Сегодня в России обращение к традиции, поиск исторических корней стали новым социальным и культурным феноменом. Восстановление историчности существования после многих лет коренных ломок, крупномасштабных социальных экспериментов, основанных на идеологии новаторства - это шаг, необходимый для формирования ответственного общества и гражданской зрелости.

"Традиции" могут стать не менее опасным инструментом в руках политиков, чем "инновации". Наиболее активны в обращении к традициям сейчас национал-патриоты, которые предлагают узкую, консервативную, патриархальную интерпретацию "истинных русских традиций".

Ярким примером этого являются дискуссии о роли женщин в семье и обществе. Национал-патриоты "так называемой эмансипации по-советски" и "западному феминизму" противопоставляют "народные традиции": присущие "настоящей русской женщине" душевность, терпение, самопожертвование. "Домострой" приводят как пример здравого семейного уклада, "оклеветанного" впоследствии. "Окормление семьи, оприятие мужа, воспитание детей, добрососедствование - вот круг ее /женщины/ забот", -пишет В.Распутин. [Распутин, 1990].

Эта точка зрения приобретает все большее распространение, выходя за границы национал-патриотизма в пространство массовой культуры. Показателен в этом смысле диалог двух журналисток в популярной газете, который называется "Душечка, укротительница коней и царевна-лягушка как русские национальные героини":

- Исследования общественного мнения показывают, что калька западной эмансипации абсолютно не устраивает русских женщин...

-...Наше основное отличие в том, что в русской культуре женщина традиционно не работала вне дома. А в Европе женщина начинает работать с XIV века. Одна из женских профессий - проституция. Такого ремесла в России не было. Это свидетельство того, что женщина была очень зажата, очень подавлена, даже этим ремеслом не могла заниматься. ...Если в Европе женщина правила через сексуальность, то в России женщина правила через материнское начало. Это все могло проявляться в самых разных чертах, например, в образе сестры милосердия." [Жиляева и Корчагина, с.4]

Действительно ли униженность, забитость, затворничество, материнство как проявление асексуальности - "национальные" черты русской женщины ? (Комментировать пассаж о "проституции как женской ПРОФЕССИИ" или репрезентативность и методическую грамотность "исследований общественного мнения" наверное, излишне). Представления о традиционной подавленности русской женщины, об отсутствии у нее какой-либо сферы деятельности "вне дома" подаются в прессе как непреложные факты, в силу своей очевидности даже не нуждающиеся в аргументации.

На самом деле это историческая фальсификация. Анализ фольклора, сказок показывает, какой вольной, необузданной, властной была стихия женского начала в русской культуре (например, образы "поляниц") - и какое строгое табуирование женственности возникло впоследствии [Айвазова, с.16-17; Малаховская, с.21-48]. Славяне-язычники поклонялись божествам и женского, и мужского рода, "клали требы упырям и берегиням", а затем "Роду и рожаницам". Доминирование мужского начала не является какой-то "исконной" чертой русской культуры. В религии оно возникло при переходе к "государственному культу княжеско-дружинного бога войны" Перуна [Балакина, с. 13] и усилилось с распространением христианства. Однако, почитание богини Мокоши - покровительницы плодородия, домашнего очага и хозяйства было столь глубоким, что даже в VI веке священикам предписывалось бороться с этим культом и спрашивать на исповеди: "Не ходила ли еси к Мокоше?" [Балакина, с. 14]

Широкая занятость женщин в производстве отнюдь не является результатом "эмансипации по-советски". Об этом говорят множество фактов, начиная с археологических находок VI-VIII веков (не только ткачество, прядение, но даже такое ремесло как литейное обязаны своим развитием женщинам [Рыбаков, с.87]) и заканчивая дореволюционной статистикой (женщины составляли около 25% занятых в промышленном производстве в 1890-х годах и около 40% - в 1910-х годах [Женский труд в фабрично-заводской промышленности, с. 592-595]).

Женщины на Руси пользовались широкими правами собственности, что давало им возможность не только вести торговые дела, но и политический вес. Древнейшие нормативные документы: "Русская Правда" и позже первый общерусский Судебник именуют женское имущественное владение "женской частью". Она включала приданое и даже не входящее в его состав парафернальное имущество - часть семейной собственности, которой женщина могла пользоваться по своему усмотрению. Если муж совершал преступление, он отвечал только своей "частью", женское владение не могло быть изъято как штраф (Договор князя Олега с Византией, 911 год). Материальную ответственность за дела мужа могла нести только вдова, если она являлась наследницей. В древней Руси, в отличие от Западной Европы, было развито женское опекунство.

Кроме нормативных документов, большой материал для исследования представляют новгородские берестяные грамоты - письма и контракты, представляющие case-studies. В грамотах 12-13 веков упоминаются женщины-владелицы земли, женщины-строительницы церквей (что требовало значительных средств), женщины-дарительницы. Наследование в ряде случаев осуществлялось по женской линии (от матери к дочери, от свекрови к снохе).

Владение собственностью обеспечивало экономическую независимость женщин и способствовало их политической деятельности. Так знаменитая Марфа Посадница, одна из лидеров восстания новгородской "вольницы" (средневековой республики) против московского царя Ивана III ( 15 век) была третьей в Новгороде по величине собственности.

Галерея женщин - политиков Киевской, Новгородской, Полоцкой Руси могла бы включить около 50 княгинь, княжон и боярынь. Среди них великая княгиня Ольга; Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого - королева Франции, ставшая регентшей после смерти Генриха I; Анна, внучка Ярослава Мудрого, самостоятельно "правившая посольство" в Византию и основавшая первую на Руси школу для девочек; полоцкие княгини, самостоятельно правившие в течении 20 лет (12 век); Марфа Посадница - ревнительница "новгородской вольности" и многие другие.

Правление княгини Ольги началось в 945 г., когда после смерти мужа она, согласно древнерусскому праву, стала выполнять все княжеские политические и хозяйственные функции. Князь Игорь был убит, когда вернулся за повторной данью к древлянам, одному из подвластных Киеву племен. Ольга отказалась от практики взимания дани "въсхыщая и грабя", установила фиксированные размеры дани ("уроки") с каждого племени согласно его размерам и благополучию, построила "погосты" на границах как места для сбора дани и защитные "крепостицы".

Княгиня Ольга была государственной деятельницей и дальновидным политиком. Княгиня продемонстрировала триумф средневековой дипломатии: за время ее правления (945-964) Русь практически не воевала ни с одним из сопредельных государств, решая конфликты посольствами и переговорами. Примечательно, что в составе ее посольств были женщины. Когда княгиня Ольга в 954 г. приехала для переговоров в Константинополь, с нею были 6 родственниц и 18 приближенных особ (в аналогичное посольство князя Игоря в 944 г. входили только мужчины [Пушкарева, с. 17]. Княгиня Ольга добилась пересмотра некоторых условий договора 944г,, неблагоприятных для русской торговли. Княгиня пользовалась уважением в Византии и получила титул "дщери" императора. Ее крещение, как показывает Н. Пушкарева, было не эпизодом личной жизни, частным вопросом благочестия, а продуманным и далеко рассчитанным политическим шагом [Пушкарева, с. 19].

Древнерусские княгини были образованными женщинами, многие имели свои библиотеки. Евпраксея-Зоя, внучка Владимира Мономаха и жена Алексея Комнина, известна своим медицинским трактатом "Алимма" (Мази), написанным по-гречески. Женские имена часто упоминались в летописях в связи с составлением сводов законов: Анна Романова, жена князя Владимира в Х веке, Всеволожая в Новгороде в XIII-XIV веке, Софья, жена Василия II- в XV веке. Были случаи, когда княгини подписывали политические договоры. Так, например, договор между Москвой и Рязанью подписан Иваном III и рязанской княгиней Анной. [Пушкарева, с.66]

С утверждением патриархальных норм византийской церкви и введением церковных законов, с укреплением царской автократии женщины теряли самостоятельность. Во многом это объяснялось экономическими причинами: женщины постепенно утрачивали собственность - основной формой собственности становилось поместье, даруемое царем служилому дворянину в пользование. Женщины службы не несли, а значит не имели права на "условное держание" поместий. "Теремное затворничество" XV - XVII веков служило также целям укрепления боярской элиты: замужество по указанию главы семьи и рождение детей стали средствами сохранения "чистоты рода" и накопления имущества.

Однако, и в 19 веке российские женщины все же пользовались расширенными правами в области собственности по сравнению с другими странами, хотя их правовой статус в целом был ограниченным. Это создало условия для развития женской благотворительности - сфере, которая позволяла участвовать в общественной и даже политической жизни в условиях законодательного ограничения прав женщин и патриархальной культуры внутри семьи. Поиск самореализации трансформировался в женскую благотворительность благодаря целому ряду уникальных политических, культурных и экономических факторов.

Прежде всего, благотворительность вообще относилась к немногим легальным сферам гражданской активности: до 1905 г. в Российской Империи не существовало органов представительной власти и не было избирательного права, профессиональные союзы и партии были запрещены. Благотворительность была не только делом милосердия, но и почти единственной возможностью добровольных ассоциаций, часто сочеталась с движением против несправедливости и даже включала законодательные инициативы. Для женщин эта деятельность стала своеобразной школой феминизма, школой лидерства и социальной ответственности на рубеже 19-20 веков: практически все русские феминистки так или иначе участвовали в различных инициативах, связанных с женской взаимопомощью. Однако гражданский активизм в России формировался в основном в революционном подполье и нелегальных кружках Радикально настроенные женщины-народницы, эсерки, большевички шли в подполье.

Другой стереотип критики эмансипации, также упомянутый в вышеприведенном диалоге в газете, - это "эмансипация как влияние Запада". В современном контексте, когда "Запад" перестал быть сладким образом рыночной мечты, он читается как негативный: эмансипация чужеродна и вредна русской культуре (как говорится, "что немцу здорово, то русаку - смерть"). Это противоречит историческим фактам: женское освободительное движение сформировалось в России во второй половине прошлого века на самостоятельной национальной почве (кстати, сотрудничество с западными организациями было почти невозможно в царской России. Например, правительство запретило Российскому женскому взаимоблаготворительному обществу образовать Национальный Женский Совет и вступить в члены Международного Женского Совета International Council of Women - единственной международной организации того времени).

Более того, в некоторых аспектах статус женщины в России был выше, чем на Западе. Российские женщины пользовались гораздо большими правами в области собственности, чем их западноевропейские и американские сестры, терявшие в браке право на владение собственным имуществом. Законы Российской Империи были крайне патриархальными и репрессивными, однако среди демократической интеллигенции поддержка идеи равноправия женщин была безусловной. Феминистка Ариадна Тыркова вспоминала: "Мы были равны не перед законом, а перед общественным мнением, особенно в тех кругах, где я жила... прелесть [равноправия] я оценила только попав в Англию. Там я наблюдала, как при внешнем почтении несравненно большем, чем отдавали женщинам в России, англичанок держали за чертой, в своего рода женском гетто, которого не поколебали ни избирательные права, ни появление женщины в парламенте" [Тыркова-Вильямс, с.396, цит. по Айвазова, с. 18] В России женщины добились избирательного права в ходе февральской революции 21 марта 1917 г. - раньше, чем во многих западных странах.

Критика "эмансипации по-советски" осуществляется не только с националистических позиций. Наиболее серьезный вклад в нее внесли именно феминистки, справедливо указывая на разрыв между декларируемым, конституционно закрепленным равенством и реальным положением женщин. Критика патернализма коммунистических правительств остра нет только в России, но и в странах Восточной и Центральной Европы, где государственная политика по отношению к женщинам проводилась не только "сверху", но и "извне". С этим связан стереотип "эмансипации", которая навязывалась женщинам. Безусловно, основания критики и ценности различны у обывателя, который показывает на женщин-ремонтниц в оранжевых жилетах ("Вот вам, добились равенства! Теперь довольны?") и у феминисток, которые доказывают, что оранжевые жилеты - это и есть проявление неравенства: когда у женщин нет возможности влиять на принятие решений, деньги тратятся на войну, а не на новые технологии и здоровье человека. Однако аргументация на таком тонком уровне пока малодоступна массовому сознанию. Вопрос о критике эмансипации социалистического периода остается одним из самых болезненных.

Работы по положению женщин при социализме, конечно, существуют. Но они либо устарели методологически (например, советские "исследования особенностей женской рабочей силы"), либо сосредоточены на анализе недостатков, неудач советской эмансипации. Фактически (из-за такой односторонности) в феминистских исследованиях существует негативно окрашенная "черная дыра" длиной в семьдесят лет. Чтобы критика советской эмансипации" не срабатывала "против" женщин, необходимо отделить, что в ней было от общего тоталитарного характера режима, занятого глобальной "переделкой человека", а что отвечало интересам самих женщин и делалось самими женщинами.

Все "достижения социализма" в Советском Союзе были не дарованы, а завоеваны самими женщинами, прежде всего дореволюционным женским освободительным движением, а затем закреплены и развиты в работe Женотделов до их ликвидации в 1930 г.

Эти достижения были результатом сложной и длительной интеграции идей феминизма в программы политических партий задолго до Октября 1917 г. Примечательно, что наиболее полно требования равноправия и повышения статуса женщин были представлены в программах партий противоположной ориентации: конституционно-демократической партии народной свободы и российской социал-демократической рабочей партии. За предоставление женщинам политических прав выступали шесть партий, включая кадетов, эсеров, РСДРП, трудовую народно-социалистическую, радикальную партии и Союз освобождения. За исключением кадетов, где были сильны позиции либеральных буржуазных феминисток, это в основном партии левого толка. Показателен также анализ первых свободных выборов в России - выборов в городские думы весной 1917 г. В списке партии кадетов было 12% женщин, партии большевиков - 10%, радикальных демократов -5,5%. Женщины были в числе первых мест партийных списков у кадетов - известная благотворительница графиня София Панина, будущий член Временного Правительства, у большевиков - Александра Коллонтай, будущий Народный Комиссар, член советского правительства, и у эсеров - А. Чернова, одна из эсерок - лидеров подполья. [Хасбулатова, с. 109]. Социал-демократы включили в свою программу тезисы о равноправии женщин еще в 1903 г. по предложению (и настоянию В.Ленина). Безусловным феминистским лидером в этой среде была Александра Коллонтай, резко спорившая с большевиками о положении женщин, а с либеральными феминистками - о классовом подходе. Благодаря настойчивости Александры Коллонтай, Инессы Арманд (которая стала создательницей Женотделов в гражданской войне), Надежды Крупской социал-демократы имели наиболее прогрессивную с точки зрения повышения статуса женщин платформу, предусматривающую систему трудовых льгот. [Орлова, Хасбулатова, с.104-106]. Это была сложная борьба, так как большевики не скрывали функционально-утилитарного подхода к женскому движению: пролетарские женские организации должны были привлекать на их сторону массы работниц.

"Распределение" требований равноправия в политическом спектре отражало реальный расклад сил. Распространенность их в левом лагере была связана и с его общей идеологией равноправия, и с выдающейся ролью и авторитетом радикальных женщин в революционном подполье, особенно эсерок. Будучи лично независимыми, они могли не называть себя феминистками, но зачастую были лидерами, идя до конца там, где отступали их товарищи-мужчины. Только в России мог сложиться такой аргумент в пользу предоставления женщинам избирательных прав: "Если женщина достойна взойти на эшафот, то она достойна войти и в парлемент", - было написано на плакате с изображением казни Софьи Перовской. Но, пожалуй, наибольшее влияние требования равноправия имели у кадетов, партия которых активно и постоянно работала с женскими организациями. Это было связано с тем, что идейно концепции равноправия сформировались не в левом лагере, а в либеральном феминистском движении и пользовались наибольшей популярностью в среде демократически настроенной интеллигенции.

Несмотря на патриархальность церкви и законодательства, существовала общественная поддержка в кругах интеллигенции, академической профессуры, журналистов либеральной ориентации: требование справедливого решения "женского вопроса" были естественны для любого интеллигента на рубеже веков.

Таким образом, женское освободительное движение начала века, несмотря на свою немногочисленность, сумело распространить идеи равноправия в такой широкой среде интеллигенции, что разница политической ориентации уже не являлась решающим фактором возможности повышения статуса женщин. Можно предположить, что какая бы сила, за исключением крайне правых и националистов (Союз 17 октября, Союз русского народа и т.п. игнорировали женщин) не пришла к власти, женское движение смогло бы добиться эмансипации.

Такое положение было связано с высоким интеллектуальным и культурным потенциалом движения и особенностями его развития. Женское освободительное движение составляли, прежде всего, самостоятельные интеллигентные труженицы (не зависимо от их матримониального статуса). Исторически (начиная с конца 19 века) женское движение в нашей стране было, прежде всего, движением за равноправие (феминистки в России даже называли себя "равноправками"), фокусировалось на образовании для женщин и поддержке их независимой деятельности на рынке труда, прежде всего, на началах взаимной благотворительности (одна из крупнейших феминистских организаций так и называлась "Российское женское взаимоблаготворительное общество"). Это было серьезным отличием от западноевропейского и американского женского движения, которое также во многом "выросло" из благотворительности, но благотворительности другого типа - поддержки бедных женщин как матерей и жен, членов семьи, а не самостоятельных работников на рынке труда.

Во многом ориентация на поддержку женской независимости на рынке труда определялась - экономической спецификой периода, в который формировалось женское освободительное движение - глобальные реформы, начатые в 1860-х гг. - широкими правами женщин в области собственности. Распоряжаясь своей собственностью, активистки женского движения имели возможности делать пожертвования, вносить залоги, основывать женские кооперативы и т.д.

Движение ориентировалось на масштабные перемены, а не только практику "малых дел" при немногочисленности состава движения. Женское движение в нашей стране никогда не было таким многочисленным как, например, в США и не формировало массовых организаций, оперативно мобилизующихся для лоббирования, оказания влияния на власти и т.д. Массовые женские организации были созданы "сверху" в советский период в ряду всех других советских общественных организаций, уже после ликвидации в конце 20-х годов Женотделов, действительно работавших на продвижение женщин и в рамках "классового подхода" все же сохраняли ориентацию на эмансипацию женщин.

Далее...