Другой заметной вехой в истории борьбы за высшее женское образование в России явилось открытие в 1872 г. Высших врачебных курсов. Вопрос о медицинском образовании для женщин обсуждался значительно раньше, в середине 60-х годов, на уровне военного министра и министра внутренних дел, что было вызвано насущной потребностью страны в медицинских работниках. В середине XIX в. в России насчитывалось всего лишь 8 тыс. врачей и еще меньше акушерок⁵⁷. Подавляющее большинство жителей фактически было лишено медицинской помощи.

В 1868 г. В. А. Кашеварова, как уже отмечалось, впервые получила диплом врача в самой России, она же первой выступила на заседании "Общества русских врачей в Санкт-Петербурге", а через несколько месяцев была принята в члены Медицинского общества. События эти имели большое общественное значение. "Рассудите сами, - писал И. М. Сеченов,- можно ли медицинскому миру яснее высказать свое желание, чтобы женщина была допущена к медицинскому образованию?"⁵⁸

В 1869 г. в газетах появилось сообщение о приеме женщин в Медико-хирургическую академию. Сообщение оказалось преждевременным, но поток женщин уже хлынул в Петербург. Воспользовавшись разрешением В. Л. Грубера и И. М. Сеченова, которые и раньше допускали женщин на свои лекции, они вновь появились в аудиториях академии.

Министерство народного просвещения запросило медицинские факультеты университетов о возможности такого явления - те ответили единодушным одобрением: почти десять лет, прошедшие со времени запрета женщинам посещать университеты, многому научили не только их, но и мужчин...

Наконец 10 июня 1872 г. военный министр Д. А. Милютин отдал приказ об учреждении при Медико-хирургической академии "курсов для образования ученых акушерок", а 1876 г. они стали называться Высшими женскими врачебными курсами. Правда, приказ министра гарантировал только административное руководство и учебную базу, содержаться же курсы должны были на частные пожертвования и плату за обучение. Да и смогли они открыться только благодаря крупным пожертвованиям: например, Л. Л. Родственная (по мужу Шанявская), дочь полковника, приехавшая в Петербург из Сибири учиться, пожертвовала 50 тыс. руб. В пореформенной России пожертвования на дело просвещения рассматривались как форма служения народу и были частым явлением в обстановке общественного подъема⁵⁹. Немало сил для открытия врачебных курсов приложила и П. Н. Тарновская, дочь президента Медико-хирургической академии Н. И. Козлова. Женщинам повезло и в том, что военное министерство возглавлял тогда либерал Д. А. Милютин.

Открытие долгожданных курсов затягивалось. Административные неурядицы, нетерпение и взволнованное ожидание исхода со стороны поступающих женщин - все это ярко описано Анной Шабановой, 20-летней "абитуриенткой", в письме Е. С. Некрасовой: "Все ходят во тьме, и интересующий нас вопрос покрыт непроницаемым мраком. В Академии ничего нельзя добиться и никто ничего не знает, и готовящиеся готовятся наобум. Даже неизвестно, кто будет экзаменовать, предполагают, что учителя. Вообще знакомые мои женщины готовятся довольно поверхностно, а между тем я слышала от частного лица, что "там" желают провалить женщин, чтобы этим доказать несостоятельность их стремлений... Просьб подано около 400 теперь уже, а вакансий-70". Автор письма, не желая рисковать, поехала в Гельсингфорс, где, любезно принятая профессурой, без всяких экзаменов стала студенткой университета.

Второе ее письмо было уже оттуда: "С одной стороны, рада, что Вы поступили, дорогая Варвара Степановна, а с другой - досадно, что не пойдем вместе. Завидую Вам как товарищу, но только. Относительно занятий еще мы посмотрим. У меня идет все пока очень хорошо. По-прежнему с 9-2¹/₂ в лаборатории, от 5-7 два раза в неделю лекции по химии, остальные вечера ко мне приходит учитель гимназии и я прохожу с ним физику и повторяю алгебру и тригонометрию. В химии я кончила качественный анализ и начинаю количественный, после чего перейду к органической. Химию Вы, конечно, не пройдете так полно на Ваших курсах, как я здесь, а у меня всегда была главная мысль - запастись, прежде всего, хорошим запасом сведений по химии. Пройду здесь хорошо химию и физику и на будущий год к Вам. А то скука мне здесь, так завидно Вам - Вы в России, дома, а главное имеете товарищей.

Правда, профессора и студенты ко мне очень благоволят и оберегают как свое единственное детище, но "рвется душа моя не к ним". И это имеет свою хорошую сторону; меньше общества, меньше отвлечений от работы,-зато и меньше освежения мозгу? Химией я занимаюсь с увлечением, математику повторяю с удовольствием, а физику прохожу "по обязанности". И одна я одинешенька между студентами... Знакомств я не завожу - не стоит. Шведы (финны) - скучны, немцы - глупы, а русские так пусты, что стыд и срам"⁶⁰

Какой колоритный документ эпохи! Во-первых, стиль, обращение: "Вы", "Варвара Степановна", а писала-то 20-летняя девушка своей ровеснице! И содержание письма: деловитость, сухость - одним словом, базаровский рационализм. Зато сколько информации: какие предметы изучает и каковы взаимоотношения с профессорами и студентами, условия жизни в Гельсингфорсе (эти описания опущены при цитировании). И чисто мужское чувство товарищества, и почти фанатическая одержимость (хорошо, что мало отвлечений от работы!)-все так характерно для поколения нигилисток. Сразу приходит на память характеристика русской девушки-студентки А. И. Герценом, который с обычной провидческой чуткостью раньше многих своих современников понял новое явление российской действительности: "Девушка-студент, барышня-бурш ничего не имеет общего с барынями-Травиатами.

Вакханки поседели, оплешивели, состарились и отступили, а студенты заняли их место, еще не вступивши в совершеннолетие..." "Эта фаланга,- считал великий мыслитель и революционер,- сама революция, суровая в семнадцать лет... Огонь глаз смягчен очками, чтоб дать волю одному свету ума..."⁶¹

Анна Николаевна Шабанова (1848-1932 гг.)- одна из таких девушек. Ее имя можно найти в списках первого выпуска Женских врачебных курсов в Петербурге. Она родилась в дворянской семье в Смоленской губернии. Тяга к знаниям привела ее в Москву. Здесь же в 18 лет она привлекалась к дознанию в связи с покушением Д. Каракозова: ей вменялось в вину участие в обществе взаимного вспомоществования, не разрешенного властями. Шабанову выслали на родину.

В начале 70-х годов Анна Николаевна в Петербурге, среди слушательниц женских курсов. Отличавшаяся "замечательной энергией и практической находчивостью", "не имея ни копейки за душой"⁶², два года училась она в университете в Гельсингфорсе. Шабанова в Петербурге стала известным детским врачом и еще более известной деятельницей женского движения. В 1897 г. ее выбрали председателем петербургского Женского клуба, через 15 лет она стала почетным вице-председателем Международного союза женщин, а в 1916 г.- основательницей Всероссийского женского союза.

В 1927 г. в журнале "Огонек" в одном ряду с портретами других выдающихся женщин России был помещен портрет А. Н. Шабановой, ей же была посвящена и статья под названием "Первая женщина-врач". Свой рассказ о нелегкой жизни, о том, с каким трудом ей удалось стать практикующим врачом, о заслуженном всеобщем признании и уважении (она продолжала работать и при Советской власти) Анна Николаевна закончила такими словами: "Под конец своей долгой жизни я не считаю особенной заслугой, что, лишенная радостей и обязанностей семьи, могла отдать свои силы научной и общественной работе"⁶³. Ей, как и многим ее современницам, пришлось сделать выбор между семьей и служением обществу...

Докторские звания давались женщинам с большим трудом. У них не было достаточных знаний, навыков, привычки учиться. Многие сильно нуждались, особенно те, что приехали из провинции, а такие как раз преобладали.

Но и здесь, как и в решении многих проблем женского образования, дело спасла общественная инициатива. М. В. Трубникова и А. П. Философова, едва врачебные курсы открылись, создали комитет для организации материальной поддержки курсисток-медичек. И хотя власти противодействовали, видя в этом подрыв своего авторитета, частные пожертвования, безвозмездный труд энтузиастов, концерты и лотереи не прекращались.

Ф. М. Достоевский, вообще-то не очень жаловавший эмансипированных женщин, в письме от 9 апреля 1876 г. почти восторженно описал X. Д. Алчевской встречу с курсистками-медичками: "Вдруг, третьего дня, утром, входят ко мне две девицы, обе лет по 20. Входят и говорят: "Мы хотели с Вами познакомиться еще с поста..." Они рассказали, что они студентки Медицинской академии, что их там женщин уже до 500 и что они "вступили в академию, чтоб получить высшее образование и приносить потом пользу". Этого типа новых девиц я не встречал (старых же нигилисток знаю множество, знаком лично и хорошо изучил). Верите ли, что редко я провел лучше время, как те два часа с этими девицами. Что за простота, натуральность, свежесть чувства, чистота ума и сердца, самая искренняя серьезность и самая искренняя веселость!"⁶⁴

Столь разные люди и мыслители, как Герцен и Достоевский, сошлись на том, что "новых девиц" отличает "самая искренняя серьезность". Именно она способствовала тому, что первый женский университет в России был, в конце концов, создан.

ПОБЕДА: ЖЕНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ОТКРЫТ!

20 сентября 1878 г. в Петербурге в торжественной обстановке открылись Высшие женские курсы, вошедшие в историю под названием Бестужевских (по имени их основателя, известного историка профессора К. Н. Бестужева-Рюмина). Наконец-то после десятилетий упорной борьбы, бюрократической волокиты, прошений и отказов, запросов и обсуждений свершилось то, к чему упорно стремились передовые женщины России, поддержанные лучшей частью интеллигенции. Успеху движения способствовала и общая обстановка в стране: бунтовала не только интеллигенция, наряду с революционными выступлениями народников поднималась волна рабочих стачек. Самодержавие переживало кризис⁶⁵.

Необходимы были уступки прогрессивной общественности. Одной из них и стало открытие Бестужевских курсов.

Власти активно противодействовали прогрессу. И когда в сентябре 1873 г. учреждали комиссию для выработки устава высших женских учебных заведений, даже тогда по устойчивой российской традиции не пригласили людей, кровно заинтересованных в деле: учредителей Владимирских курсов или профессуру, читавшую там лекций. Зато возглавил комиссию И. Д. Делянов, уже известный как гонитель просвещения, "звездный час" которого наступил в 1882 г., когда он занял пост министра народного просвещения. Однако и в этом вопросе, как прежде, успех дела предрешила общественная инициатива. Полны активности были лидеры женского движения 60-х годов: Н. В. Стасова, А. П. Философова, хотя из их рядов вышла, тяжело заболев, М. В. Трубникова. Философова возглавила первый комитет "Общества для доставления средств высшим женским курсам", который изыскивал деньги различными способами: собирал членские взносы с членов общества, устраивал книжные базары, лотереи, публичные лекции популярных профессоров, концерты с участием П. А. Стрепетовой, М. Г. Савиной, В. Ф. Комиссаржевской, Ф. И. Шаляпина, Л. В. Собинова, Н. Н. Фигнера и др. Товарищем председателя комитета, А. П. Философовой, состояла О. Н. Рукавишникова, В. П. Тарновская 25 лет была его казначеем, А. Н. Анненская - секретарем⁶⁶. Благодаря их усилиям, Бестужевские курсы могли нормально функционировать (субсидия от казны, выплачивавшаяся с 1879 г. в сумме трех тыс. руб.⁶⁷, ни в коей мере проблемы не решала) и через шесть лет кочевой жизни даже приобрести собственное здание. Преподававший на курсах И. М. Сеченов справедливо считал их назидательным примером того, что могла бы сделать в России частная инициатива, если бы ей давали простор⁶⁸.

Распорядительницей Бестужевских курсов была Н. В. Стасова. Когда после смерти сестры В. Б. Стасов собирал воспоминания о ней ее соратниц, Е. И. Конради, человек, как уже отмечалось, резкий и нелицеприятный, написала: "Целые 10 лет она, женщина пожилая и достаточная, не имевшая надобности работать из-за денег, да и не получавшая за свой каторжный труд ни копейки (вернее, она своего прикладывала), изо дня в день и из года в год несла обузу этого мелочного неблагодарного "распорядительства""⁶⁹.

На курсах работали три отделения: словесно-историческое, физико-математическое и специально-математическое. Первоначально установленный в три года срок обучения был продлен до четырех лет. В число слушательниц зачислялись женщины с аттестатами об окончании гимназии, института или другого среднего учебного заведения, дававшего право на звание домашней учительницы. Кроме лекций по всем предметам проводились практические занятия, для которых курсы располагали учебными кабинетами. Имелась библиотека. Занятия закапчивались ежегодными экзаменами, которые принимал педагогический совет во главе с К. Н. Бестужевым-Рюминым.

Список профессоров, среди которых были такие выдающиеся ученые, как Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, Д. Н. Овсянико-Куликовский, О. Ф. Миллер, и другие, а также воспоминания слушательниц и преподавателей дают основания считать, что уровень преподавания на курсах приближался к университетскому. Так, И. М. Сеченов позднее писал: "Что это был университет, доказательством служит систематичность 4-х летнего курса, читавшегося профессорами, доцентами университета и даже некоторыми академиками. Я читал на курсах то же самое, и в том же объеме, что в университете, и, экзаменуя ежегодно и там и здесь из прочитанного, находил в результате, что один год экзаменуются лучше студенты, а другой - студентки. Помню даже, что за все мое более чем 40-летнее профессорство самый лучший экзамен держала у меня студентка, а не студент". Сеченов наблюдал, что "студентки учились прямо-таки с увлечением". "Да и могло ли быть иначе,- считал профессор,- немногие шли туда от скуки или из моды, а большинство стремилось сознательно и бескорыстно к образованию как высшему благу-говорю "бескорыстно" потому, что оно не давало тогда курсисткам никаких прав, а впоследствии даже лишало их таковых"⁷⁰.

Действительно, Бестужевские курсы не давали прав на преподавание. И больше того, поскольку, окончив курсы, бестужевки для получения работы пользовались своими аттестатами средних учебных заведений, петербургский обер-полицмейстер Грессер на все их аттестаты ставил печать, в которой значилось, что обладательницы - курсистки. Тогда же было отдано распоряжение не допускать к учительской работе женщин с "мечеными" аттестатами. Все это проделывалось в связи с "неблагонадежностью" бестужевок, находившихся на подозрении у властей.

Многие из женщин дорогой ценой оплачивали высшее образование. Об этом не раз писала М. К. Цебрикова: "Эти сырые и холодные углы, где набиваются по три, по четыре слушательницы, нередко одна постель на троих, которой пользуются по очереди; этот, в трескучий мороз, плед поверх пальто, подбитого ветерком; эти обеды грошовых кухмистерских, а зачастую колбаса с черствым хлебом и чаем; эти бессонные ночи над оплачиваемой грошами перепиской вместо отдыха"⁷¹.

Однако энтузиазм не всегда искупал и компенсировал слабую подготовленность многих женщин. С 1878 по 1908 г. было подано 19 293 прошения о приеме на курсы, около 40% просительниц получили отказ. Из принятых 12 257 слушательниц окончили курсы только 2 795, т. е. примерно четвертая часть⁷².

Сокращению числа курсисток способствовала и официальная политика правительства. Так, в 1879 г. власти ограничили прием вольнослушательниц кругом тех женщин, которые имели постоянные служебные занятия или жили в семьях; при этом в каждом случае требовалось особое разрешение попечителя учебного округа⁷³. В 1886 г. прием на курсы был вообще прекращен и возобновился только в 1889 г., но на принципиально иных основаниях.

Главное изменение сводилось к усилению контроля над деятельностью Бестужевских курсов со стороны государства и сведению к минимуму роли в них общественности. Директор и инспектриса назначались теперь министерством народного просвещения, которое утверждало и учебные планы, чего не было раньше. Число слушательниц сокращалось. Для поступления на курсы требовалось письменное разрешение родителей или опекунов, которое иногда приходилось ждать годами⁷⁴, а кроме того, справка о наличии средств дли безбедного существования. Повысилась плата за обучение. Курсистки могли жить только дома или у родственников - частные квартиры исключались. При этом в каждом случае прием зависел от личного усмотрения директора. Бессменная распорядительница и одна из главных инициаторов создания Бестужевских курсов - Н. В. Стасова - была отстранена от должности.

Но несмотря на это, при всех слабостях, недостатках и ограничениях, Бестужевские курсы сыграли большую роль в становлении высшего женского образования в России. Они просуществовали до 1919 г., когда слились с Петроградским университетом. Впервые в истории страны на Бестужевских курсах женщины получали знания в университетском объеме. Курсы многое сделали для развития народного образования, поставляя квалифицированные кадры в ряды прогрессивной интеллигенции. Многие бестужевки стали учителями, работали в библиотеках и других просветительных учреждениях. Из их рядов вышло немало ученых, писательниц. Среди первых выпускниц Бестужевских курсов - Е. Н. Цевловская-Водовозова, ученица Ушинского, известный педагог и писатель, автор широко известных воспоминаний шестидесятницы "На заре жизни"; уже известная читателю Е. С. Некрасова; Е. И. Лихачева - автор фундаментального труда "Материалы для истории женского образования в России", адресат многих стихотворных посланий Н. А. Некрасова; В. В. Тимощук-сотрудница "Русской старины", переводчица с трех языков⁷⁵.

Открывая Высшие женские курсы, власти надеялись, конечно, "умирить" женщин, переключив их энергию на учебный процесс. Но просвещение может идти только рука об руку со свободой. Продолжая традиции первых "студенток" Петербургского университета - Блюммер, Богдановой, Корсини. Сусловой и других, курсистки активно включались в революционное движение. Наконец-то полученный и долгожданный доступ к высшему образованию не отвращал, а, напротив, стимулировал свободолюбивые устремления русских женщин.

Как известно, период конца 1870-х - начала 1880-х годов стал апогеем народничества. Уже в первый учебный год (1878/79 г.) на Бестужевских курсах за принадлежность к "Народной воле" была арестована группа курсисток. Сестры Мария и Аполлинария Юшины задерживались по делу о покушении А. К. Соловьева на Александра. К делу об убийстве шефа жандармов Мезенцова привлекались М. Н. Федорова и А. П. Малиновская. Последняя при аресте оказала сопротивление, была избита и в доме предварительного заключения сошла с ума⁷⁶.

Подпольный листок "Народной воли" в разделе "Хроника преследований" пестрел женскими именами. 1 января 1880 г. (№ 3), например, сообщалось, что в конце прошедшего года "особенно много обысков выпало на долю слушательниц женских курсов, у которых они происходили десятками чуть не каждую ночь". Среди пострадавших - слушательницы Бестужевских курсов Спасская, Редникова, Соломина (последняя арестована), Дрягина, С. и В. Фармаковские, И. Шнейдер; слушательницы медицинских курсом Е. Фармаковская, Столбова и Тураева; слушательницы Георгиевских фельдшерских курсов Юрасова, акушерка Разсохина, бывшая учительница из Вятки Бабикова и др.⁷⁷ В фонде вещественных доказательств по делам министерства юстиции в ЦГИА СССР хранятся различные агитационные материалы, обнаруженные в те годы у слушательниц Высших женских курсов в Петербурге и Москве⁷⁸.

На Бестужевских курсах учились Евгения и Ольга Фигнер. Последняя организовала народовольческий кружок, который вел пропаганду в духе "Народной воли", распространял литературу, собирал деньги для нужд партии и оказывал ей другие услуги. С "Черным переделом" были связаны бестужевки О. Б. Карпова и Добрускина⁷⁹.

В марте 1886 г. директор департамента полиции В. К. Плеве составил записку о политической неблагонадежности слушательниц Бестужевских курсов. "Без преувеличения можно сказать,- было написано в ней,- что за последние пять лет не было ни одной более или менее крупной революционной организации, в которую не входили бы слушательницы Бестужевских курсов в значительном числе. Начиная с сообщества "Земля и воля" и кончая последними попытками организации и сплочения кружков в С.-Петербурге, бестужевки участвовали в каждом революционном предприятии; они встречаются в делах о польских национально революционных гминах и позднее о "Пролетариате", в "Красном кресте Народной воли", в литературных кружках - Кривенко и других, в организации Веры Фигнер, Германа Лопатина, в деле Дегаева и т. д. Приблизительно 140 слушательниц курсов за последние пять лет принадлежали к различным революционным кружкам как в С.-Петербурге, так и в других местностях России..."⁸⁰

По подсчетам департамента полиции, из 1988 бестужевок за те же пять лет 241 обратила на себя внимание полиции (что составило 12,07% всего состава слушательниц).

Бестужевки проявили живой интерес к появлявшимся первым марксистским группам и кружкам. В. А. Жулковская, Р. А. Абрамович, А. Амбарова, сестры Екатерина и Елизавета Даниловы и другие курсистки стали их участницами. Бестужевки Н. К. Крупская и А. И. Ульянова стали выдающимися деятелями большевистской партии⁸¹.

Накапливая опыт борьбы с косностью и произволом властей, сами курсистки становились инициаторами массовых выступлений. Так было, например, в 1897 г. в связи с самоубийством бестужевки М. Ф. Ветровой, заключенной в Трубецкой бастион Петропавловской крепости и там протестовавшей против жестокого тюремного режима. Демонстрации протеста в Петербурге, Москве и Киеве вошли в историю под названием "Ветровские"⁸².

В годы массовых студенческих волнений до 50% слушательниц исключались с курсов за прямое участие или сочувствие студентам. В 1899 г. в связи с этим товарищ министра народного просвещения подал царю докладную записку, в которой предлагал "пресечь дальнейшее скопление в больших городах молодых приезжих девиц, ищущих не столько знаний, сколько превратно понимаемой ими свободы"⁸³.

Однако "пресечь скопление девиц" или отвратить их от участия в освободительной борьбе власти были не в состоянии. Наступал третий, пролетарский период революционного движения, в котором передовые женщины приняли активное участие.

"ПРЕКРАЩАЙ ОБРАЗОВАНИЕ!"

Слова: "Прекращай образование!"-были реакцией Александра III на поданный ему в 1887 г. доклад И. Д. Делянова⁸⁴.

Назначенный министром народного просвещения в 1882 г., Делянов за 15 лет "просветительной деятельности" лишил университеты автономии, введя новый университетский устав 1884 г., ограничил прием в гимназии детей недворянского происхождения соответствующим актом, вошедшим в историю под названием "закон о кухаркиных детях"; ввел процентную норму численности евреев в учебных заведениях.

Делянов проводил яростную русификацию на национальных окраинах, и он же немало способствовал закрытию Высших женских курсов в 1886 г.

Как мы видели, высшее женское образование зарождалось и развивалось при постоянном скрытом или явном противодействии официальных властей. Политика Александра III в этом смысле была вполне традиционной - он продолжал линию отца. Александр II же, по воспоминаниям П. А. Кропоткина, боялся и ненавидел "ученых женщин": "Когда он встречал девушку в очках и гарибальдийской шапочке, то пугался, думая, что перед ним нигилистка, которая вот-вот выпалит в него из пистолета"⁸⁵.

Царизм испытывал страх перед просвещением, считая его синонимом свободы. И в значительной степени его опасения были не напрасны, ибо стремление к свободе растет по мере просвещения. Вот почему борьба женщин за высшее образование была составной частью освободительного движения в России с конца 1850-х годов.

Уже в первый год существования Бестужевских курсов Александр II потребовал от шефа жандармов Дрентельна сведений о них. Тот дал по существу обвинительный акт, в котором говорилось: "Вскоре после открытия курсов обнаружилось, что слушательницы оных не довольствуются одними скромными научными занятиями, но стремятся во внешних проявлениях нового высшего учебного заведения подражать прискорбным уклонениям от правильного пути, которыми, к сожалению, в последнее время отличается учащаяся молодежь. Подражая последней, слушательницы курсов протестуют против действий профессоров и составляют сходки для обсуждения общих вопросов, как, например, брошюры профессора Цитовича"⁸⁶.

Профессор гражданского права Новороссийского университета П. П. Цитович ("профессор-урядник", по выражению современников) стяжал печальную славу своей брошюрой "Ответ на письмо ученым людям" изданной в Одессе в 1878 г. В ней, обращаясь к ученым, Цитович писал: "Во имя ваших последних выводов науки и рефлексов с борьбой за дармоедство вы надолго искалечили не только нравственный облик, но даже наружный образ русской женщины.

В этом уме была игривость - из нее сделали блудливость. В этом сердце было увлечение - вы превратили его в похоть... Полюбуйтесь же на нее: мужская шапка, мужской плащ, грязная юбка, оборванное платье, бронзовый или зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных глазах все: бесцельность, усталость, злоба, ненависть, какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня,- что это такое? Но наружному виду - какой-то гермафродит, по нутру-подлинная дочь Каина"⁸⁷. Стиль, хорошо знакомый российским жителям по фельетонам Буренина и Мещерского, но на этот раз в печати выступал не досужий журналист, а профессор гражданского права. И надо ли говорить, что он имел успех у многих. Но только не у новых людей. Бестужевки готовили коллективное послание Цитовичу в ответ на его пасквиль, и только увещевания напуганного Бестужева-Рюмина насилу остановили "демонстрацию"⁸⁸.

В дневнике Е. А. Штакеншнейдер сохранилась запись от 3 ноября 1878 г., свидетельствующая о недоброжелательной атмосфере вокруг курсов и их слушательниц. "Рассказывают,- писала Штакеншнейдер, - что будто одна из слушательниц становилась на стол и проповедовала социализм; что принц Ольденбургский заметил при своем посещении курсов, какое множество окурков валяется там на полу. Тарновская, Стасова и Мордвинова уверяют, что все это вздор. Они ведь дежурят там ежедневно, и одно, на что жалуются, так это только на стремительность, с которою студентки врываются в двери, когда аудитория открывается; во всех же других отношениях они ведут себя необыкновенно благопристойно"⁸⁹.

Возможности высшего образования для женщины территориально ограничивались Петербургом (Бестужевские курсы), Москвой (курсы Герье), Казанью и Киевом. В 1879 г. профессор А. С. Трачевский открыл подготовительные курсы в Одессе и представил властям проект Высших женских курсов, в открытии которых ему отказали. В 1881 г. были отклонены аналогичные ходатайства профессуры из Варшавы и Харькова.

В 1886 г. Высшие женские курсы были закрыты фактически на неопределенный срок. В. И. Герье называл тот год "роковым" и писал "о вреде этой меры и недобросовестности предлога, выставленного для ее оправдания"⁶⁰ (необходимость выработки устава высших женских учебных заведений). Н. К. Крупская, не сумевшая после окончания гимназии вовремя поступить на Высшие женские курсы и сделавшая это только в 1889 г., после возобновления приема, говорила, будто курсы закрыли "по распоряжению царицы, которая считала, что женщине не надо учиться, а надо сидеть дома и ухаживать за мужем и детьми"⁹¹. И хотя в действительности распоряжения царицы не было, подобные мысли о месте женщины в обществе были характерны для правящих кругов.

Дальнейшая судьба женщин, получивших высшее образование, была далеко не безоблачной. Только в 1879 г. им дали разрешение занимать места врачей в городских, земских и других общественных лечебных учреждениях. Но и здесь женщинам пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы звание "ученая акушерка" заменили полновесным титулом "врач" и включили практикующих женщин в существовавший тогда список врачей-мужчин. А сколько дополнительных унижений испытывали женщины-врачи от устойчивой традиции, предубеждений против них. ("Вот еще эти повивальные бабки появилась... стриженые. Если я заболею, разве я позову женщину меня лечить?" - рассуждает "особа женского пола" из "Преступления и наказания" Ф. М. Достоевского). В 80-х годах XIX в. в Петербурге только 17 женщин работали ординарными врачами, среди них А. Н. Шабанова, П. И. Тарновская, Р. Л. Павловская и др.⁹² Столь же невелико было число женщин, работавших в литературе: в Петербурге в 1881 г. их было 72, в Москве в 1882 г.- 54 (мужчин было в четыре раза больше).⁹³

Далее...