Когда в ноябре 1937 года французская полиция в Vanves вместо исчезнувшего после убийства Игнатия Рейсса Сергея Эфрона арестовала его жену Марину Цветаеву и стала ее допрашивать, из уст Марины в ответ полились стихи на французском языке. Это была, кроме Корнеля и Расина, ее поэма "Молодец", написанная в 1924 году.[[Марина Цветаева. Молодец. Prideaux Press, Letchworth-Herts-England,1971]] После этого Марину отпустили и больше не тревожили.

Сюжет первой части поэмы таков : у девушки Маруси появляется жених-чужак. Мать девушки советует ей узнать, где он живет, намотав петельку на пуговицу и выследив путь жениха по ниточке домой. Ниточка приводит Марусю на кладбище, где ее жених... грызет покойника, оказавшись упырем. Позже он предупреждает Марусю, что загрызет ночью ее брата, если она не остановит его, сказав правду о том, что видела его на кладбище и назвав по имени (назвав упырем) и осенив крестом. Маруся не выдает его, и он загрызает ее брата. На следующую ночь он предупреждает ее, что если она не остановит его, он загрызет ее мать. Маруся его не останавливает. На третью ночь он приходит к Марусе, выпивает Марусину кровь, и Маруся умирает.

• Первая интерпретация этой ситуации возможна как попытка объяснить всепоглащающую любовь Маруси к упырю, ради которой она жертвует своей семьей и собою. Но вторая попытка интерпретации этой трагической ситуации любви может быть следующей: произошла проекция Марусиной фантазии/образа на некий неадекватный объект, то есть замена реального субъекта фантазией/образом любовного объекта - образом чужого прекрасного незнакомца. Однако ситуация является еще более комплексной. Решающими сюжетными пунктами поэмы являются три попытки молодца-упыря предложить себя Марусе таким, какой он есть - упырем, то есть вне того фантазии/образа прекрасного незнакомца, фантазийный каркас которого возникает у Маруси в первый момент их встречи на деревенских танцах. И в эти решающие моменты Маруся отказывается признавать эту "вторую реальность" упыря, то есть то, что она видела на кладбище.

- " Была-видела? - Нет"

Ее любовь к совершенному образу/фантазии оказывается сильнее забот о собственной жизни, когда она узнает вторую правду о своем возлюбленном-оборотне. А ее смерть выражает чувство вины и является расплатой за то, что она отказалась принять его истинное лицо таким, какое оно есть вне созданного ею фантазийного каркаса - лицо упыря.

Почему Марина Цветаева на допросе во французской полиции, впервые узнав о том, что ее муж с 1931 года является агентом НКВД и организатором убийства Игнатия Рейсса, и заявив полиции "Его искренняя вера могла быть обманута, но моя вера в него остается непоколебленной", читает, тем не менее, поэму "Молодец", основными сюжетными событиями которой являются любовь, обман, предательство, убийство, жертва и смерть? Не свидетельствует ли выбор на допросе именно этой поэмы, в которой Маруся гибнет от любви к упырю, о парадоксе отношений Марины и Сергея Эфрона на протяжении всей их жизни? Ведь Марина Цветаева также в конце концов погибает в Советском Союзе, поехав туда через восемнадцать месяцев после этого допроса вслед за Сергеем Эфроном, которого увидит уже только в Болшево в 1939 году. Ночью в парижской Surete ей был нанесен смертельный удар.

"Если Вы только живы, я буду ходить за вами как собака до конца своих дней," - написала Марина в письме к мужу, переданному через Илью Эренбурга за границу, в течении почти пяти лет не зная ничего о том, жив ли Сергей Эфрон. И потом, когда Сергей оказался жив, она как бы исполняла после их встречи в Париже эту клятву до конца своих дней, до своей смерти.

Но не забудем: Марина с Алей опоздали на первую после почти пяти лет разлуки встречу к поезду, которым Сергей прибыл из Праги в Париж. Перрон уже опустел, Марина и Аля выскочили на привокзальную площадь, где тоже никого не было, потом опять вернулись на перрон и только здесь увидели одиноко стоящую фигуру Сергея. И не забудем: именно тогда Марина влюбилась в Вишняка, которому позже посвятила свои "Флорентийские Ночи". По выражению самого Сергея Эфрона из письма Максу Волошину, когда они встретились после пяти лет разлуки, "пожар был зажжен не мной".

• Попытка интерпретации того факта, почему Марина Цветаева всегда из своих любовных историй возвращалась к Сергею, родила ему обещанного сына Георгия, поддерживала его мятущуюся и слабую душу во всех его занятиях и увлечениях, освободив его полностью от всякой домашней работы и от необходимости зарабатывать на жизнь, стараясь заработать денег для семьи своим творчеством сама, заключается в признании факта жертвенной любви Марины к Сергею. Николай Еленев, приятель Сергея по Белой Армии и Праге, утверждал, что Сергей был слабым человеком, нуждался в поддержке жены и находился у нее в подчинении. Зная о его слабостях и одновременно о собственной гениальности, она, тем не менее, приносила свою жизнь в жертву ему и семье.

• Однако возможна и другая попытка интерпретации. Марина познакомилась с Сергеем в Коктебеле, и он поразил ее своей необыкновенной красотой и недосягаемой хрупкостью. Образ/фантазия Сережи сформировался через ряд мужского благородства и чести, который она издавна приравнивала к своим героям - герцог Лозэн, Наполеон, молодые генералы 12 года. Этот фантазийный любовный сценарий "героя" сформировался у Марины до встречи с Сережей, и когда произошла реальная встреча с реальным человеком, Марина тут же заменила реальный объект на фантазийный объект любви. Видеть Сергея Эфрона вне фантазийного любовного каркаса Цветаева отчаянно отказывалась всю свою жизнь. Отсюда и ее патетическое: "Его искренняя вера могла быть обманута, но моя вера в него остается непоколебленной".

Как развивались взаимоотношения этих двух людей после трагической ночи, проведенной Мариной в парижской Surete в ноябре 1937 года?

Марина подала в Советское посольство прошение о возвращении в СССР и переселилась из Vanves в маленькую и дешевую гостиницу Иннова в 15-ом аррондисмане Парижа, чтобы скрыться от окружавшего ее презрения. Только две семьи в Париже продолжают общаться с ней. Такая жизнь продолжается до июня 1939 года; 12 июня 1939 года отправлено ее последнее с Запада письмо Анне Тесковой. 18 июня 1939 года Марина с Муром прибыли в Москву. Здесь Марина узнала, что ее сестра Анастасия с 1937 года находится в ссылке (только в 1959 году она была реабилитирована), что Сергей болен и близок к отчаянью, что их держат взаперти на неуютной даче в Болшево. В августе арестовали Алю (только в 1955 году после лагерей и ссылки Аля вернулась в Москву). Несколько недель спустя арестовали Сергея. Зиму 1939-1940 годов Марина и Мур перебиваются в писательском доме творчества в Голицино, Марина занята также передачами для Сергея Эфрона в Бутырскую тюрьму. Только в апреле 1941 года приходит весточка от Али, свидетельствующая, что она жива. В начале лета 1941 года Марина и Мур получили наконец-то комнату на пятом этаже, но 22 июня 1941 года началась война, и Марина с Муром 21 августа 1941 года эвакуировались в Елабугу. Настали последние десять дней ее жизни. 31 августа 1941 года в Елабуге Марина Цветаева повесилась в передней деревянного дома, где они с Муром снимали комнату, оставив после себя письмо Муру и письмо Асееву с просьбой позаботится о Муре.

Мур, как известно, вскоре погиб на фронте. Смерть Марины лишила арестованных Сергея и Алю продовольственных посылок, которые являются основной ценностью для заключенных (предполагалось ведь, что Сергей жив, так как в тюрьме еще принимали передачи на его имя).

Почему Марина предала свою семью, отказавшись жить дальше? Было ли это ее местью им? И почему она предала Сергея, которому по видимости жертвовала всю свою жизнь? Была ли это ее месть именно ему?...

Почему она повесилась в передней - так, чтобы всякий вошедший сразу же увидел бы ее висящую? Ведь этим вошедшим должен был быть ее шестнадцатилетний, неприспособленный к советской жизни сын Мур...

В проблеме самоубийства мы всегда сталкиваемся с тем, что "нормальные" отношения между причиной (например, отказ в разрешении для Цветаевой перебраться из Елабуги в Чистополь) и следствием (повешенье и оставление на произвол судьбы сына) всегда являются нарушенными. Как свидетельствовала квартирная хозяйка Марины и Мура в Елабуге Бредельщикова, Цветаева "привезла два кило муки, крупы, одно кило сахару и несколько серебряных ложек". "Вещей у них было много...могла бы она еще продержаться...Успела бы, когда бы все съели...," - добавляла хозяйка, утверждая нормативную логику каузальности. Следуя этой логике, мы сразу же зафиксируем разрыв между причиной (плохими, но не критическими - ведь Цветаевой даже разрешили переселиться в Чистополь! - условиями жизни) и следствием (цветаевская реакция самоубийством на эти обстоятельства). То есть в случае самоубийства мы имеем явный разрыв между причиной и следствием, когда каузальная цепь нарушена и когда эффект не корреспондирует с причиной. Обычный путь прочтения этого разрыва предлагает объяснение через феномен женской истерии: женщина не способна воспринять и оценить внешние причины трезво и ясно, проецируя в них свое собственное неоформленное понимание. Знаменитые любовные "романы в письмах" Цветаевой, заканчивавшиеся для нее трагедией непонимания (с Вишняком, Бахрахом, Иваском и Штейгером), казалось бы, подтверждают этот вечный трагический разрыв между действием и женской неадекватной реакцией на него. Когда мужской субъект сигнализирует о своем внимании и почтении к поэтессе Цветаевой (Бахрах, например, написал позитивную рецензию на творчество Цветаевой, Штейгер и Иваск прислали ей восхищенные и благодарные письма), то цветаевская реакция до такой степени не сочетается с посланным сигналом (все до единого поэтические знаки внимания со стороны мужчин Марина Цветаева всегда воспринимала как любовное внимание к ней как женщине), что все вышеназванные молодые мужчины вынуждены были прервать в конце концов свою корреспонденцию с ней. Лакан называет такую логику логикой анаморфозиса. Женский истерический субъект таким образом реагирует на каузальное событие, что эта реакция никогда не является прямым эффектом действия данной причины, но скорее последствием искаженного восприятия причины. То, что всегда нарушает каузальную цепь и переворачивает каузальные связи, делает эффект более первичным, чем причину - и есть женская депрессия, суицидальная способность женщины ускользать в самое себя (летаргию и смерть). Эффект такого погружения и соответствующие ему действия (например, самоубийство) как разрыв в каузальной цепи всегда являются более первичными, чем вызвавшие их причины. Поэтому мы не можем объяснить самоубийство Марины Цветаевой той цепью каузальных событий, последовательность которых начала разворачиваться с ноябрьской ночи 1937 года в парижской Surete и закончилась 31 августа 1941 года петлей в Елабуге. Мы не можем также объяснить из поэмы "Молодец" Маринино предательство семьи (которую погубил упырь-молодец) и ее собственное желание смерти.

Как с этой точки зрения можно интерпретировать Маринино самоубийство?

Вернемся к ноябрьской ночи в парижской Surete, когда Марину арестовали и сообщили ей о "делах" мужа. И когда в ответ она начала читать им по-французски "Молодца".

Итак, произошло некоторое драматическое событие, "нечто случилось", по выражению Жиля Делеза. Исследователи творчества Цветаевой по-разному отвечают на вопрос, знала ли Марина что-либо о деятельности Сережи, связанной с советскими органами. Например, Ирма Кудрова считает, что Цветаева знала что-то, потому что после Сережиного исчезновения была же у нее связь с Советским Союзом, получила же она инструкции о том, как ей действовать дальше и как добраться до Москвы[[Кудрова Ирма. Гибель Марины Цветаевой. М.: Независимая Газета, 1995 - с.34]].

Виктория Щвейцер приводит свидетельство о том, что, находясь уже в Советском Союзе, Сергей Эфрон получал письма от Мура. Одновременно понятно, что Цветаева настолько всегда была поглощена собой, своими собственными переживаниями и своим творчеством, что элементарно могла не вникать (да и не вникала, а если вникала, то поверхностно) во все типы Сережиной активности на протяжении жизни. Понятно ведь, что многое из того, что на протяжении жизни волновало его (например, его раннее писательство или последовавшие за ним юношеские увлечения идеей России и Белого движения, его учеба истории древнерусского искусства в Праге или на курсах кинооператоров в Париже, его увлечение идеей евразийства и связанная с этим журналистская и организационная деятельность), Марине казалось скучным. Когда-то давно, в Коктебеле, она объяснила сестре Асе, что Сережа - "необыкновенный" (и сестра Ася, и дочь Аля искренне и на всю жизнь признали эту Маринину формулировку), и что поэтому она любит его и выйдет за него замуж.

Но что именно входило в это Маринино понятие Сережиной "необыкновенности"?

В понятие Сережиной "необыкновенности" ни в коей мере не входил, например, его интеллектуализм или уровень его духовного развития (это то, чем в избытке обладала сама Марина и, следовательно, в чем она дополнительно не нуждалась). Под "необыкновенностью" в первую очередь подразумевались некоторые телесно-чувственные характеристики, прежде всего, Сережина необыкновенная красота, необыкновенная чувствительность и чуткость, необыкновенная ранимость и самоотверженность. У Сережи была действительно необыкновенная семья: его мама была из известного дворянского рода Дурново, но ради революционного движения бросила родительскую семью, ушла в революцию (и даже революционный терроризм) и вышла замуж за еврея - Сережиного папу. Все Сережины родственники были людьми поразительной чуткости и красоты, все они были удивительно близки и привязаны друг к другу. Когда незнающая их Ася прибыла в Коктебель, ее в самое сердце поразила удивительная красота, естественность и в то же время непохожесть этих людей на всех остальных, их несовпадение с привычной жизнью, как будто они являются совсем нездешними существами. Когда младший, любимый в семье Сережин брат-подросток покончил жизнь самоубийством в Париже (застрелился), мама также покончила с собой в ту же ночь (повесилась). Если бы не сестры, Сережа бы не перенес эту трагедию, он бы тоже умер, так как был бесконечно привязан к матери. Поэтому Марина на всю жизнь с первого дня знакомства усвоила понятие о Сережиной необыкновенной ранимости и чувствительности. В понятие "необыкновенности" также входили особые, "дворянские" и старомодные понятия о чести, долге и героизме: это и отказ матери от родительской помощи, и героическая жизнь ее среди бедных и героическая способность никогда не пожалеть о совершенном. Все их дети также стали революционерами и беззаветно любили Россию. Любую болевую ситуацию в стране Сережа воспринимал как личную болевую ситуацию. Хрупкий, прекрасный и одновременно мужественный, великодушный и самоотверженный, никогда не нарушивший принципов чести, реагирующий буквально кожей на любое постороннее слово или событие Сережа...

Если обратиться к языку философии, то Марина в образе Сережи воспринимала/допускала только экспрессивную и драматизированную "телесную глубину", в терминологии Жиля Делеза, Сережиной жизни, а не ее "смысловую поверхность".

Таким образом, если Марина и знала жизненные события, происходившие с Сережей, она была способна воспринимать их только в хорошо знакомом ей контексте "Сережиной необыкновенности", который мог не иметь никакого отношения к реальной жизни Сергея Эфрона.

Тем не менее, что должна была почувствовать Марина Цветаева ночью в парижской Surete, когда в ответ на полученную о Сереже информацию стала читать своего "Молодца", несмотря на знаменитый ответ полицейским : "Его искренняя вера могла быть обманута, но моя вера в него остается непоколебленной"?

Безусловно, она пережила шок, в котором продолжала жить затем до самой своей смерти 31 августа 1941 года в Елабуге.

Однако шоком для Марины в первую очередь явились не те конкретные события Сережиной жизни, о которых ей рассказали в полиции, но как таковая шокирующая для нее необходимость столкновения с реальностью чужой жизни вне символической цепи означаемых, через которую она только и способна была воспринимать эту чужую жизнь. Произошел коллапс символического порядка реальности, в котором она прожила всю свою жизнь, и столкновение с подлинным Реальным, которое она, безусловно, должна была понять как ситуацию предательства: одно вместо другого. Дело не в том, что Сергей Эфрон оказался советским шпионом, выслеживал сына Троцкого, которого затем убили, организовал убийство Игнатия Рейсса и похищение генерала Миллера, а в том, что для нее он оказался тем, кого она, оказывается, совсем не знала : другим.

Очевидно, она, действительно, ничего не знала и у нее не было никаких объяснений со стороны Сережи, который давно уже проживал свою жизнь с Мариной, не рассчитывая даже на элементарное понимание. В письмах к Тесковой Марина даже ведь жаловалась на то, что они живут отдельными жизнями и что вопрос об отношении к Советской России является просто катализатором, через который эта разность высвечивается. Но главным потрясением для Марины в тот момент оказалось то, что не имея никаких объяснений и никакого знания об этой новой для нее открывшейся ситуации ее собственной жизни, она уже никак не могла объясниться по этому поводу с Сережей. Ситуация объяснения могла бы нормализовать шок столкновения с Реальным для нее, как это всегда и происходит в процедурах объяснения. Очевидно, он не оставил ей даже никакого объяснительного письма (потому что как можно объяснить Реальное?), и это также должно было быть воспринято ею как предательство, брошенность. И в этой покинутости ничего уже невозможно было изменить, исправить или хотя бы сгладить. Она не ожидала, что он может так жестоко бросить ее: он же понимал, безусловно, что она должна будет пережить в момент открытия. Столкновение с Реальностью способно разрушить целую жизнь.

В течении еще восемнадцати месяцев после этого Марина, имея, по-видимому, лишь редкие весточки из России, голодала и скрывалась с Муром от знакомых в маленькой и дешевой парижской гостинице. Она очень постарела и похудела. Редкие знакомые не могли ее узнать. Она находилась одновременно в состоянии отчаяния и усталости.

Она почти не могла писать больше писем. Но, главное, она перестала писать стихи.

Когда они с Муром приехали, наконец, в Москву, Сергей Яковлевич не встретил их на вокзале, так как, больной, находился под Москвой в Болшево. От Марины скрыли, что еще в 1937 году была арестована Ася. Вскоре арестовали Алю и самого Сергея Яковлевича. Ничего, кроме своей беспомощности и болезней, он не мог предложить своей семье. Марина так и не смогла освободиться из ситуации пережитого предательства.

Но возможна и другая интерпретация "случившегося".

Когда она в парижской полиции в ответ на полученную информацию и получив шанс посмотреть в лицо реальности, стала читать своего "Молодца", она совершила радикальный жест отказа от реальности и, значит, очередной жест отказа от Сережиной жизни. Читая "Молодца", она как бы идентифицировала себя с Марусей и ее готовностью пожертвовать всем ради любимого. Сережа - "необыкновенный", и только в этом качестве допускается его существование в Марининой жизни. В образовавшемся разрыве символической цепи, в котором возникла возможность другого Сережи вне фантазийного каркаса ее желания, Марина отвернулась от столкновения с Реальным. Как во время очной ставки лицом к лицу на допросе свидетель отворачивается от подследственного. Отвернувшись, в очередной раз Марина предала Сережину жизнь, предпочтя вместо нее (вместо Реального) символические означаемые и власть собственного Желания.

В маленькой дешевой гостинице в Париже Марина отдалась очередному платоническому роману с мужчиной-гомосексуалистом - на этот раз с молодым Юрием Иваском, ставшим впоследствии профессором русской литературы в американских университетах.

Когда после почти двух лет разлуки Марина встречается с больным Сережей в Болшево, она предает его в очередной раз. "Болезнь С. Страх его сердечного приступа, - пишет она Тесковой. - Обрывки его жизни без меня - не успеваю слушать: полны руки дела, слушаю на пружине. Погреб : 100 раз в день. Когда писать?

...Начинаю понимать, что С. бессилен, совсем, во всем..^{"[[Кудрова Ирма. Гибель Марины Цветаевой. М.: Независимая Газета, 1995 - с.257-258.]]}

Ее творчество, ее стихи остаются единственной мерой жизни даже на фоне гибнущего Сережи. И если он не может больше обеспечить ей возможность существования привычной для нее символической реальности (несмотря на тяжелую жизнь, она ведь, тем не менее, имела всю жизнь возможность писать стихи, и, безусловно, Сергей Эфрон был тем человеком, который обеспечивал ей приоритет ценностей символической реальности как первоочередных ценностей жизни), она квалифицирует его бессилие." Обрывки его жизни без меня" ей по-прежнему не нужны. В письмах этого периода его имя "Сережа" сведено к безликому "С.". Всю жизнь Марина использовала Сережину любовь для организации символического пространства, способного обеспечить ее идентичностью и подтвердить ее статус как статус любовного объекта.

После Сережиного ареста она пережила еще несколько романов в Голицино (в том числе увлечение Таней Кваниной) и в Москве (с молодым Арсением Тарковским), все закончившиеся, как всегда для нее, плачевно... Своим самоубийством Марина оборвала возможность получения для Сережи продовольственных передач в Бутырской тюрьме.

А теперь - о том, чего не знал никто из участников этой истории страсти и этой трагедии и что стало известно только через много лет после смерти многих из них.

Из протоколов допросов в Бутырской тюрьме известно, что через месяц после ареста под влиянием пыток Аля дала показания на любимого отца, признав его французским шпионом. Показания в шпионаже на Сергея Эфрона дали также супруги Клепинины, которые работали в его группе в Париже и которые жили вместе с семьей Цветаевой до ареста на болшевской даче. Но известно также, что больной туберкулезом, слабый, избитый, психически больной, галлюцинирующий Сергей Эфрон ни разу не признал себя виновным, никого не оклеветал и, жалея, даже пытался поддерживать предавших его людей на очных ставках. Существует также тюремная легенда о том, что когда его вызвал на допрос Берия, то настолько был возмущен непреклонностью слабого и больного Эфрона, что в ярости застрелил его прямо в своем кабинете.

Протоколы допросов свидетельствуют о парадоксе - о том, что Сергей Эфрон не лгал и на все вопросы следствия отвечал правду. Правдой было то, что он не был французским шпионом и не был связан с троцкистами, поэтому он, несмотря на пытки, и не мог признаться в ином.

Это поразительно. НКВД, как известно, отвергал практику формальных допросов, осуществляя процедуру допроса как личную интригу с допрашиваемым, оставляя последнему множество символических надежд и уловок ценой требуемого признания. Все, в конце концов, включались в эту символическую игру, как включилась в нее и Аля Эфрон (арестовывавших ее чекистов она воспринимает, например, как "приятных молодых людей"). Однако Сергей Эфрон, в отличие от Марины Цветаевой, будучи прежде всего человеком действия, свою жизнь осуществлял на асимволическом уровне - уровне буквализма правил чести, внушенных его семьей с детства. Что такое реальное, по Лакану? Это такой несводимый предел, который, производя множественные символизации, сам символизации не поддается. Лакан различает асимволические стратегии жизни психотика и символические стратегии истерика. Все, с чем только не сталкивалась в своей жизни Марина Цветаева с ее жаждой "реальности", подвергалось мгновенной символизации; все, что ни делал в своей жизни Сергей Эфрон, было буквальностью соблюдения правил чести, сопротивляющейся любой символизации и интерпретации. Он буквально любил Родину, детей и Марину, буквально жертвовал собой ради России, буквально жил в полном соответствии со своими представлениями о жизни и буквально никогда не лгал, в принципе не понимая, как возможно иначе. На вопрос следователя о том, какой антисоветской работой занималась его жена, он честно отвечает, что хотя она имела "несоветские взгляды", но "антисоветской политической работы не вела"[[Кудрова Ирма. Гибель Марины Цветаевой. М.: Независимая Газета, 1995 -с.109.]]. Хотя бы из чувства опасности мог бы промолчать об ее "несоветских взглядах", но он не знал воображаемого чувства опасности : только реальное чувство чести. Его единственная повесть была посвящена отношениям молодых людей, отражая реальные отношения с Мариной, и больше творчеством/символизацией он заниматься не смог, предпочтя интерпретацию действию. Не потому ли Марина так преданно, вплоть до собственной гибели, делила свою жизнь с Сергеем, что он и воплощал для нее то вожделенное место Реального, коснуться которого она, как и всякий поэт, всю жизнь стремилась, но которое при каждом ее прикосновении в тот же момент оборачивалось сериями интерпретаций и символизаций? Не была ли традиционная зависть к пенису в их отношениях преобразована в зависть к Реальному, которое, в противовес лакановскому "мыслю там, где не существую", означало в лице Сергея нечто радикально-недостижимое - совпадение уровня понятия с уровнем бытия?...

* * *

В заключение сделаем три вывода о практиках любви:

1. То, что скрыто от привычного взгляда, но составляет сущность феномена любви - что любовь отнюдь не является воображаемым или иллюзорным феноменом, но травматическим эффектом Реального, который проявляется лишь тогда, когда все иллюзорные или символические параметры объекта любви уничтожены.

2. Несмотря на все попытки символизации и интерпретации в основе феномена любви лежит несимволизируемый остаток, насладительная травма, которая собственно и делает любовь невыносимой, а объект любви - всегда "больше, чем он есть".

3. Любовь осуществляет себя как властная структура зависти и желания по отношению к Другому, но одновременно и структура препятствия, не позволяющая осуществить равный любовный обмен. И только в точке любовного дисбаланса и возникает истинная любовь.