Если рассматривать женственность в качестве философской категории, то мы обнаружим много попыток дать ей определения, начиная от социально-бытовых до религиозно символических. Будучи связанной с разными аспектами эволюции общества и его менталитета, эта категория, как и её антиномия - мужественность, отражала не только шкалу ценностей общества, но и степень его прогресса и демократизации. Даже самые примитивные, бытующие представления о женственности отражают сложный комплекс идей не только о предназначении женщины в социуме, не только формируют её права и обязанности, но и задают поведенческие нормы, то есть вырабатывают те ритуально-эстетические формы, которые должна использовать женщина дабы соответствовать социальным императивам этой категории. В развитии культуры бывают периоды, когда представления о женственности достаточно стабильны и их эволюция затрагивает в основном внешние, второстепенные аспекты, к примеру - моду на одежду, прическу, манеру общения. Но далее, в Х1Х веке это представление сменяется более радикальной ревизией понятия женственности, и речь заходит об изменении правового, экономического и социального статуса женщины, что неизменно затрагивает и все остальные определения. Борьба между старым и новым, между традиционалистами и эмансипатами существенно влияет на интеллектуальную жизнь и открывает обильный источник литературных сюжетов. Примером этому может служить Россия второй половины Х1Х века, где искусство, и прежде всего, литература пытались осмыслить те новые типы и характеры, которые выдвигало на сцену русской жизни движение за женское равноправие.

Проблема эмансипации женщины стала осознаваться общественным мнением России примерно с середины Х1Х века. Однако и раньше можно отметить некоторые события, которые говорили об изменении традиционного взгляда на место и роль женщины в обществе. Даже поведение жён осужденных декабристов: у одних выезд в Сибирь, а у других - нежелание разделить судьбу мужей, может рассматриваться уже не только как пример супружеской верности или неверности, не только как политический вызов, но и как проявление нового самосознания женщины, способной на самостоятельный выбор. Эти тенденции не могли не отразиться в русской литературе, которая тогда играла особую роль в духовном, философском и политическом развитии страны.

Практически в каждом заметном литературном произведении -будь то "Евгений Онегин", "Герой нашего времени", "Обрыв", "Анна Каренина" и "Воскресение", "Накануне", "Что делать?", "Некуда" - так или иначе затрагивались те или иные аспекты "женского вопроса", с каждым годом становившегося всё более актуальным. Особенно болезненно и остро эти проблемы стали восприниматься после великих реформ Александра Второго, отменившего крепостное право и заменившего многие феодальные общественные институты новыми, буржуазно-либеральными. Реформы подрывали традиционные крепостнические традиции русского общества. Менялись роль и место сословий, социально-культурная среда становилась более подвижной и неустойчивой. Понятно, что и роль женщины в семье и обществе должна была измениться, приобрести новый смысл, значение, содержание.

Вокруг этого разворачивалась широкая дискуссия, где новые идеи и веяния переплетались с предрассудками, упорство консерваторов соседствовало с экстремизмом прогрессистов, идеализм народников - с социальным утопизмом. В области изящной словесности, наряду с именами известными эту тему затрагивало и множество менее известных литераторов, ныне забытых, но дававших иногда весьма любопытные варианты трактовки этого вопроса.

Среди них хочется выделить имя Л.И. Веселитской, писавшей под псевдонимом В.Микулич. К теме женской судьбы обращались многие писательницы Х1Х века ( Ган, Жукова, чуть позже - Соболева, Цебрикова, Марко Вовчок, Крандиевская, М.Крестовская, Шапир и другие), но произведения В.Микулич были из тех, что получили наибольший резонанс в обществе. Интерес здесь заключается не только в том, что "женский вопрос" впрямую исследуется и анализируется писательницей, но и тем, что само творчество Микулич получило высокую оценку таких известных писателей, как Лев Толстой и Николай Лесков.

Лидия Ивановна Веселитская-Божидарович, родилась 5 марта 1857 года в Егорьевске в дворянской семье, которая вела свою родословную от семейства Божидар из Герцеговины. Учёба в Павловском институте (1874), а затем и на Высших педагогических курсах (1876) способствовали, с одной стороны, её интересу к литературному творчеству, а с другой - к изучению проблемы положения женщины в русском обществе. Здесь, вероятно, сыграли свою роль и события личной жизни, сначала - развод её родителей, а затем и собственная неудача в браке.

Как писал критик П.Николаев в 1902 году, все эти переживания привели Веселитскую к более широким вопросам современной жизни, касающимся "судьбы женщин, домашних конфликтов и ссор, отношениям между мужчинами и женщинами" (Dictionary 1994:705). Хотя первые произведения Веселитской не остались незамеченными, к примеру, И.С.Тургенев весьма лестно отозвался о появившемся в журнале "Нива" рассказе "Студент", но наиболее известной работой писательницы стали повести о Мимочке, публиковавшиеся с 1883 по 1893 год. Эта трилогия, состоящая из повестей "Мимочка-невеста", "Мимочка на водах" и "Мимочка отравилась", вызвала достаточно широкий общественный резонанс. Лев Толстой, например, так отозвался о повести в своём письме к Веселитской: " То, что вам передавал Суворин о моём восхищении перед вашей повестью, наверное, только в малой степени выражает то, как она мне нравится. Очень интересно, что вы напишете теперь, и по правде скажу, очень боюсь. Надо, чтобы было очень, очень хорошо, чтобы было не хуже "Мимочки". А "Мимочка" по тону своему так оригинальна, что следующая вещь не может уже быть похожа на неё по тону"(Толстой 1984:253). Была задумана и четвертая повесть -"Мимочка-вдова", но по каким-то причинам замысел писательницы так и не был осуществлён. Микулич выпустила также ещё несколько книг - "Зарницы"(1895), "Рассказы"(1898 и 1911), "Тени прошлого" (1914), "Пасха красная" (1914),"Дуся" (1915),"Встречи с писателями"(1929), однако известности "Мимочки" они не получили. Писательница после Октябрьской революции не эмигрировала, осталась в России и скончалась 23 февраля 1936 года в Царском Селе.

Судьба и эволюция героини трилогии Мимочки наглядно демонстрируют потребительское, циничное отношение общества к женщине: в детстве она должна быть разряженной игрушкой, в юности - предметом матримониального торга, в замужестве ей отводится роль родильной машины и украшения жизни своего супруга. Соответственно вся система воспитания и образования женщины настроена на освоение этих функций. Героиня В.Микулич прошла полный курс такого рода подготовки - уже в первые годы своей жизни в ней культивировали имидж кукольности, поверхностности, декоративности. "А что за херувимчик была Мимочка с её нежным личиком, белыми, как лён волосами и пухленькими голыми ручками и плечиками, разодетая, как куколка в беленькое платьице с широким поясом!" (Микулич 1898:15).

Таким же несерьёзным, кукольным было мимочкино образование, в котором преобладала франкомания: в четыре года, как пишет Микулич, "она не имела понятия ни о "Стрелочке", ни о "Чижике", но уже пела "Il etait une bergere" и "Malborough s'enva-t-en guerre" (Микулич 1898:14). Затем последовали учителя и уроки русского, немецкого, танцев, чистописания и рисования. И всё это в общем, слегка, понарошку, неутомительно. Увенчалась образовательная эпопея неким пансионом мадемуазель Додо. Плоды такого просвещения были весьма скромны.

Как иронично замечает писательница, Мимочка "умела говорить и читать по-французски, умела и писать на этом языке настолько, что довольно свободно могла составить приглашение на чашку чая, и деловое письмо к портнихе. Училась она в пансионе и ещё чему-то, но так как это "что-то" было ненужно, неважно и неинтересно, то она и забыла его" (Микулич 1898:16). Система подобного образования формировала и особые литературные пристрастия девушки. Большая русская литература ей кажется скучной и непонятной. Да и интересно ей совсем другое, и это другое она находит в лёгких французских романах, прежде всего в тех, которые с полным основанием можно считать предками современных "мыльных опер". Микулич с иронией показывает, как Мимочка с благословения своих родственников погружается в выдуманный мир Понсона дю Террайля с его псевдоромантическими, псевдосентиментальными героями, возбуждающими в голове доверчивой читательницы совершенно искаженные представления о реальной жизни, о реальных взаимоотношениях людей. "Весело то с замирающим, то усиленно бьющимся сердцем и грациозно приподнятым подолом пробегать через тёмные, неведомые трущобы, проникать в уголки блестящих кокоток, нежиться на их бархатных и атласных кушетках, брать с ними молочные ванны, купаться в их шампанском, украшать себя кружевами и бриллиантами, пировать, сорить деньгами, сентиментально влюбляться в какого-нибудь прекрасного, скромно одетого юношу, незаконного сына, в конце-концов оказывающегося виконтом, маркизом или даже принцем и непременно миллионером. - Пусть всё это сказки; но, по крайней мере, это не такие мрачные сказки, как "сказка об Анниньке и Любиньке!" (Микулич 1898:18). Автор считает, что уже с ранних лет подобной педагогикой закладываются основы жизненных драм Мимочки, воспитываются эгоизм, истеричность и лень ума.

Подобное воспитание возводило и ещё одну преграду, препятствующую интеграции женщины в общество, ограничивающую свободу её жизненного выбора. Речь идёт о прививаемом с детства презрении к труду. Приобретение профессии женщиной, регулярный труд трактуется как принадлежность к низшему сословию, как нечто позорное и недостойное той среды, в которой она выросла и вращается. Даже, когда после смерти отца Мимочки семья попадает в весьма затруднительное финансовое положение, возникающие мысли о возможном заработке отметаются весьма изощрённой аргументацией, например, ссылками на "неприличность" занятий медициной или конторской работой.

"...Кто их знает, кто они такие в этой конторе? Может быть жиды, мещане..." (Микулич 1898:29). Даже мысль об уроках французского кажется ужасной, унизительной и позорной. "...Давать уроки, - это опять-таки значит бегать одной по улицам,...Бедная Мимочка так миловидна и женственна, что если подле нее нет приличной компаньонки, а за ней лакея, то её можно принять Бог знает за кого!"(Микулич 1898:29). Венцом аргументации становится фраза, представляющая стереотип, которому призывает следовать доминирующее тогда понятие о женственности. "Да и к чему мудрить, когда призвание и обязанности женщины указаны ей Богом и природой. Она должна быть женой и матерью, подругой мужчины, из ребра которого её для него и создали" (Микулич 1898:30). Таким образом, посредством предрассудков, внедрения идеи предопределенности женской судьбы, возможности самореализации женщины суживаются до нескольких прикладных функций. Хотелось бы обратить внимание на завершение последней цитированной фразы - "её для него и создали", где ссылкой на Ветхий Завет подчеркивается даже генетическая вторичность женщины, её историческая неполноценность в сравнении с мужчиной. "Жизнь мужчины двоякая: он семьянин, и вместе с тем на нём лежат гражданские обязанности. Несчастный дома, он может жить внешнею жизнию, ещё имеет цель, круг действий, достаточный, чтобы вполне занять душу его. Женщина создана единственно для семейства; круг действий вне его чужд ей ... не станем обманываться, власть находится в руках мужчины; он не пренебрегает правом сильного, ... позволяет себе многое, несообразное с понятиями о равенстве, о котором так часто толкуют нам" (Жукова 1992:380).

Культивируемое в обществе отношение к женщине не как к правомочному субъекту, а как к некоему физиологическому объекту или даже средству обогащения, к предмету антуража, эстетической добавки к фактуре жизненной среды, находило выражение в типично маскулинистском сознании большинства представителей так называемого сильного пола, в некоторых общеупотребимых словесных формулах, которые достаточно точно передает в своей книге В.Микулич. С кем бы ни сталкивалась на своём жизненном пути Мимочка, будь это её первый жених -"молодой и блестящий гвардеец", законный супруг Спиридон Иванович, любовник Валериан Николаевич или возлюбленный Жюль, какие бы отношения их не связывали - корыстные, сугубо матримониальные, эротические или любовные, каждый из мужчин видел в ней, как впрочем и в любой женщине существо безусловно низшего порядка. К примеру, законный супруг Мимочки -пожилой генерал исповедовал в отношении женщин по-солдатски прямые и незатейливые максимы. "...Все женщины глупы и, вероятно, так и надо. Спиридон Иванович и не любил умных женщин, находя, что для женщины вполне достаточно быть молодой, красивой и свежей. Пока она такова - она женщина; утратив свежесть, она становится ненужным хламом, который и терпят, как терпят тараканов, клопов и прочие неприятности"(Микулич 1898:164).

Это, в общем-то глубоко презрительное отношение к женщине, в образованных кругах эстетизировалось, "скруглялось", что выражалось в культивировании такого качества, как "женская слабость". Этим, с одной стороны, женщине присваивалось звание очаровательного нежного, хрупкого, изысканного существа, но с другой - внедрялась идея неполноценности, зависимости, подчинённости мужской воле, агрессии. Любовь женщины также сводилась к уступчивости, безусловному обожанию, сервильности, самоуничижению. Вот так формулирует "мужскую программу" герой мимочкиного "романа на водах" Валериан Николаевич:" Я люблю слабость в женщине. И не люблю женщин сильных, героинь. Пусть прославляет их кто хочет, - я никогда не буду их поклонником. Душевная сила также мало пристала женщине, как и сила физическая. Женщина должна быть вся слабость, вся любовь, вся нежность. Пусть слабость делает её фальшивой. Что-ж, если это мило!" (Микулич 1898:134). Как мы видим слабость в понимании Валериана Николаевича идет рука об руку с фальшью, ложью. И это не замедлило сказаться на жизненной философии Мимочки. "Всё можно, но так, чтобы никто не знал. Добродетельных женщин нет; есть такие у которых не было случая..."(Микулич 1898:156).

Однако не следует делать выводов, что покорно следуя такому традиционному идеалу женственности Мимочка страдает отсутствием рефлексии и не чувствует ущербности своего существования. Она ощущает неполноту и неполноценность своей жизни и пытается в рамках своих возможностей найти выход из замкнутого круга своего бытия. По сути загнанная в границы только личной жизни, она стремится найти альтернативу прежде всего в области чувств. И временами кажется, что это ей удается. На Кавказских минеральных водах происходит её знакомство с Валерианом Николаевичем, крупным киевским адвокатом. Кажется всё - и необычность их первой встречи, и романтический, "лермонтовский" Кавказ, и сама внешность и манеры адвоката обещают Мимочке нечто новое, весёлое, живое... Как хорошо, что они познакомились!... Он ей нравится... И он так умён! Он может дать ей именно то, чего ей недостаёт... У неё нет друга, товарища, подходящего ей по возрасту, умного, интересного..." (Микулич 1898:109). Однако мечтания не сбываются, всё сводится к адюльтеру, курортному роману на водах.

Конечно, всю неудачу Мимочки - найти человека ей близкого не только физически, но и духовно - можно списать на любовника-обманщика, но учитывая последующие неудачи героини, автор предлагает поискать и другие причины. Вслед за писательницей Еленой Ган (1814-1842) мы и сейчас можем повторить:"...какой злой гений так исказил предназначение женщин?... они родятся для того, чтобы нравиться, прельщать, увеселять досуги мужчин, рядиться, плясать, владычествовать в обществе, а на деле быть бумажным царьком, которому паяц кланяется в присутствии зрителей, и которого он бросает в тёмный угол наедине" (Ган 1992:231).

Общественные установки, где представления о женственности связывались с легкомысленностью воспитания и образования, которое должно быть необременительным, лёгким, "как воланы на юбке бального платья" (Микулич 1898:16), не способствовали развитию коммуникативных способностей героини, то есть умения поддерживать не светскую болтовню, но достаточно глубокий осмысленный разговор. Для этого, о чём неоднократно говорит на своих страницах В.Микулич, было необходимо приобретение определённых знаний, что требовало в свою очередь регулярного умственного труда. На поклонников Мимочки вначале действовала магия её внешности, но через некоторое время она ослабевала, и героиня начинала ими же восприниматься ограниченной, малоразвитой, неинтересной. "Нам воздвигают в обществах троны; наше самолюбие украшает их, и мы не замечаем, что эти мишурные престолы - о трёх ножках, что нам стоит немного потерять равновесие, чтобы упасть и быть растоптанной..." (Ган 1992:231). Если разрыв с Валерианом Николаевичем Мимочка пережила легко, то уход Жюля, первого человека, которого она полюбила стал подлинной драмой её жизни.Интерес к очеркам о Мимочке был вызван прежде всего её типичностью. Она воплощала в себе, в той или иной степени, характер, судьбу почти всех женщин русского дворянского класса, которые, следуя распространенному стереотипу женственности, получали подобное мимочкиному воспитание и образование, попадали в аналогичные жизненные ситуации, сталкивались с похожими моральными и житейскими проблемами. Это были не героини, но и не злодейки, и всех их роднила общность жизненной драмы, которая заключалась не только в несвободе внутренней и внешней, но и в неспособности самой искать пути самовыражения и самовоплощения, в неспособности стать личностью. Эту типичность Мимочки высоко оценил Н.С.Лесков, который писал Микулич: "Пораздумав долго и много, я нахожу, что "Мимочка-вдова" для четвёртого этюда, может быть и хорошо... С общей точки зрения надо к этому произведению предъявлять такое требование, чтобы эпопея "щипаной курицы" имела в конце заключительное значение в ясной формуле, вроде окончательной фразы в "Ревизоре": "Чего смеётесь?.. над собой смеётесь!.." Вы это можете сделать и должны это сделать..." (Лесков 1958:530).

Мимочка не вписывается в образ героической женщины. Мы не можем сравнивать её ни с Анной Карениной, ни с Неточкой Незвановой. Даже попытку отравления, которую она предпринимает после разрыва с Жюлем писательница описывает скорее, как истерику избалованного, ничего не понявшего существа. Заканчивая эту сцену, писательница живописует картину белой петербургской ночи, дремлющего северного города, по которому едет в экипаже с мужем Мимочка. И вот на этом сумеречном и дремотном фоне Мимочка никнет, успокаивается, смиряется с жизнью и её правилами. "Мимочка отдаётся этому сладкому забытью; сознание её ослабевает, и она уже ничего не может вспомнить: что было сном, что было действительностью?.. Жила она или не жила, любила или не любила, отравилась или не отравилась?.."(Микулич 1898:266). И всё же, несмотря на посредственность Мимочки, на вялость её темперамента, на поверхностность её эмоциональной сферы она - подлинная героиня трилогии, и суть её героической роли в том, что она - типическая жертва. Маскулинная культура, через все контролируемые ею общественные институты диктуя свое понимание женственности, калечит сознание, жизнь и судьбу женщины, навязывая превратные представления о её предназначении, о её роли в семье и обществе. "Женщину от колыбели сковывают цепями приличий, опутывают ужасным "что скажет свет" - и если её надежды на семейное счастье не сбудутся, что остаётся ей вне себя? Её бедное, ограниченное воспитание не позволяет ей даже посвятить себя важным занятиям, и она поневоле должна броситься в омут света или до могилы влачить бесцветное существование!.." (Ган 1992:231). Пронзительно, трагично и безответно звучат обращённые в никуда слова Мимочки: "За что, в самом деле, её жизнь изуродовали? ..За что?!.." (Микулич 1898:175).

Какой же выход видит писательница из создавшегося положения? Как женщине обрести желанное счастье, свободу? Конечно, повести о Мимочке - не публицистика, не политический трактат. Автор художественного произведения не обязан впрямую отвечать на то, что тогда называлось "проклятыми вопросами". Но Микулич всё же показывает некоторые попытки своих современниц разрушить стереотипы поведения и жить более полнокровной активной жизнью. Один вариант иной жизни воплощает Нетти - молодая женщина, ровесница Мимочки. Для Нетти путь свободы видится через "либерализацию" отношений полов, снятие многочисленных формальностей и препон в отношениях мужчины и женщины. Хотя сегодня это может показаться малозначительным и даже вызвать ироничную реакцию, для культуры конца Х1Х века проблема общения, социальной коммуникации, ритуала общения различных полов стояла достаточно остро. И главное для женщин заключалось не только в демократизации такого общения, сколько в развитии этого равноправия. Нередко это понималось, как в случае Нетти, только лишь, как право свободно, а главное - открыто вступать в любовные связи, следоватьсвоим чувствам и увлечениям. Но пример Нетти, съездившей в Кисловодск, где она, по словам писательницы, "эмансипировалась", то есть открыто завела обожателя, побудил Мимочку согласиться на поездку на Кавказ в подспудной надежде разомкнуть скучный круг своей жизни.

Далее...