1. Равноправие женщин как проблема перераспределения власти

Первичное разделение труда между мужчиной и женщиной - один из самых загадочных фактов истории. Почему это разделение труда поставило женщину в неравное, зависимое от мужчины положение? Ведь именно женщина всегда обладала самым ценным качеством - способностью воспроизводить жизнь. Как это ни парадоксально, но, похоже, что именно эта способность и была причиной, которая предопределила характер неравнозначного распределения ролей между мужчиной и женщиной. За мужчиной было закреплено право на "внешнюю" деятельность, на освоение мира и господство над ним, а значит - на роль субъекта истории, а за женщиной - право на рождение и воспитание детей, на обустройство дома, быта, т. е. Право на то, что в новое время определяют как жизнь в сфере "частной". И здесь, в доме, в "частной" сфере женщина тоже оказалась подчиненной мужскому авторитету, стала объектом его власти. Может быть, дело в том, что в этом разделении труда участвовала еще и третья сторона - род, стремившийся полностью контролировать поведение того существа, от которого зависело его воспроизводство? Она-то, эта третья сторона, и поддержала мужчину в его претензии на превосходство, на власть? Современная канадская исследовательница О'Брайен отмечает, что "идеология мужского превосходства находит свое оправдание и обоснование не в конкретных сексуальных отношениях, а в глобальном процессе человеческого воспроизводства"⁶.

Для закрепления и освящения такого распределения ролей, установившего между мужчиной и женщиной отношения иерархической соподчиненности, сложились мифы о "природном назначении" каждого пола, об особенностях "мужского" и "женского" характера, о "тайне пола". Правда, древнейшие из них, пересказанные греческими философами, несли в себе какой-то зародыш сомнения относительно подлинности этой "тайны" - зерно будущей ереси. Они говорили о первичной андрогинности - целостности человека, будь то мужчина или женщина: в каждом из них в равной мере присутствуют оба начала - и "мужское", и "женское". И о грехопадении человека, повлекшем за собой его распад на две половины. С тех пор обе половины единой прежде души бродят в мировом пространстве, силясь отыскать друг друга и обрести утраченную полноту. В нем, в этом обретении, якобы залог бессмертия и блаженства. В этих мифах не сказано ни слова ни о "природном назначении" мужского и женского полов, ни об особенностях "мужского" и "женского", они говорят только об их взаимосвязи-взаимозависимости. Но это - доисторические мифы.

Мифология исторического времени фиксирует строгую соподчиненность в отношениях между полами: мужчина - полноценный человек, субъект истории, существо мужского пола; женщина - существо женского пола, жена своего мужа, объект его власти - власти рода, рода патриархального, где наследование идет по мужской линии. Идеальный принцип такого порядка вещей: "Жена да убоится мужа своего". Убоится - значит подчинится, согласится с его властью над ней. Это власть мужчины над женщиной определяется как власть патриархатная.

Согласно этому принципу, мужское и женское - два не взаимосвязанных, а противоположных начала: первое - основное, положительное, активное; второе - производное, пассивное.

Женщина при таком подходе - существо не только подчиненное, но еще и весьма подозрительное. Скажем, раз в месяц она больна и в эти дни нечиста, а любые контакты с ней опасны. В ее присутствии превращается в уксус вино, скисает молоко, увядают цветы, опадают листья, гибнет урожай. Ее кровь - знак будущей жизни, но и знак смерти. Смерти, угрожающей мужчине: она - поглотитель его энергии, плакальщица на его похоронах. Вообще, она - олицетворение хаоса, ночи: слышит и понимает голоса ветра, деревьев, трав. Сивилла, пифия - прорицательница, медиум, гадалка.

Грек Пифагор уверенно заявлял: "Существует положительный принцип, который создал порядок, свет, мужчину, и отрицательный принцип, который создал хаос, сумерки и женщину". Аристотель добавлял: "Женщина - это самка в силу определенного недостатка качеств... женский характер страдает от природной ущербности... женщина есть только материал, принцип движения обеспечен другим, мужским началом, лучшим, божественным".

По традиции, идущей от Ветхого Завета, мужчине полагается в молитве благодарить Бога за то, что он не сотворил его женщиной. Женщине - за то, что Господь сотворил ее по Своей воле... Мудрец Платон, воскресивший древнейшую легенду об андрогине и понимавший смысл мифа о "тайне пола", благодарил богов за то, что они даровали ему свободу, а не рабство, создали мужчиной, а не женщиной⁷.

Христианство - великая религия искупления, религия личностная, снимает с женщины часть языческих подозрений, облегчая давление родовых сил. Оно объявляет, что жизнь и смерть человека зависят не от "злой" женской природы, а лишь от воли Божией. Оно в принципе усложняет взгляд на человека, выделив в нем духовную и физическую субстанции, душу и тело. По Евангелию, там, в горних высях, уравнены будут все души, "и эллина, и иудея", и мужчины, и женщины. Но путь от иерархического неравенства, закрепленного сначала родом, а потом и обществом, к потенциальному личностному равенству во Христе долог и крут. А пока земная женщина вовсе не ровня мужчине. Она греховна, как греховна ее праматерь Ева, сообщница дьявола, орудие темных сил, обрекших человека на изгнание из рая. Все, что связано с плотью, для истинного христианина греховно, и вместилище греха - женщина.

Но то же христианство предлагает и другой подход к определению сути женского начала - предлагает, превознося образ Богоматери. В той же мере, в какой Ева - символ любви-искушения, Дева Мария - символ любви-спасения. Лик Марии осиян чистотой, Ее имя благословенно. Она возвеличена как Мать Своего Сына, Дева непорочная, добровольно преклоняющая колена перед Ним. В этом акте женственность обретает, наконец, черты святости и вечности. Означала ли эта символика, что только отречение от плоти, от греховного соблазна - практически отрицание пола - есть путь к спасению от греха, избавление от давления рода, путь к возможному личностному воплощению женщины в Боге?

Как бы то ни было, христианство противопоставило образу Евы, природно-родовой женственности, образ Девы Марии - женственности духовной, просветленной, личностной и вечной. Культ Девы Марии со временем развился в романских странах юга Европы в культ Прекрасной Дамы. Этот культ предвещал возможность преображения отношений между мужчиной и женщиной; он снимал с их любви проклятие греха, опрокидывал иерархию в отношениях господства-подчинения: рыцарь поклонялся и подчинялся даме, она была его госпожой. Благодаря этому культу любовь индивидуализируется - другой человек и связанное с ним чувство признаются ничуть не менее значимым основанием для индивидуального бытия, чем существование рода или Божественного начала. Это лишь один из признаков того, что связь человека с родом становится опосредованной, что интересы рода оказываются вытесненными интересами конкретной семьи, сначала большой, подобной роду, затем все меньшей и меньшей.

По мнению французского социального психолога Ж. Менделя, к XVI веку в Западной Европе возникает совершенно новый тип человека - человека, отделившегося от рода, от своего сообщества, возникает индивид, с собственным самосознанием, с тоской, любовью и одиночеством⁸. Это и есть "кризис рода, надлом в поле", о котором напишет Н.А. Бердяев⁹. А французский философ Симона де Бовуар отметит: "Чем сильнее индивидуализируется особь мужского пола, чем выше потребность мужчины в такой индивидуализации, тем скорее он будет признавать и за своей подругой право на индивидуальность и свободу"¹⁰.

Симона де Бовуар увязывает общий процесс индивидуализации человека с процессом его эмансипации от груза патриархатных обычаев и традиций. Ведь что такое эмансипация? Это автономное действие субъекта, действие направленное, творящее собственное освобождение. Именно этот процесс привел к вызреванию в западноевропейском обществе демократического идеала "свободы, равенства, братства".

Развитие цивилизации, культуры, техники и технологии, медицины и образования изменили потребности общества. Оно нуждалось отныне не столько в грубой силе, агрессивности, натиске, сколько в интеллекте, интуиции, совершенствовании культурных навыков - в свободной личности, в ее предприимчивости. А чуть позднее - в массовой рабочей силе, и мужчин, и женщин. Идеалы демократии, переведенные в триаду "свобода, равенство, братство", фиксируют и обозначают эти потребности, обозначают в качестве новых ценностей, диктующих новые нормы поведения.

Рационализм эпохи Просвещения идеологически оформляет эти новые общественные запросы и ценности и противопоставляет божественному авторитету Церкви и абсолютной монархии авторитет "естественного права". Идея "естественного права" ставила в центр истории Человека, любого человека, независимо от его происхождения, положения, богатства, и объявляла его сувереном, гражданином своего общества, равным всем другим перед лицом Закона. Так, по словам М. Вебера, происходило "расколдовывание мира", его высвобождение из-под власти природно-родовых начал, пусть даже освященных авторитетом Церкви. В общую картину рационализации, расколдовывания мира М. Вебер совершенно справедливо включал и расколдовывание, "очеловечивание" отношений между полами, которые превращаются в отношения "взаимной ответственности", или в отношения "сознающей свою ответственность любви"¹¹. Становление женской личности, ее эмансипация - обязательная часть этого процесса.

Уже в XII-XIV веках появляются новые, странные женские фигуры, еретички романского Юга, объявляющие о своем праве на особую интерпретацию Учения Христа, о своем мессианстве. А позднее - первые писательницы, актрисы, затем - светские дамы, фаворитки, весьма озабоченные политической жизнью и развитием науки. В начале XVI в. Корнелий Агриппа, автор сочинения "Декламация о благородстве и превосходстве женского пола над мужским", убеждал читателя в том, что природные задатки женщины ничуть не менее совершенны, чем мужские, просто они - иные.

В XVII-XVIII веках вспыхивает целое созвездие королев, цариц, правительниц. Само их существование ставит под сомнение миф о "природном назначении" женщины, пусть даже речь идет как бы об "исключении из правил". Тогда же, в XVII веке, разворачивается теоретический спор о положении женщины в обществе. Появляются серьезные сочинения, опровергающие традиционные взгляды на женщину и обосновывающие ее право считаться таким же полноценным человеком, как мужчина. Сторонник женского равноправия Пулен де ля Барр в эссе "О равенстве обоих полов" доказывал, что неравенство полов есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, а вовсе не предписание природы¹².

Просветители в целом разделяли этот подход: Вольтер обличал несправедливость женской доли; Дидро полагал, что униженное существование женщины есть следствие определенных гражданских законов и обычаев; Монтескье считал, что женщина может и должна участвовать в общественной жизни; Гельвеций доказывал, что гражданская непросвещенность женщины вызвана недостатками ее воспитания, а то и вовсе отсутствием такового, и т.д.

Разоблачив абсурдность мифа о женщине как о существе второго сорта, органически неспособном быть равным мужчине, просветители воздержались, однако, от признания ее гражданской состоятельности - ее способности выступать в роли субъекта истории. Более того, именно исходя из идеи "естественного права" они отказали ей в этом признании.

Особую роль сыграл здесь знаменитый "защитник вольности и прав", глава школы эгалитаризма Ж.Ж. Руссо. Развивая идею "естественного права" применительно к женщине, Руссо включил в ее состав миф о "природном назначении" пола и тем самым способствовал закреплению надолго прежнего сексуального разделения труда между мужчиной и женщиной. Первому он отвел роль хозяина дома, главы семьи, который уважает и содержит жену и детей, надзирает за их поведением, второй - роль подруги, добровольно подчиняющейся власти мужчины, терпеливо относящейся к его несправедливостям и капризам¹³.

Невольно возникает вопрос, почему же тогда современники Руссо отмечали, что он занимал в сердцах женщин то же место, которое в умах мужчин принадлежало Вольтеру? И почему его порой даже относят к числу сторонников женского равноправия? Дело в том, что Руссо полагал необходимым внести коррективы в положение женщины, но ориентировался при этом на взгляды и предпочтения усредненного европейского буржуа. Он вполне учитывал, что такой гражданин, хотя и оглядывается на новые нормы поведения, распространявшиеся под воздействием идеала "свободы, равенства, братства", еще не готов признать жену, свое "второе я", существом равновеликим и, тем более, поделить с ней власть поровну в семье и в обществе. Что же оставалось делать в таком случае? Руссо нашелся - и со всей страстностью обрушился на феодально-сословный брак. Заключавшийся по воле родителей жениха и невесты, он больше походил на финансово-экономическую сделку, чем на таинство. Вместо брака по расчету Руссо призвал женщину вступать в брак по любви, стал проповедником "союза сердец", в заключении которого должна участвовать сама невеста, как свободная личность, без чьего-либо принуждения. И сверх того Руссо признал за женщиной право на семейное счастье, на уважение в семье, на толику "женского" образования. Он воспел в своих бесконечно длинных романах живое чувство женщины, воспел любовь, материнство, сострадание - т.е. узаконил за той, что называли "вместилищем греха", право на всю полноту человеческих чувств. Короче, Руссо сделал какой-то шаг вперед к идеалу свободы и равенства.

Но для предреволюционной эпохи этого уже было мало. Время обогнало мыслителя, чтобы позднее, с откатом революции вернуться к его идеям. Женщина в его стране вполне сложилась в человека, готового бросить вызов традициям и объявить миру: "Я существую и претендую на свое место в обществе".

Не дожидаясь специальных декретов, женщины почувствовали себя свободными и равными. Историк и романистка Д. Годино писала, что к началу Великой французской революции, несмотря на формальное непризнание, женщины принимали активное участие в жизни общества: огромная масса женщин работала на себя и обладала экономической независимостью, простолюдинки свободно посещали публичные места, светские дамы руководили из своих салонов придворной жизнью, диктовали моду не только на платье, но и на идеи¹⁴. Женщины разных сословий имели свои представления не только о семейном счастье, но и об общественном благе, об идеях свободы, равенства, независимости, счастья человечества. И это было общепризнанной нормой поведения.

Больше того, в канун и в первые годы революции в общем хоре требований свободы от деспотического гнета зазвучали и голоса женщин. Они добивались признания их прав на гражданскую жизнь - в форме ли права на труд или права на образование, права на уважение в семье и обществе. Постепенно возник целый поток авторских и анонимных брошюр, статей в женских газетах и журналах, особых, "женских", наказов. Это и брошюра мадам де Суаси "Женщины, как их следует видеть", и брошюра мадам де Гакон-Дюфур "Памятка по поводу женского пола", и анонимные брошюры "Крик честной женщины", "Очевидная истина".

Целый ряд документов говорит о том, что с первых же дней революции француженки выступили с требованием предоставления им и политических прав. Появляются "Протест французских женщин" против созыва Генеральных Штатов без их участия, "Увещевания и вопли французских женщин". В этих документах француженки не противопоставляли себя сильному полу, но обращали внимание на свое бесправие. Они не отделяли себя от всей нации и ждали от революции, что принципы "свободы, равенства, братства" преобразят и их жизнь, ждали признания своей гражданской полноценности. Не случайно все историки революции 1789 года с легкой руки Ж. Мишле пишут о "коллективном участии" женщин в ее битвах, иначе говоря, о стихийном стремлении женщин к гражданской активности, и о стихийном же признании нацией их права на гражданство.

Главный документ этой революции "Декларация прав человека и гражданина" торжественно провозгласил: "Все люди рождаются свободными и равными в правах...". Его обращение "les hommes", "люди", - а во французском "l'homme" означает одновременно "мужчина" и "человек", но никак не "женщина", - имело оттенок двусмысленности. Было очевидно, что в общепризнанную категорию "свободных" и "равных" попадают мужчины, но оставалось непонятным, попадают ли в нее женщины. Их право на гражданство вообще никак не оговаривалось - ни в форме признания, ни в форме исключения. И это была не случайность или небрежность законодателей. Это была позиция умолчания. Революционные власти придерживались ее на протяжении всего периода революции. Они не могли ни принять политических требований женщин, ни открыто отклонить их. С одной стороны, на них давили женские толпы, женские массы, организованные в смешанные и "женские" клубы, собрания и готовые на женские бунты, женские походы, подобные походу на Версаль, резко ускорившему ход событий революции. Эти бесспорные факты показывали, что женскую гражданскую активность, вполне зрелую, нельзя было вдруг перечеркнуть законодательным актом, исключающим женщин из общественно-политической жизни. С другой стороны, сильно ощущается груз неизжитых патриархальных традиций, преобладание крестьянского населения, влияние католической Церкви, все то, что вскоре даст о себе знать в Вандее и будет противостоять революционному Парижу. Тут было над чем призадуматься!

Революционные законодатели так и не признают за женщинами права быть включенными в категорию "свободных" и "равных". И этот отказ, сначала в виде умолчания, а затем явный, юридически оформленный, приведет к возникновению совершенно нового общественного явления, феминизма (от франц. "femme" - "женщина"), - движения в защиту политических и гражданских прав женщины. К числу его родоначальниц можно в равной мере отнести француженку Олимпию де Гуж , англичанку Мери Уолстонкрафт, американку Абигайл Адамс. Но первым документом феминизма, бесспорно, стала вышедшая в 1791 году из-под пера Олимпии де Гуж "Декларация прав женщины и гражданки". И заголовок, и содержание "Декларации" звучали вызовом, пощечиной всем сомневавшимся и не решавшимся признать за женщиной право называться полноценным человеком. В ней де Гуж объявляла, что женщина ничуть не менее мужчины способна к отправлению основных гражданских прав - на свободу, владение собственностью, сопротивление деспотизму. Единственной преградой для реализации этих "естественных прав" является "тирания сильного пола". Но законы природы и разума призваны оградить женщину от этой тирании и установить равноправие обоих полов.

"Декларация" О. де Гуж вызвала в обществе бурю негодования, особенно не понравилась фраза, которая впоследствии станет крылатой: "Если женщина имеет право взойти на эшафот, то она должна иметь право взойти и на трибуну"¹⁵. Фраза оказалась еще и пророческой. В ноябре 1793 года Олимпию де Гуж по ложному доносу отправили на гильотину. Почти тогда же была казнена и другая знаменитая участница революции Манон Ролан - жена министра внутренних дел в двух правительственных кабинетах жирондистов, которая не просто направляла деятельность своего супруга, но стремилась наложить руку на весь ход государственных дел, правда, оставаясь в тени мужа. Манон Ролан скептически оценивала лозунги женской эмансипации. Она писала: "Я не верю, что наши нравы позволят женщине проявить себя. Женщины должны вдохновлять на добрые начинания, а не конкурировать с мужчинами на политическом поприще"¹⁷. Как показали события, идейная осмотрительность Манон Ролан была оправданной. Но ее собственное поведение тоже опрокидывало патриархальные представления о назначении женщины. Это хорошо понимали ее противники, казнившие "королеву Жиронды" еще и как лицо, преступившее черту дозволенного, пренебрегшее традиционными нормами. Показательны комментарии газет, писавших о жизни Манон Ролан в беспощадно нравоучительном тоне: "Имея дочь, она пожертвовала долгом и чувством матери, чтобы возвыситься, а желание быть ученою заставило ее забыть добродетели ее пола. Эта опасная забывчивость довела ее до смерти от руки палача"¹⁷.

Газеты отражали в данном случае состояние усредненного общественного мнения. Видимо, учитывая его, Конституция 1791 года установила различие между "активными" и "пассивными" гражданами и отнесла женщин ко второй категории, лишив их права избирать и быть избранными. Поборницы полноценного женского гражданства встретили это решение в штыки. Подготовка Конституции 1793 года проходила при живейшем обсуждении темы об "активных" и "пассивных" гражданах. Но и эта новая Конституция безоговорочно лишала женщину политических прав.

Установления Конституции попыталось оспорить самое радикальное женское общество периода революции - "Общество женщин революционных республиканок". Под его нажимом 9 ноября 1793 года впервые в истории орган официальной власти - Комитет общественного спасения - решал вопрос об участии женщин в революции, т. е. об участии женщин в общественно-политической деятельности. Революционные республиканки, известные своими боевыми заслугами перед революцией, были потрясены, услышав выступление делегата Амара, заявившего от лица Комитета следующее: "Политические права любого гражданина предполагают, что он может участвовать в принятии решений, затрагивающих государственные интересы... Имеют ли женщины моральные и физические силы, необходимые для того, чтобы пользоваться такими правами? Всеобщее мнение признает, что нет... Каждый пол призван заниматься тем, что назначено ему природой"¹⁸.

В пылу борьбы революционные республиканки не заметили, что революция вступила в новый этап. Она пошла на спад, общество стремилось к стабилизации. В таких условиях пыл и азарт радикалок становились крайне опасными для властей, раздражали их. И власти решались, невзирая на былой авторитет женских объединений, наложить запрет на их деятельность. С этой точки зрения выступление Амара звучало как предостережение. За предостережением последовали вскоре и конкретные меры - в ноябре 1793 года Конвент принял постановление о закрытии всех женских клубов и ассоциаций. Весной 1795 года был издан еще более суровый декрет, запрещавший женщинам присутствовать на любых политических собраниях, вообще собираться группами в общественных местах.

Окончательно отрезвил француженок обнародованный в 1804 году Гражданский кодекс Наполеона, в котором объявлялось, что женщина не имеет никаких гражданских прав и находится под опекой своего мужа. Теперь уже даже слабоумному было ясно, что демократический лозунг "свободы, равенства, братства" предназначен для регулирования отношений только среди мужчин.

Впрочем, кроме Кодекса Наполеона в историю к тому времени уже навсегда вошел такой документ, как "Декларация прав человека и гражданина", который объявил об универсальности демократических идеалов и не предусматривал в своем тексте никаких исключений - ни по признаку расы, ни по признаку пола - перед лицом закона: "Все люди рождаются свободными и равными в правах..."

В сущности, весь XIX век для женщины - это поиск ее социальной идентичности в границах, обозначенных этими полярными законодательными актами, между признанием и отрицанием ее права быть личностью (субъектом), гражданкой, полноценным членом общества. Жермена де Сталь, писательница, философ, но вовсе не феминистка, писала в 1800 году: "Существование женщины в обществе не предопределено никакими принципами: ни естественным порядком вещей, ни порядком социальным"¹⁹. Наполеон, ярый противник Ж. де Сталь, ненавидевший в ней ее аристократизм и просвещенную утонченность, фактически утверждал своим Кодексом, что женщина без мужа - ничто, она не может ни распоряжаться своими доходами, ни отвечать перед законом, ни вообще считаться полноценным индивидом.

Философы, историки, идеологи всех мастей - от консерваторов Бональда и де Местра до либерала Мишле - вслед за ним хором твердили о гражданской несостоятельности женщины. Они взывали к традициям и ссылались на добрые старые правила, основанные на представлениях о "природном назначении пола", об "умственной ограниченности женщины". В их глазах женщина слишком отягощена материнством, она часто больна, хрупка, нервна и склонна к истерии. Женщины в общественном месте, на собрании, митинге, в толпе - неконтролируемы и опасны. От женской толпы исходит угроза коллективного психоза. Кроме того, женщины недостаточно образованны, склонны к мистике, фантазиям, полностью подчинены Церкви. Короче говоря, на новом витке истории в очередной раз воспроизводился миф о "тайне пола" в разных его вариациях.

Лишь крайние чудаки решались оспорить его. Один из них, Шарль Фурье, в 1808 году в своем труде "Теория четырех движений" писал: "В целом прогресс и смена исторических периодов происходят в результате движения женщины по пути свободы, а регресс социального порядка означает уменьшение свободы женщины. Расширение прав женщины есть общий принцип всякого социального прогресса"²⁰. Этот "системный мечтатель" выстроил на бумаге общество будущего и назвал его Гармонией. Он противопоставил Гармонию существующему порядку Цивилизации, пронизанному ненавистью и презрением к человеку. В его проекте строй Гармонии предполагал отношения взаимного уважения и равенства всех - мужчин, женщин, детей. Иными словами, Ш. Фурье был первым в истории философом, рассматривавшим социальные отношения пола в качестве основы властных отношений и понимавшим, что гендерная гармония есть необходимая основа гармонизации общественных отношений.

Далее...