быть, лучше мужчине. А поскольку сейчас мы стремимся помочь прежде всего мужчине, то стараемся сделать так, чтобы женщине было хуже: "ничего, мол, пускай потерпит, так ей и надо". За что общество стремится наказать женщину, с первого взгляда так и остается непонятным, ведь если говорить честно, ее и так уж, что называется, "ветром качает", тем не менее вдруг выяснилось, что это она во всем виновата - и кукушка она, и проститутка, и на производстве от нее толку нет, вдруг оказалось, что "производство от присутствия женщин только страдает" (это в стране, где если кто и работает сейчас, то, пожалуй, только они). Как представляется, теперь уже возможно объяснить, за что общество хочет наказать женщину.

Дело тут в том, что именно таким образом патриархатный культурный режим вменяет ей косвенным путем - через формирование негативной самооценки - ее телесное состояние. Но нельзя забывать, что женщина сейчас находится на довольно высоком уровне развитости. В культуре патриархатного типа это учитывается. Сейчас уже невозможно непосредственное навязывание телесных норм как таковых, поэтому идет попытка производить это путем вменения, так сказать, "через голову строить чувства".

Это и есть основная политическая коллизия. Пока мы являемся объектами а не субъектами этой политики, никто не будет нам помогать. Процесс осознания этого - конечно, процесс тяжелый и длительный, но он идет неуклонно, совершенно ясно, что он идет и сейчас, хотя в течение последних пяти лет женщины потеряли многое из того, что имели раньше. В то же время они многое и приобрели, и прежде всего печальный урок того, что передоверять отстаивание своих интересов другим - нельзя.