Так, респондент-актер заявил:

"Один режиссер приезжал к нам, так он сказал, что в Рыбинске женщины такие трезвые, умные, а мужики какие-то - просто Бог знает что. Это, конечно, не за весь город, но все же имеет место. Это он правильно заметил, я согласен". (Случай 7).

Часто респонденты говорили о том, что к рыночным условиям женщины и мужчины приспосабливаются по-разному, причем женщины (вопреки расхожим представлениям) проявляют большую гибкость.

"Да, слабые они - мужики-то оказались", говорит респондентка (Случай 1), ей вторит представительница собеса:

"Он (муж - Т. К) мучается, переживает, а сделать ничего не может. До сих пор без работы. Днем придет, сядет за стол и ждет, что я ему накрою, а откуда я возьму не думает". (Из интервью, данного всем участникам исследовательской группы в Рыбинском собесе).

Признание несоответствия традиционных половых стереотипов условиям современной реальности подталкивает к действенному сопротивлению. "Женщины сейчас, если выжить хотят, часто вынуждены всю семью тащить, и тащат - куда деваться!' (Из интервью, данного всем участникам исследовательской группы в Рыбинском собесе).

Приведенное высказывание с небольшими вариациями кочует, насколько нам известно, почти по всем интервью. Упомянутая нами член стачкома (заметим, что пренебрежительное заявление о своем коллективе не помешало ей биться за его честь и интересы с большим упорством, не щадя своего здоровья), отмечает:

"У нас [женщин из стачкома - Т.К.] на себя только надежда. В России мужчины..., их и не нужно. Если Вы получаете больше, чем он, то это рассматривается как нормальное, но, если он начинает получать больше, чем вы, то он вас изупрекает вдоль и поперек. Вот вам наши российские мужики. Они любят сами себя только. Мужики у нас безразличные, к сожалению. Что касается стачкома, то только двое-трое было у нас мужчин, а женщин одиннадцать. И то один на нервной почве ушел на инвалидность от нас, до сих пор не работает". (Случай 1).

Таким образом, мы выделили три отдельных уровня, связанных с правовыми представлениями - эгалитарный (почерпнутый, возможно, еще в школе), который присутствует в сознании респондентов в "плакатно-назывной форме", уровень традиционно-патриархатных представлений, связанных с "ходячими предрассудками" обыденного сознания, и уровень реальной жизненной человеческой драмы, связанный с необходимостью переосмысления традиционной идеологии для борьбы за выживание.

Какова же судьба этих представлений в конкретных контекстах?

В ходе интервью опрошенные по собственной инициативе охотно делились своим мнением по поводу многочисленных "стрессов" (проблематика насилия обсуждалась нами именно в этих терминах). Таким образом, без всякого побуждения с нашей стороны, исходя из типов обсуждаемых респондентами проблем, были выявлены различные проявления феномена насилия.

На первичном уровне - в виде материала - мы рассматриваем его проявление в виде семейных скандалов. Здесь насилие выступает в разных видах, в том числе как проблема различных домашних неурядиц с нанесением физического ущерба.

Предварим описание ситуации в Рыбинске статистикой по России. В настоящее время "20-30% убийств совершается в семьях" [5, с.З], "30-40% тяжких насильственных преступлений совершается в семьях. Лица, погибшие и получившие телесные повреждения на почве семейно-бытовых конфликтов, прочно занимают первое место среди различных категорий потерпевших от насильственных преступлений". Причем "женщины и дети составляют 70% всех жертв тяжких насильственных посягательств" [2, с. 13].

В Рыбинске дела обстоят особенно неблагополучно: если по стране из общего числа совершаемых убийств менее 30% приходится на семьи, то в Рыбинске в 1996 году, согласно статистике ГУВД, 85% убийств совершено на бытовой почве.

Как сказала секретарь пресс-службы ГУВД: "в такого рода конфликтах замешаны родственники ". (Случай 11). Кроме того, согласно публикациям в прессе, в течение недели в городе происходит в среднем около 100 бытовых скандалов, растет число преступлений в сфере быта.

Вот что сказала об этом работающая женщина среднего возраста:

"Статистики не знаю, но, когда идешь по улице, часто стали слышны из квартир крики и брань, и люди с ненавистью такой кричат друг на друга, что просто удивляешься". (Случай 2).

Мать семейства подтверждает:

"Семейные драки и избиения стали у нас делом обычным. Раньше так не было". (Случай 9).

Молодая женщина - жена актера - развивает эти мысли:

"Количество конфликтов, которые решаются с рукоприкладством, бесспорно, увеличилось за последние годы. В нашем доме живут люди более или менее состоятельные, но все равно и у нас нередко кто-то из детей или женщин ходит "с фингалами", причем женщины часто совсем молодые". (Случай 7).

В соответствии с традиционной логикой рассуждения, ситуации такого рода должны нормализоваться через законодательное регулирование. В этом отношении первый и наиболее понятный способ разрешения "семейных конфликтов", по мнению рыбинцев, - обращение в милицию. Однако, в возможности милиции многие люди не верят. В отношении милиции оценки респондентов были, хотя и не единогласны, но по сути очень близки:

"На милицию сейчас никто всерьез не надеется. Да кто же нынче верит в милицию? То и плохо, что милиции боятся нынче не воры, а обычные люди, а воры ходят, как паны - знают, что их боятся трогать. Это так и есть". (Случай 7).

Что касается совершаемых в городе изнасилований, то предоставленная нам статистика оказалась достаточно противоречивой: по сведениям, полученным в ГУВД, количество изнасилований за последние годы снижается, по сведениям же городской Администрации, наоборот, возрастает. Поэтому мы не станем приводить данных нам цифр, тем более, что сведения эти явно неполны, поскольку женщины в Рыбинске, как и во всей стране, в таких случаях часто не обращаются в милицию и не заводят "дело". Это подтвердили респонденты:

"Да неужели я пошла бы туда? Только лишнее горе наживать, - говорит респондентка средних лет, - если бы что такое случилось, сама бы попыталась обойтись своими средствами". (Случай 2).

Мать семейства подтверждает:

"Я часто ночью поздно хожу - приходится с работы поздно возвращаться. И очень боюсь иногда, но в милицию, если бы кто-нибудь на меня напал, не пошла бы. Я их тоже боюсь". (Случай 8).

А вот, что говорит мужчина-респондент:

"Если бы что-нибудь такое случилось с женой, конечно, стал бы сам разбираться. Особенно, если бы это было связано с "новыми русскими". Они понимают только, если им "конкретно врезать", а милиции вообще не боятся". (Случай 7).

Таким образом, Рыбинск не исключение, в нем (как нередко бывает и в других местах) мужья пытаются мстить насильникам за насилие, совершенное над женами, теми средствами, которые им доступны на данный момент, то есть творят самосуд.

По нашему мнению, ситуация будет оставаться столь же острой, если не пересмотреть сами истоки представлений о насилии в современном обществе. В том, что проблему не удается решить одними только законодательными способами, нет ничего удивительного. Дело тут отнюдь не только в том, чтобы "улучшать законы" или работать более тщательно (хотя, конечно, и то, и другое не повредит). Со стороны милиции в городе ведется работа, дела, которые квалифицируются как криминальные, подлежат особому вниманию милицейских органов. Милиция проводит меры профилактического характера, которые выражаются в том, что "семейным дебоширам" "разъясняют, какую меру наказания они получат за нанесение тяжких телесных повреждений".

Никто из опрошенных не усомнился в том, что милиция действительно работает с "делами" такого рода, но когда мы говорили на эти темы с респондентами, они, тем не менее, смеялись. Только одна респондентка, не считая экспертов, высказалась по этой теме нейтрально, остальные не верили в действенность такой профилактики. Мать семейства замечает:

"Какой толк разъяснять пьянице, сколько ему "дадут "за его кулаки, когда он вообще ни о чем не может думать, а не только о какой-то там статье. Ему надо свое зло сорвать, и никого он не боится - куролесит, как хочет - и все". (Случай 4).

Молодая женщина - жена актера согласна с ней:

"Давно пора что-то делать, а просто уговаривать их- бесполезно". (Случай 7).

Что же делать? Мы пытались обсуждать с респондентами, что скрывается за словами "семейные ссоры", "дебоширство", "скандалы":

"Куда же деваться без разногласий-то? Это же обычное дело. Мы теперь все на пределе. Поэтому любой конфликт разрастается как снежный ком. "(Случай 2).

Таково начало обсуждения, но в продолжении разговора респонденты начинают различать внутри "скандалов" разные ситуации:

"Детей бьют, жен, конечно, как водится. Детей часто избивают довольно сильно. Люди замучаются к вечеру, и на детях срываются". (Случай 6).

"Теперь иногда битье считается нормальным методом воспитания - раньше этого не было. Часто у нас в городе бьют и стариков. Матери никогда не подадут на сына в суд. Она все будет терпеть от него. Ее уже милиция уговаривает: "Давайте мы его посадим. Вы хоть две недели отдохнете, пока разбираться будем". А она отвечает: "Не смейте его трогать - это мой сын". (Случай 12).

Итак, "домашнее насилие" выступает в разных видах:

1) конфликты между родителями и детьми, 2) конфликты, где пострадавшими оказываются женщины, 3) конфликты, где пострадавшими оказываются мужчины, 4) конфликты, связанные с отношением к пенсионерам. Если конфликты взрослых и детей в основном связаны с проблемами воспитательного характера, а конфликты с пожилыми-с непониманием между поколениями, то конфликты, где потерпевшими оказываются женщины, имеют совсем другую природу.

Статистика по стране свидетельствует: "По статье 120 "Развратные действия" 38% осужденных - родственники [6, с.51]. От рук мужей ежегодно погибает 14000 женщин. В целом в 1993 г. количество преступлений, где потерпевшими оказались женщины, равнялось 331000, в 1994 г. - 565000, в 1995 г. - 641000, то есть, увеличилось в 2 раза [6, с.59-60]. Нужно сказать, что Международное сообщество пошло именно по тому пути, который предлагают и наши респонденты - разделять насильственные конфликты по виду потерпевших. Тогда становится понятно, что в большинстве своем в этих конфликтах пострадавшими оказываются женщины.

Международное сообщество предложило Модельное законодательство, которое рекомендовано ООН всем государствам и разработано довольно подробно. В нем представлен вариант специализированного пакета законов, цель которых состоит в создании мер для защиты пострадавшей женщины. Там обсуждается порядок подачи жалоб, права потерпевших, обязанности полиции, механизм действия таких документов, как охранный ордер и временный ограничительный орган и др. [7, р.109-128]. Несмотря на наличие такого документа, российские юристы пошли по иному пути. Они, хотя и осознали важность разработки нового законодательства, регулирующего ситуации насилия среди родственников, но уроков, содержащихся в международном законодательстве, не усвоили. Думские разработчики отреагировали на усиление семейного насилия предложением законопроекта "Об основах социально-правовой защиты от насилия в семье". Остановимся на этом несколько подробнее.

Нужно сказать, что взаимоотношения в семье давно признаны сферой, которая поддается правовому регулированию с трудом. Действительно, пострадавшие часто не хотят, а иногда и не могут обращаться за помощью, связанной с применением уголовных мер воздействия. Как в милиции, так и в судах по традиции все еще бытует некое "особое отношение" к проблемам, возникающим в семье. Ни в прежнем, ни в новом УК нет специальных статей, предусматривающих ответственность за преступления, совершенные в семье, лицами, находящимися в родственных отношениях, а женщину в массовом сознании до сих пор нередко рассматривают как виновную в возникновении конфликта и "провокации" насилия [2, с. 13]. Следствием такого отношения явилась эскалация семейного насилия против женщин.

Закон появился на свет в результате осознания недостаточности регулирования этой сферы с помощью мер только уголовного характера, когда стала осознаваться необходимость введения некоторой новой инстанции. На эту роль был выдвинут институт социальных работников. Логика рассуждения разработчиков здесь такова. В декабре 1995 года был принят Закон РФ "Об основах социального обслуживания населения", согласно чему права и обязанности социальных служб в области обеспечения безопасности семьи были существенно расширены. Появилось искушение переложить всю тяжесть борьбы с семейным насилием на них. Общественные эксперты совершенно справедливо указали разработчикам на то, что "при этом не решен принципиальный вопрос - можно ли пресечение насилия в семье, которое само по себе есть преступление, считать социальной услугой и ставить в один ряд с оказанием помощи инвалидам, сиротам, безработным, безнадзорным, одиноким, малообеспеченным гражданам" (см. репринтное издание: Заключение по законопроекту "Об основах социально-правовой защиты от насилия в семье").

Почему же возникла такая коллизия? Дело в том, что в правовом регулировании существуют разные задачи: одно дело - бороться с уже совершенными преступлениями, то есть их пресечение (здесь могут помочь только меры уголовного характера), другое дело - проблема предупреждения насилия. Попытка взвалить на плечи социальных работников обе эти задачи возникла, на наш взгляд, вследствие изъяна, который был присущ самой концепции законопроекта. Мы имеем в виду посылку, что защита неприкосновенности семьи является одним из главных приоритетов, что само по себе, конечно, верно. После пережитых десятилетий, когда семейные проблемы могли решаться с учетом мнения парткома, юристы хотят быть как можно более радикальными в вопросе защиты неприкосновенности семьи. Однако в данном случае попечение о "благе семьи" приводит к парадоксальной ситуации: в жертву соблюдению принципа ее неприкосновенности приносятся права человека: если права человека нарушаются внутри семьи - государство уже не имеет возможности обеспечивать их соблюдение. На Западе в этом отношении принят так называемый "принцип участия", согласно которому государство берет на себя ответственность за осуществление человеческих прав везде, в том числе внутри семьи. В России пока этот принцип не действует. Если в семью для наведения порядка не может войти милиционер, то гарантом "отслеживания" семейного благополучия может стать только социальный работник³.

Далее необходимо отметить, что согласно законопроекту под категорию жертвы здесь подводится лицо, материальные условия жизни которого ниже минимальной оплаты труда⁴.

Такой "экономический" способ определения жертвы практически нивелирует проблемы женщин-жертв семейных избиений и издевательств, поскольку чаще всего они являются работающими членами семьи.

Хотя сама по себе постановка вопроса о привлечении социальных работников заслуживает внимания, тем не менее, мы согласны с социальными экспертами, считающими, что рассматриваемый законопроект нуждается в серьезной доработке. В настоящем его виде он не может быть рекомендован к принятию.

Проблемы, относящиеся к гендерным аспектам, в нем трактуются поразительно узко. Гендерный подход обязывает к глубинному переосмыслению концептуальной постановки вопроса. С нашей точки зрения, дискриминация является гендерной не только там, где она непосредственно влияет на формирование феминности и маскулинности в узком смысле, но и там, где имеют место ее косвенные проявления.

В ходе интервью респонденты затрагивали вопросы о том, что лежит в основании их стрессов. Если в начале обсуждения в качестве главной причины нередко выдвигался алкоголизм, то в дальнейшем картина начала меняться. От высказываний типа: "Все - от водки, конечно", "Алкоголизм - вот основная причина" (Случаи 10), делался переход к контексту - в поле зрения попадали и другие причины стрессов, например, плохие жилищные условия, плохое воспитание, сексуальная неудовлетворенность и некоторые другие. В процессе разговора, однако, респонденты приходили к выводу, что эти проблемы, хотя и важны (особенно такие, как алкоголизм и плохие жилищные условия), но совсем не все алкоголики ведут себя в семьях скандально и не всегда недостаток жилья приводит к крупным стрессам (как и другие указанные причины). Поэтому рассматривать эти факторы как конечные причины, может быть, нет оснований.

"Деться человеку некуда, поэтому он и начинает пить, а потом опускается и дает волю рукам", - неожиданно говорит мать семейства. (Случай 8).

"Алкоголизм от безысходности, наверно", - делает вывод студентка. (Случай 3).

Эти высказывания выводят рассмотрение на новый уровень, подводят к мысли о том, что далеко не всегда имеет смысл искать какие-то конкретные причины стрессов (насилия). Часто такие причины коренятся в общем типе современных социальных технологий.

"Вы посмотрите, как мы живем - сейчас постоянно из стрессов не вылезаем. Всюду в городе улицы не прибраны, видна грязная трава, пырей, а потом люди удивляются, почему в кусты тащат - там насиловать. Непорядок. Везде грязь. Если кто-то попил воды, то бутылку уже негде бросить потому, что урны потаскали - сдали как металл, деньги за них получили. Стресс-то он нескончаемый, постоянный". (Случай 4).

Другая респондентка продолжает эту же мысль еще более определенно:

"Стресс - это не только, когда тебя бьют. Сейчас стрессом может стать все, что угодно. Нас постоянно, день за днем заставляют переживать такие стрессы, что дальше и ехать некуда". (Случай 1).

Далее она объясняет, что именно привело ее и ее сослуживцев в такое состояние.

"У нас приватизировали предприятие. Дали нам всем по бумажке, назвали ее ваучером, сказали: "Вы все теперь будете хозяева". Законов мы не знали. Дальше сказали: "Купите теперь акции", хотя мне лично было не понятно, почему мы должны покупать свое собственное предприятие, отдав ему жизнь, работу, а государство почему-то могло взять половину этих акций бесплатно - просто так. Мы уже это ощутили как стресс, уже тут по идее нужно было бороться.

Мы съездили в Ярославль за свой счет - денег нам не платили, мы сами собирали деньги и ездили. У нас девяносто процентов работающих - женщины, законов не знают. Городская администрация от нас отмахнулась на основании того, что мы - частное предприятие. Вначале мы были неграмотны. Мы писали: "Помогите нам, пожалуйста, нас ограбили". Прокуратура ведет проверку и говорит: "Нет, не ограбили, все в соответствии с законом". Это, оказывается, называется "упущенная выгода ". Мы этих терминов не знали, а они этим пользовались и делали вид, что не понимают, о чем идет речь.

Я считаю, резюмирует респондентка, что наше законодательство изобретали те, кому оно выгодно. Оно нас не защищает совершенно. Это становится понятно, когда обращаешься к нему всерьез за каким-нибудь нужным делом. (Случай 1).

Положение респондентки и ее сослуживцев осложнялось еще и тем, что в процессе борьбы за свои права они оказались безработными в течение длительного периода. Вот что она замечает по этому поводу:

Конечно, опыт незащищенности перед законом, который пережили эти женщины, трагичен, но респондентка говорит и о более глубоких корнях своего шока:

"То, что сейчас происходит - это не просто беззаконие, а выкручивание мозгов, выкручивание рук, когда нужно работать, а толку от этого нет. Ради чего теперь работать?" (Случай 1).

По сути дела ту же проблему на ином материале ставит другая респондентка:

"Сейчас много тяжелых моментов вокруг нас появилось, раньше это не так было заметно. Родители бросают детей и приходится открывать для них приюты. Работники этих учреждений просто хватаются за голову. Они говорят, что после войны такого не было как сейчас. Это - просто проблема для нашего города. Я пришла работать в милицию следователем в 1993 году, и тут как раз пошел всплеск преступности несовершеннолетних. Тут определенно не какая-то одна конкретная причина, а то, что сейчас вообще тяжелая обстановка". (Случай 12).

Респонденты подводят нас к мысли о том, что корни насилия уходят глубоко, в то, что вся социальная жизнь рыбинцев, как, впрочем, и всех жителей страны, проходит в условиях жесткой и насильственной регламентации. Кажется, что это и так понятно, но если попытаться сделать из данного факта соответствующие выводы, то они окажутся совсем не такими тривиальными.

Насильственный характер социальных воздействий на граждан проявляется постоянно, поэтому психические срывы, стрессы и агрессивность можно рассматривать как результат воздействия определенных социальных технологий. Резкая смена этих технологий в последние годы дает возможность судить о характере и глубине их воздействия.

В этом отношении весьма знаменательны сами темы, поднимаемые респондентами при анализе ситуаций насилия. Заметим, что темы эти не были инспирированы нами, а возникали спонтанно и притом постоянно. Прежде всего, речь идет о представлении, что сейчас наступило время, когда "получена свобода".

Данной темы коснулись все без исключения респонденты. Когда мы начали обсуждать, что, собственно, понимается под свободой, то оказалось, что в первую очередь имеется в виду возможность выезда за рубеж. Однако на вопрос о том, куда респондент может конкретно выехать - в дальнее зарубежье или, может быть, в ближнее, ответ - "Никуда, конечно. В Ригу не съездишь - денег нет, не то, что в Ашхабад или Париж". (Случай 10).

Далее респонденты говорили о свободе как появлении новых возможностей, возникших в сфере образования, поскольку раньше были только его государственные формы, а теперь можно пользоваться и услугами частных учебных заведений. Куда же респонденты могут реально отправить детей на платную учебу - в Ярославль, Москву, Гарвард? Ответ тот же - "Никуда".

Раньше люди были недовольны "всеобщей трудовой повинностью", тем, что труд вменялся в обязанность, теперь законы по борьбе с тунеядством отменены. Вместо этого есть новое право - выбирать незанятость, однако может ли человек реально "выбрать незанятость" и выжить в условиях такого "выбора", не став бомжом, или иждивенцем?

В чем же реальный смысл оформления в виде законов (то есть того, что действует "для всех") возможностей, которые большинству заведомо нельзя реализовать? Не в том ли, что человек, не способный их реализовать, начинает чувствовать себя неуспешным, почти отклоняющимся? Очертить границу, которая недостижима - это и есть демонстрация власти и контроля, создания нового пространства для возможного манипулирования. По нашему мнению, в этом заключается реальное действие социальных технологий регламентации уже не публичного, а личностного пространства жизни индивидов.

Здесь вопрос для нас состоит отнюдь не в конкретных политических предпочтениях в обычном смысле (не в том, какой из существующих партий нужно отдать предпочтение), а в том, что начинают действовать такие социальные технологии осуществления запретов, которых либо раньше не было вообще, либо они были слабо развиты. "На первом плане стоят только деньги. Все покупается, продается, морали никакой. Это же не свобода". (Случай 7). Если раньше накладывался запрет на убеждение, то теперь, наряду с идеологическими, действуют, прежде всего, экономические каналы. Эти формы контроля достаточно насильственны. Сейчас считается хорошим тоном указывать на отсутствие прежних форм контроля. Из этого делается вывод, что контроля больше нет, хотя на деле новые его формы более эффективны и всеобъемлющи.

О роли сексуальности в системе насильственного контроля

Эта форма контроля особенно интересует нас, потому что касается формирования у индивидов представлений о собственной телесности. Почти все респонденты затрагивали вопрос о сексуальности.

"Секс - это важно, особенно сейчас". (Случай 6).

"Мои подруги считают, что сексуальные отношения нужно установить. Пока в этом плане не определишься, даже как-то и смотрят на тебя не так". (Случай 3).

Практически все сходятся в том, что секс - это не только весьма значительная часть жизни человека, но и освобождающий фактор. Далее было интересно наблюдать трудности, с которыми респонденты сталкивались при обсуждении этих вопросов, особенно в связи с новыми воззрениями на сексуальность. Их ответы нередко были логически противоречивыми. Когда интервьюер обращала на это внимание, ответ был приблизительно один и тот же:

"Да, не разберешь тут ничего, на самом деле. Я считаю, что эта эротика и порнография - почти одно и то же". "Если в конечном итоге, то лучше наверно совсем запретить и порнографию и эротику всю эту". (Случай 8).

Приведем фрагмент разговора на эту тему, который происходил в семье из трех человек. Начинает его мужчина с констатации, что "секс - когда сытый, то хорошо (смех)". (Случай 7). Далее теща (бывший партийный работник) добавляет: "секс - один из главных освобождающих факторов".

На вопрос, можно ли в таком случае отнести к освобождающим факторам разрешение на производство и покупку порноизданий, ответ респондента (подумав): "Не-ет. Это не свобода". На вопрос к нему же о том, как порно отличить от эротики, ответ: "А - никак, так что-то говорят по "телеку" на эту тему, но - ничего вразумительного, а на практике - никак". После обсуждения респондентами между собой вопроса о роли инстинкта в сексуальных отношениях, в интервью идет текст с пометкой: "Все трое - муж, жена и теща - говорят одновременно":

грязи. Грязь это - и все". (Случай 7).

Далее...