Как нам представляется, на протяжении существования человечества можно зафиксировать разные варианты патриархатного типа культуры. По нашему мнению, постепенное "распадение" мира (который еще во времена феодализма во многом существовал как нечто единое) было связано с разделением его на оппозиционные уровни публичного и приватного, в которых и проявилась работа патриархатного типа культуры. В настоящее время это разведение по разные стороны индивидуальной и коллективной жизни приводит к кризису технократического сознания, становится все более понятно, что именно разделение социокультурной реальности, в которой существует человек, на публичную и приватную сферы лежит в основании и тех многочисленных и часто уже не управляемых процессов фрагментации, свидетелями которых мы сейчас оказались. Возражая против этого традиционного разделения, феминизм поэтому вопрошает самую основу современных организационных форм особым, присущим только ему способом.

Сделанная западным миром на протяжении нескольких последних веков попытка положить в основание единства мира принципы абстрактно понятого равенства не может существовать в течение достаточно длительного исторического периода - рациональность представляет собой чересчур слабый способ налаживания мирохозяйственных связей для того, чтобы его можно было продлять ненасильственно. Приходится через иерархические модели вводить элементы господства и подавления, однако авторитаризм сам по себе вступает в противоречие с интересами общества, поскольку он тормозит развитие индивидуальных возможностей человека.

Именно поэтому, а не из абстрактной "любви к демократии" возникающие сейчас женские группы практикует неавторитарные организационные формы. Такое понимание противоположно модернистским тенденциям к бюрократизации - это неиерархическая интерпретация коллективного действия, которая с необходимостью предполагает гражданское участие в политической жизни. Те из представителей женского движения, которые работают достаточно долго, убедились в том, что включение в обычные, традиционные политические, экономические и социальные организации особого освободительного результата не дает: женщины там зачастую рассматриваются как зависимые, нуждающиеся в том, чтобы их "вели". Есть специальные "навыки" беспомощности, сформированные через политическую безвластность, которые женщины усвоили в результате "феминизации" - в настоящее время они существуют отнюдь не только на уровне мифа о женской несостоятельности (хотя там, конечно, особенно). Важно понять, что женщины безвластны не потому, что они феминны, они феминны потому, что безвластны (феминность связана не столько с биологией, сколько с политикой: "Ко второму полу относят слабых", - писала Жанвей) ²¹⁾.

Существующее сейчас управление опирается на традиционное понимание политики и власти. Поэтому, если мы хотим добиться изменений, то перед нами неминуемо встанет задача повернуть от традиционной политики к возможности ее нового понимания. Это предполагает пересмотр представления о том, что власть рассматривается обязательно только в традиционном ключе.

Конечно, власть может быть понята как право управлять, но мы попытаемся исходить из другого. Попытаемся понимать власть как ответственность и усиление влияния. На первый взгляд, представляется, что такая интерпретация власти заведомо безосновна, слаба и бесполезна, однако, если внимательно рассмотреть те процессы, которые идут сейчас в мировом сообществе, то станет понятно, что именно это понимание все более пробивает себе дорогу. Ярким примером этому была IV Всемирная Конференция женщин, происходившая в 1995 г. в Пекине. На эту Конференцию съехались около 35 000 женщин со всего мира. Политической целью ее был не столько теоретический анализ, и даже не столько собственно обмен опытом, сколько именно проявление власти как влияния, формирование единой коллективной воли и утверждение ее в одно и то же время, в одном и том же месте, то есть ее реальная демонстрация. С проявлением такой воли мировое сообщество обязано считаться.

Таким образом осуществляется очень специфическая заявка на складывание нового типа выражения общих целей и задач людей, которые имеют основание стать базой для формулирования их будущих прав, через само их взаимодействие. Дело в том, что обычно всеобщие права принято понимать как некий "сухой остаток", полученный с помощью интеллектуальной операции после обобщения проявлений отдельных прав. Так поступали до недавнего прошлого и в отношении формирования целей и принципов самого женского движения. Еще десять лет назад стратегии женской "повестки дня", вырабатываемые в Найроби с участием квалифицированных чиновников ООН, были построены по такому принципу выявления общих моментов, которые должны быть присущи всему данному кругу явлений, то есть считалось возможным строить пункты "женской повестки дня" через абстрагирование общих признаков из многообразий частных проявлений. Сейчас, однако, стало ясно, что такой тип осознания женских прав оказался по крайней мере не единственным.

В течение последнего десятилетия женщины размышляли о своей "повестке дня" и постоянно пытались наполнить ее тем опытом, которым они располагали и который не укладывался в рамки обычного "информационного" типа общения. Действительно, для нас "женская повестка дня" - это то, в силу чего мы постоянно возвращаемся к необходимости возражать против несправедливости. Мы делаем это вновь и вновь, несмотря на всю боль разочарований, которые нам довелось испытать на этом пути. Для тех, кто работает всерьез - это далеко не абстракция и не только интеллектуальная операция, и в данном случае существенно именно это обстоятельство. "Женскую повестку дня" мы формируем через усилия по преодолению запретов маскулинистского дискурса, в этом смысле она включает в себя преодоление и некоторых условий языкового и рассудочного нормирования, ее иногда приходится не абстрагировать, а предъявлять. Эти повторяющиеся усилия, "воля к игнорированию" очевидного, но неприемлемого - в высшей степени особая материя, очень прочный тип связи, объединяющий людей, находящихся по разные стороны баррикад политических, национальных и других. На этой основе формируется некий новый тип человеческого сообщества. Таким образом, формировать нашу "повестку дня" приходится не из абстрактных всеобщностей, а из конкретных условий завязывания новых форм реального общения.

Поэтому было бы неверно здесь ограничиваться только образовательными программами и вообще какими бы то ни было обсуждениями. Речь идет о большем - о программах развития ресурсов женщин. Поэтому не объединяющее слово, а совместное дело должно быть поставлено во главу угла. Организуя поле совместной деятельности, мы можем обнаружить не просто общие идеи, а динамику общих целей и конкретных задач, только на уровне активной работы мы сможем получить реальные плоды взаимодействия, использовать их для утверждения нового понимания власти, только исходя из динамики развития нашей деятельности можно построить стратегию, выражающую женскую "повестку дня". Эта задача решается через организацию различных социальных инициатив. Мы понимаем их как возможность нового политического участия женщин, выявления союзников. Мы знаем, что наши организации нетрадиционны по своему типу, однако было бы интересно обсудить более подробно, в каком именно смысле мы можем говорить об этой нетрадиционности. Хотя пока, пожалуй, можно говорить только о начале такого обсуждения.

Здесь прежде всего нужно обратить внимание на то, что женские организации прошли уже определенный путь. Сначала само "женское" в наших группах понимали просто как общие "женские" темы. Это происходило в конце 80-х - начале 90-х годов (впрочем, для многих людей и организаций это происходит еще и сейчас). Важно, что женщины в России начинали с того, что (как и везде в мире) обсуждали общность своей судьбы, убеждались в том, что их переживания - это не только личные проблемы отдельных людей, - это общая судьба массы женщин в наше время, что ситуация их постоянной недооценки - не случайность, а массовая и узаконенная практика. Когда женщины начинают понимать это, они постепенно все более привыкают по-новому оценивать ситуации, с которыми они постоянно сталкиваются в своей жизни, и переходят на новый уровень: "женское" становится для них не просто темой, одной наряду с другими, а способом видения, подходом, сквозь призму которого они начинают видеть окружающий мир. Эта позиция нетрадиционна и требует особых усилий для своего поддержания.

Как мы уже говорили, основной порок маскулинистской культуры кроется в ее абстрактном характере и уповании на рациональность. Следствием этого является то, что продляться могут только те явления, которые технологизированы и переведены в массовый план. Этот тип культуры работает с массами, а не с отдельными людьми. Поэтому и важны такие образования, как женские группы - с одной стороны - это группы, и, стало быть, они могут появиться на политическом поле патриархатной культуры, то есть быть там "замеченными", а следовательно, и действовать, с другой - это группы особые, то есть такие, которые фокусируют свое внимание на проблеме именно человеческих ресурсов.

Нужно сказать, что мы живем в эпоху, когда в стране, на первый взгляд, незаметно, но, тем не менее, неуклонно выкристаллизовывается пока мало кем осознаваемая и принимаемая всерьез проблема создания нового вида самоорганизации общества. Сейчас еще нельзя достаточно четко представить возможности и границы этой проблемы, но она уже стоит. Чувствуется необходимость жить в каких-то новых формах. Старые типы политической активности в глазах общества уже исчерпывают себя. За последние годы "Первый сектор" (государственный) был дискредитирован, "Второй сектор" (частный) в тех формах, в которых он существует, дискредитировал себя сам, и сейчас остается "Третий сектор" (неправительственные организации). Не нужно думать, что задачи Третьего сектора по большому счету противоположны задачам Первого или Второго, напротив, по нашему мнению, и государство, и частный сектор могут сейчас выжить только в том случае, если найдут способы согласовать свои интересы с задачами общества, представляемыми через Третий сектор, иначе - традиционным путем они, возможно, уже вообще не имеют шансов обеспечить себе дальнейшее существование. Более того, с чисто экономической точки зрения работа Третьего сектора должна быть организована так, чтобы он приносил государству прямую выгоду (об этом уже говорит опыт мировой практики). Однако пока этот новый тип социальной активности не имеет достаточной базы ни в правовом, ни в материальном плане, трудности усугубляются и тем, что ориентация Третьего сектора вообще довольно своеобразна.

Проблема роли и значения человеческих ресурсов - одна из основных для организаций всего Третьего сектора. На ее примере хорошо просматривается специфика работы групп, входящих в Третий сектор, по сравнению с деятельностью организаций, построенной на более традиционных основах. Как понимают проблему человеческих ресурсов обычно? Как проблему кадров. Такое понимание окружает нас в повседневной жизни. Первым и наиболее существенным моментом здесь оказывается штатное расписание, перечень обязанностей должностных лиц. Далее это требования к различной квалификации работников. Затем встает вопрос о том, как распределить этих должностных лиц, укомплектовать штат. Потом как оценить их деятельность плюс вопрос оплаты их труда. Таким образом, с точки зрения кадрового подхода это лишь проблема работы с персоналом. И она может быть поставлена только в очень узких рамках.

В чем же здесь узость? А в том, что здесь фактически обсуждается не работник, а только требования к рабочему месту. Мы далеки от того, чтобы думать, что это плохо, более того, нужно признать, что такая постановка вопроса (а она была распространена по всему миру) очень продвинула человечество в плане "выжимания" максимального эффекта из каждого рабочего места. Когда удалось осмыслить и привести в порядок то, что касалось кадровых проблем, это было равносильно революции в использовании трудовых ресурсов: они стали работать значительно эффективнее.

И, однако, человек тут, в принципе, появляется только как средство для обеспечения эффективной работы. Иными словами, мы имеем здесь дело с "группой эффективности". Мерилом успеха деятельности здесь может быть количество и качество производимого продукта. Все усилия такой группы направлены на внешний результат. Она специально проектируется, причем особым образом. По сути дела, тут удалось сформулировать способ продления этих требований, выразить их формально (то есть отчленить их от деятельности по производству специальных услуг) и спроектировать. И это проектирование призваны здесь выполнять особые специалисты - управленцы, которых иногда называют бюрократами. Но тогда отдельный работник оказывается "по другую сторону" проектирования, а стало быть, наедине со своим собственным эгоистическим интересом. Поэтому для того, чтобы этот индивидуальный интерес не возобладал, отдельный работник постоянно нуждается в управлении со стороны какой-то внешней инстанции.

Такое понимание возникло отнюдь не потому, что сторонники управленческого подхода не догадывались о том, что работающий может иметь высокое интеллектуальное развитие - они это, конечно, понимали. Но, в соответствии с этой точкой зрения, у работника в массовом порядке в принципе функция была как бы антиобщественной (именно функцией эгоистического, личностного интереса) в отличие от функции управленца. В результате получилось, что работник должен быть таким, чтобы им нужно было управлять, а управленец таким, чтобы он этим работником управлять мог. Такова здесь была основная оппозиция.

У нас итог этого положения оказался особенно плачевным: при социализме пытались искать некоторые иные социальные технологии, пытались организовывать социалистическое соревнование, искать нематериальные стимулы, но эти тактики оказались неэффективными, и начались события последнего десятилетия, когда стало модно говорить о том, что "он" будет хорошо работать, только если "он" будет чувствовать себя хозяином, но "он", как показало последнее десятилетие, продолжает тащить с рабочего места все, что только можно. По нашему мнению, так будет продолжаться и дальше, пока будет господствовать старый тип хозяйственной деятельности, где управление резко отделено от процесса непосредственной работы. Против этого типа хозяйственных отношений практически и выступает феминизм (вместе с другими участниками так называемого Третьего сектора), показывая, что это и есть маскулинистский способ хозяйствования, основанный на абстрактном и вертикально построенном типе организации в условиях подчинения нижестоящих вышестоящим.

Что можно сказать относительно женщин, если в этом отношении смотреть с традиционных позиций? Пожалуй, максимум того, что можно предложить женщинам, не пересматривая патриархатных условий бытия, это так называемое государство благосостояния, которое основано не только на принципах либерального абстрактного равенства, но и на власти бюрократии и которое плодит подчиненных с их психологией. Давно известно, что правительственные субсидии в результате творят политически инертные бедные слои, для которых приходится создавать специальные гетто. Непрерывный статус клиентов и просителей делает их деполитизированными, их трудно поднять на пересмотр условий жизни. Многие человеческие нужды подводятся под вердикт анонимнобюрократической заботы. Через зависимость этих групп осуществляется рационально организованный контроль за жизнью населения. Базируясь на зависимости бедноты от агентов государственных служб, бюрократия нуждается в стабильности со стороны внутренней структуры и внешней среды. Эту стабильность она вносит сама же через самоподдержание, стараясь при этом так построить среду, чтобы среда регулировала типы ее клиентуры.

Бюрократия стремится распределять общественные пособия в ответ на определенные просьбы - заявительно, что предполагает выработку определенного навыка у населения - просить эти пособия, и те, кто лучше умеет это делать, те и получают пособия. А далее составляется определенный организационный баланс. Это связано с тем, что политика имеет "менеджериальный" тип. Говоря иными словами, в условиях патриархатного типа культуры хозяйство в принципе управляется политически (отнюдь не только при социализме, но и на Западе тоже), поскольку программы государства неминуемо творят особые условия жизни клиентов.

Технология работы бюрократии в общем виде состоит в том, что ее представитель снабжается некоторым правом на узко специфическую власть самоподдержания при организации особых "сходств", через которые собственно и осуществляется сам процесс управления (бюрократ "творит приоритеты", и этим многое сказано), он при этом поддержан существованием тысяч таких, как он сам - происходит процесс гомосексуальной "репродукции" себе подобных, в котором маскулинность "продуцирует себя в собственном образе".²²⁾

Однако существует некоторая ловушка, которая заключается в том, что бюрократ связан своими правилами больше, чем те, кто в эту систему не входит. Так или иначе, но в современном мире интересы бюрократии все больше выступают тормозом в развитии общества. Поэтому не случайно возникновение новых тенденций. Появились и начали находить для себя формы выражения новые представления о роли и возможностях "человеческого фактора" в рабочих процессах, была осознана его особая важность как специфического ресурса. Была сделана попытка перейти от "работы с кадрами" к ситуации совместной деятельности группы людей, перейти от "групп эффективности" к созданию групп, которые можно назвать "группами развития", где как можно более широко использовались особые ресурсы, связанные с присутствием чисто человеческих факторов, таких как возможность самим (и совместно) ставить себе цели и задачи, обсуждать и выбирать формы работы, способы принятия решений, философию и политику своей организации, ее миссию. Все это для нас не лирика и не красивые слова, а точки роста, очаги сопротивления структурам патриархатной культуры.

В этом смысле вопрос о сопротивлении довольно труден. Дело в том, что традиционный тип культуры очень хорошо оснащен. Трудно найти такие формы сопротивления, которые не были бы им уже предусмотрены и включены в арсенал того, что он приспособил себе на пользу. Чересчур много весьма эффектных способов сопротивления на деле оказываются простыми ловушками, которые только укрепляют status quo. Поэтому когда мы говорим о сопротивлении, речь идет не об организации террористических актов, подпольных групп или вооруженной борьбе - нас интересует создание таких нетрадиционных форм, которые и сопротивлением-то едва ли могут быть названы, однако, как представляется, они могут иметь хотя и незаметный, но долгосрочный результат.

Конечно, на практике наши организации, как правило, выполняют те или иные услуги, поэтому их можно отнести к "группам эффективности". Однако для нас эффективность организации - это только одна из ее функций наряду с функцией саморазвития, и поэтому в центр внимания часто ставится уже вопрос об отношениях между членами группы. Развитие участниц групп - это для нас основная задача - использование организации для людей, а не людей для организации. Люди развивались вместе с группой, развивая сообщество. Поэтому каждой из нас было так больно, когда коллеги не понимали ее усилий. Ведь не принимали не только "мое" личностное усилие - сообщество само себя "не принимало" в моем лице, недопонимало важности того, относительно чего "у меня" уже не было сомнений. Такой тип общения предполагает особую раскрытость. (На наш взгляд, это общение совсем не так сильно напоминает семейный тип, как это принято думать). И то, что, несмотря на все трудности такого общения, мы все же не бросили нашу работу, показывает, что нас не сломили.

С внешнего контроля внимание у нас часто переносится на контроль внутренний, на самоконтроль, а из этого следует ряд конкретных выводов уже на уровне организации работы, прежде всего то, что часть функций контроля целесообразно передать коллективу, а раз так, то нужно обеспечить коллективу возможность знать как можно больше о деятельности своей организации и обеспечить также и реальные способы влияния на принятие решений. Это опять-таки не потому, что мы вежливы и хорошо воспитаны, а потому, что таков сам тип нашей организации. То есть мы тут имеем дело не только с фактически удачными результатами, а с утверждением некоторой логики действия, с утверждением некоторой технологии работы. Это уже истины не просто факта, а принципа, это можно и нужно воспроизводить.

Тогда группу мы необходимо начинаем видеть как самостоятельную единицу, состоящую из людей. Это, конечно, очень предварительная, приблизительная формулировка, она помогает обратить внимание на человеческий потенциал в группе, строить работу так, чтобы человек - в данном случае она сама - стремилась к сотрудничеству с коллегами, чтобы поняла, что она может быть в "рабочем состоянии" только тогда, когда свободна, а свободной нельзя быть в одиночку, свободной можно быть только в процессе общения с другими людьми, когда получаешь свою долю признания. Свобода - феномен принципиально межличностный, поэтому открытие человеком своей свободы возможно только в ситуации групповой деятельности. Свобода существенно опирается на то, что ее удостоверяют и воспризнают и другие люди, иначе она неполная, усеченная.

Этот момент осознания свободы и нужно уметь "растормозить". Как представляется, здесь в нашем обсуждении возникает тема лидерства. Понятно, что, если в группе дела обстоят так, как мы только что описали, лидер уже никак не может чувствовать себя "управленцем". Тут существенно меняется отношение между нею/им и группой. Здесь возникает задача уметь понять человеческие ресурсы, то есть разнообразнейший набор знаний, умений и опыта - понять это все как "наши" ресурсы. Иными словами, та или тот, кто сумеет показать этим людям, что их интерес понимается и принимается - та или тот и будет пользоваться этим ресурсом (конечно, в интересах этого же ресурса). То есть наиболее эффективный путь для того, чтобы им пользоваться, состоит в том, чтобы не обманывать, а именно как раз и выражать точку зрения людей, которые пришли в организацию.

Далее...