Подобных писем немало. Вопрос носится в воздухе. И не столь уж нов этот вопрос. Еще в 1967 году Илья Сельвинский, руководимый безошибочной интуицией, вплотную подошел к интересующей нас проблеме в статье "Проза о прекрасной даме". Не стихи написал поэт, а публицистическую статью. Основная мысль: женская красота, доброта, нежность - огромная этическая и эстетическая ценность, необходимая народу. Уже в той публикации сквозила некая поэтическая печаль: "Неужели в нашей современности нет и не может быть Прекрасной Дамы, которую обессмертили бы наши поэты, художники, скульпторы?.. Теперь при самом строгом соблюдении равноправия женщины нам нужен культ женского очарования. Он войдет не только в искусство, но и в семейный быт. Он очень украсит нашу жизнь. Надо, повторяю, "идеализировать" женщину".

Но с "идеализацией" как-то не получалось, и дело за минувшие годы повернуло, пожалуй, в противоположную сторону.

Тучи стали сгущаться. Упреки в духе "не те нынче женщины пошли" раздавались все чаще. Упрек - что бумеранг: возвращается в руки пославшего. И мужчины услышали в ответ: "Разве это мужчины?" Разговор приобретал характер ссоры.

Но какие, интересно, эталоны каждая сторона имела в виду?

Голландский социолог Г. Коои в статье "Мужественность и женственность" замечает:

"...Типично мужскими чертами являются агрессивность и соперничество, а типично женской чертой - забота о других" . Но тут я высказываю сомнение. Разве труд мужчины в промышленности или сельском хозяйстве, разве доблести охотника, рыболова, каменотеса или винодела не есть забота о других? Пусть эта забота выступает в какой-то мере в обезличенной форме, но остается тем не менее заботой. С другой стороны, разве женщине не свойственно чувство соперничества?

Видимо, Г. Коои определяет приложение личностных свойств обоих полов: мужчина настроен как бы вовне - агрессивен, что-то защищает или на что-то нападает, а женщина, оставаясь дома, заботится "о других", в роли которых чаще всего оказываются члены ее семьи, дома, клана. А если женщина идет из дома на работу? Коои по этому поводу говорит: "...для женщин открылось много возможностей, ранее доступных только мужчинам. Женщины получили право участвовать в выборах, стали учителями, парламентариями, министрами и т. д. Хотя этой тенденции оказывали и еще оказывают сопротивление многие мужчины (и женщины), социологическим последствием этого явилась значительная утрата первоначальной четкости женских ролей".

Западная социология отмечает склонность современной женщины к рациональным занятиям и ее заботу о карьерном продвижении

Раньше этого за слабым полом не наблюдалось.

Таковы выводы, основанные на анализе жизни в обществе, где до полного равноправия женщин и мужчин еще семь верст до небес. Но и в этом обществе уже раздаются голоса, опечаленные утратой былой женственности.

Английская журналистка Дж. Гиллот, опубликовавшая в 1975 году в "Санди таймс" большую статью под названием "В защиту женственной женщины", пишет: "Я назвала бы чисто женскими, женственными чертами ту мягкость, терпение, узкое, связанное только со своей семьей видение мира, которым традиционно отличался слабый пол, поскольку именно эти качества диктовались рождением и воспитанием детей... В моем обществе черты эти очень мало ценятся. Они не нужны в промышленности, управляемой исключительно мужскими силами, которым свойственны конкурентная борьба, изворотливость, экспансия, эксплуатация. Черты женственности в таком случае - в прямом противоречии со всем этим. Если бы женственные черты удалось широко внедрить в деловые взаимоотношения, промышленность наверняка потерпела бы крах, ибо женские качества проявляются в малых, семейных масштабах".

Тем не менее во всем мире отмечается неуклонный рост занятости женщин в производстве. Примерно каждый третий работник планеты - работница. Что же касается стран социализма, то их общей социальной закономерностью являются высокие темпы увеличения численности занятых женщин.

Масштабы женской жизни изменились. Значит ли это, что женственные черты перестали цениться? В том-то и дело, что в частной жизни мы продолжаем ценить в женщине примерно все то же, что ценили и раньше, а на деловом, производственном, общественном поприще требуем от нее другого.

Наша современница, наша сестра, дочь, невестка, жена как-то незаметно для себя, да и для нас тоже, вступили в полосу новых к ним требований, новых ожиданий. И стали меняться в некоторых своих прежних женских проявлениях. И хотя подобные перемены нередко воспринимаются неодобрительно, значит ли это, что от "положительной" когда-то женственности мы безответственно идем к "отрицательной" антиженственности? Конечно, нет. От привычного - к непривычному, так точнее. И даже когда мы говорим, что женщины стали "менее привлекательными", надо еще разобраться, с каких позиций мы об этой привлекательности судим.

Поэтому предлагаю на время оставить социологические изыскания и обратиться к зеркалу. Самому обыкновенному. И мысленно представить себе, какие образцы женской красоты отражало оно на протяжении столетий. Что, интересно, перед зеркалом расценивалось "положительно" и что "отрицательно"?

Ответить на вопрос, "кто на свете всех милее, всех румяней и белее", практически немыслимо. Исторические, этнографические, психологические, социальные факторы влияют тут с такой беспощадной силой, что поговорку "на вкус и цвет товарищей нет" начинаешь воспринимать весьма наглядно.

Женские портреты анфас и в профиль, рисунки и фотографии обнаженных, скульптура разных времен и народов, чувственно-поэтические строки различных литератур - все это воссоздает сотни женских обликов, в каждом из которых ценится (то есть "положительно") и акцентируется совсем не одно и то же.

Раскрашивание и татуировка различных частей тела, деформация черепа и стопы, уплощение груди (женщины в кимоно плоскогруды, как и испанки на картинах Сурбарана), затягивание в корсет до деформации ребер, или, наоборот, искусственное ожирение, достигаемое с помощью откармливания женщины какой-то специальной кашей, изменение черт лица, растягивание ушных мочек, чернение и спиливание передних зубов (чтобы не были "белы, как у собаки") и масса других фантастических манипуляций с женским телом и женским обликом - вот что дают нам усилия разных ступеней человеческой культуры, направленные на достижение эталонов красоты.

Даже сейчас, в век кино, радио и телевидения, когда представления о женской красоте волей-неволей стандартизируются и географически сближаются, все равно трудно говорить о едином и устоявшемся эталоне, поскольку он сам чрезвычайно подвижен, пластичен и порою неуловим.

Та самая "колокольня", с которой мы беремся судить о нем, без устали перестраивается.

Химическая завивка, окрашивание волос, синтетические парики любых тонов и оттенков, ухищрения косметики, лаки всех цветов палитры, покрывающие ногти рук и ног современных модниц, подведенные, обведенные и очерченные тушью глаза, тени на веках, подклеенная густота ресниц и выбритые до ниточки брови - все это привычно нашему взору. А перенеситесь на век назад. И тут же начнете отмечать несуразности там, где современник их не находил. Полистайте старые журналы. Подержите в руках пожелтевшие от времени фотографии. И вы почувствуете, как и в какую сторону делали крен представления о женской красоте, как они развивались за последние пять - семь десятилетий. Даже как менялась пластика женских движений, походка.

Кстати, о походке.

Илья Сельвинский в статье, на которую мы уже ссылались, рассказывает: "Я вырос в семье, где было шесть сестер. Когда старшие поучали младших, мне уже с детства приходилось слышать, что женщина не должна ходить большими шагами, как мужчина. Действительно, в старой России и сейчас за границей женщины делали и делают небольшие шаги, даже когда торопятся.

Но однажды у стадиона я увидел двух девушек. Обе явно куда-то спешили. Одна, постарше, субтильная, мельтешила изо всех сил. Другая, статная, шагала крупно - на один ее шаг приходилось два ее подруги.

Этот крупный шаг настолько пластичен, настолько спокоен, несмотря на стремительность, что я невольно залюбовался. Передо мной была походка, ставшая поступью. Она была прекрасна.

Советские девушки в огромной своей массе связаны со спортом. Шаги у них крупные. Но девушки эти так хорошо носят голову, у них так развернуты плечи и так гибки талии, что все их жесты - уже новая страница в явлений прекрасного".

За этим примером - целая шеренга сложных причинно-следственных связей: женское равноправие - спорт - мышечное и двигательное развитие - походка - изменение в эталоне, новое в Прекрасном.

Итак, эталон красоты изменчив. Но как бы ни изменялся он во времени и от народа к народу, этот эталон все-таки верно нес свою службу, позволял различать истинно женское и истинно мужское в человеческой внешности. Какие бы чудесные превращения ни происходили в облике слабого пола, они служили главной и единственной цели - обособить женщину, выделить и обрядить ее так, чтобы сомнений не оставалось: это сама Женщина!

Долгие века все эти превращения женской внешности носили чисто реформаторский, а то и просто маскарадный характер - никакой революции не делали. Самое удивительное началось тогда, когда женский облик стал медленно, но верно вбирать в себя черты мужского. Реформы кончились. Началась революция. И вот тут-то человечество заохало и заахало.

Вспомните: сначала обсуждались и осуждались короткие женские стрижки, потом брюки и брючные костюмы, женское курение и многое другое, что явно вело уже не к различению, а к сближению мужских и женских начал. Как этим новшествам душа сопротивлялась!

Жан Ренуар, сын знаменитого французского художника Огюста Ренуара, в своих воспоминаниях рассказывает, как во время пребывания в госпитале в 1915 году его навестила жена брата, актриса Вера Сержина. "Наконец появилась Вера. У нее были коротко подстриженные волосы и юбка, доходящая как раз до колен. Этот туалет показался тем более странным, что посетительница была в трауре - она приехала сообщить мне о смерти моей матери. Новый, никогда прежде не виданный облик Веры настолько меня поразил, что я не сразу понял смысл рокового известия. Мы помнили девушек с длинными волосами. Понятие женской прелести было для нас связано с прическами, и вдруг мы очутились перед новой Евой: за несколько месяцев она освободилась от символов своей зависимости. Наша раба, наша половина сделалась нашей ровней, нашим товарищем. Оказалось, достаточно преходящей моды - нескольких движений ножницами, главное, открытия, что женщина может заниматься делами, считавшимися до этого исключительно уделом сеньора и господина,-чтобы было навсегда разрушено социальное здание, терпеливо возводимое мужчинами в течение тысячелетий".

Брючный костюм довершил этот процесс. А что такое брючный костюм? Это прежде всего определенная походка (зоркий глаз у Сельвинского!), определенный стиль поведения, это без слов демонстрируемый факт, что социальные роли полов сблизились в той же мере, в какой сблизились их одеяния. И вот здесь читатель ждет оценки: хорошо это или плохо? Ответим так: это неизбежный результат неизбежных социальных процессов, безусловно благих для женщины.

Даже новые формы женской одежды, включая и брючные варианты, есть благо, особенно если сравнивать их, скажем, со временами корсета, заслужившего немало справедливых упреков со стороны медиков.

Сейчас эталоны женственности, ранее предназначенные для того, чтобы обособить женщину, подчеркнуть отличие Ее от Него, растворились, утратили свою особенность. Но и здесь дело дошло до крайностей. Недаром современные карикатуристы нередко изображают девушку и юношу со спины. И тот и та в джинсах. Оба стрижены. Бедра сходной ширины. Кто есть кто? Мода унисекс, то есть универсальная, бесполая мода, на какое-то время спутала все карты.

Но что происходит сегодня? Вкусы вдруг резко повернули назад, и мы оказались в плену старинных линий и силуэтов. О брючном костюме теперь не говорят "красиво", говорят "удобно". В современном искусстве, включая современнейший из его видов - кино, возник и утвердился стиль, именуемый "ретро" и как бы возвращающий нам моду на старое, хотя мода сама по себе всегда молода. Тоска по старым линиям и силуэтам сквозит во всем - изысканной, "под старину", мебели, в нашей любви к старинным бабушкиным воланам, шалям, мережкам, буфам и т. д. Этот омоложенный старинный стиль стремительно проник в женскую моду, вновь изменив облик женщины. Оказывается, требования к этому облику развиваются совсем не по прямой.

Ведь "ретро", этот последний вкусовой поворот,- сознательное возрождение старых, изысканных, изощренных форм в условиях, при которых день женщины начинается торопливыми сборами на работу, а кончается не менее торопливой пробежкой по магазинам, т. е. в условиях, когда от женщины требуется мобильность и, следовательно, все - прическа, одежда, обувь - должны помогать ей оставаться мобильной, иначе говоря, быть удобными, простыми. Ну, как тут быть, во что одеваться, какой походкой двигаться? Каким эталонам следовать?

Очевидно, одеваться, передвигаться и прочая и прочая мы всегда будем так, как требует того мода. Ведь и курят женщины из-за моды , хотя камнем на душу ложится эта модная привычка. Из-за моды и колодки деревянные на ногах носить можно, и джинсы брезентовой неласковости натягивать на бедра среди летнего зноя... И женщины, оставив в арсенале своих туалетов брюки и кепки, сшили себе длинные юбки с оборками и вновь пристрастились к шляпам с широкими изогнутыми полями.

Короче, женская мода за свою околицу выходить-то выходит, да все равно, как говорят в народе, далеко от своей деревни не девается. Думаю, и самые прихотливые ее капризы подчиняются какому-то стихийному процессу саморегуляции: женщина остается в своем поле (эта невольная двусмыслица приходится тут кстати), хотя возможности другого пола и поля ею тоже испробуются и эксплуатируются.

Сегодня мы намеренно ограничивали свою тему сугубо внешними сторонами женской красоты и не шли дальше зеркала. Хотя проницательный читатель понимает, насколько в современном человеке внешнее неразрывно спаяно с внутренним, духовным и как верна, не в бровь, а в глаз, пословица - по одежке встречают... И не только по уму провожают, а и по улыбке, жесту, тону. Жесты, как тон и улыбка, как способность шутить и гневаться, здороваться и прощаться, во времени переменчивы, от многого зависимы. Зависимость эта, видимо, определяется прежде всего тем, насыщаются ли наши чувства, наше сердце такими вот сигналами "внешность - поведение" от другого человека или чувства остаются голодными, сердце глухо.

Все мы - приемники и передатчики одновременно, и каждому веку свойственны свои "позывные" не только красоты, но и просто внешности. "Типы красоты менялись из века в век, потому что возрастала, усложнялась тоска человеческого сердца по пониманию и нежности, и то, что утоляло ее в XV веке, не могло утолить в XVIII. А то, что утоляло в XVIII, было в XIX не нужно", - пишет Евг. Богат в книге "...Что движет солнце и светила". Останавливаясь на красоте женщин XVIII века, автор замечает: "... в XVIII веке любили красавиц XVIII века. Эта красота - почти бестелесная, с неправильными подвижными чертами лица - показалась бы, наверное, несерьезной в тяжеловато-помпезном XVII веке и неглубокой в середине XIX. В XVIII же она утоляла потребность человеческой души в новой искренности и новой естественности...

Это было подлинным открытием женщины - не менее фундаментальным, чем последовавшие за XVIII веком открытия человеческого ума и сердца.

Полагаю, что в этом открытии особую роль сыграл Рембрандт, а точнее, та духовная работа веков, которую выявила его кисть... Выразив в женщине общечеловеческое, Рембрандт создавал, вырабатывал новые оценки женской красоты..." .

Разговор о красоте перешел у нас на историю чувств, на историю "духовной работы веков"...

Когда глаза наших соотечественниц были подведены синевой усталости, а ресницы опушены дымом военных пожарищ и пылью горячих строек, поднимавших города из руин, разве повернулся бы у кого язык обсуждать походку слабого пола, длину юбок, крой платья? Говорить о женственности в избранном нами ключе можно лишь на определенных рубежах материального и духовного благополучия - при светлой, солнечной социальной погоде.

Героини военных и первых послевоенных лет, воспетые поэзией Твардовского и Исаковского, должно быть, немало удивились, если бы в их присутствии мы прочли хотя бы одно, самое ординарное письмо, проникнутое нынешней ностальгией по женской чувствительности, впечатлительности, слабости и застенчивости. Даже не удивились бы - огорчились.

У Исаковского:

...Да разве об этом расскажешь -

В какие ты годы жила,

Какая безмерная тяжесть

На женские плечи легла!..

Один на один со слезами,

С несжатыми в поле хлебами

Ты встретила эту войну.

И все - без конца и без счета -

Печали, труды и заботы

Пришлись на тебя на одну.

Ненарядные, усталые, труду и долгу принадлежавшие женщины... Их суровые, горестно-тревожные лики смотрят на нас с полотен советских художников Виктора Иванова, братьев Ткачевых, с картин Гелия Коржева "В пути", белоруса М. Савицкого "Партизанская мадонна". Солдатки, вдовы, матери, труженицы с усталыми тяжелыми руками, корявыми от бесконечной работы... Этим исстрадавшимся, изождавшимся, а чаще всего и не дождавшимся своих дорогих и любимых женщинам мы во многом обязаны сегодняшним правом рассуждать о женственности.

Женщина на фронте, среди огня, крови и смерти. Тихие зори... Женщина в тылу у станка, работающая по две смены кряду. Истаявшая до прозрачности ленинградка в блокаду. Мать в оккупированной деревне и ее голодная ребятня - мал мала меньше. Мы, дети эвакуации, читавшие в госпиталях стишки, получая в потную от смущения ладошку кусок сахара. А хочется еще и хлеба. Разве все это могло пройти бесследно, не оставив тяжелых заметин на наших лицах?

Рассуждать о женской внешности, не оборачиваясь назад,- значит говорить вполовину темы. Не до забот о внешности нам было. Сколько красавиц сгорело в войне, так и не успев понять, что они красавицы. Миллионы будущих отцов так и не стали отцами, и мы по сей день трагически не досчитываем не только тех, кто погиб, но и тех, кто от них так и не смог родиться. Как страдала наша порода, как увечила ее война!

Все смывается временем. Все забывается. Глядите-ка, о красоте женской мы заговорили. Сразу видно: хорошо живем. Уже выросло новое длинноногое поколение, не только не знавшее войны, но и не понимающее, что такое недоедать, недосыпать. И у этих длинноногих уже растут дети.

Надо же было такому случиться, чтобы в начале 70-х годов мне в руки попал документ, резко воскресивший проблему женской внешности в условиях, когда проблема, казалось, была совершенно снята.

Американская домохозяйка Элизабетт Поллок прислала в Россию письмо, где говорится: "Нужно помочь русским женщинам в том, чтобы они имели более привлекательную внешность... Они не умеют пользоваться косметикой и соблюдать во имя стройности диету. Я видела фотографии, где женщины России выглядят очень непривлекательно..." Письмо было написано в начале 70-х годов, когда начинались брюки, "мини"-мода ушла в прошлое, "миди" спорили с "макси" и было повальное увлечение помадой под названием "перламутровая". Видимо, надежно защищает американская пропаганда своих подопечных от объективных сведений о Советском Союзе, поставляя на рынок новостей лишь определенные блоки информации...

Да, внешность женщины небезразлична не только ей самой или ее близким. Она - отражение многого: и условий жизни в стране, и уровня ее культуры, развитости представлений о прекрасном, и гигиены питания, режима труда и отдыха, довольства или недовольства своей судьбой. У Чернышевского есть точное выражение: "Что портит жизнь, то портит и красоту". Поэтому внешность не так уж второстепенна, как мы порою склонны думать. Это нечто такое, что создает представление о человеке и его жизни, определяет его социально-психологический портрет.

Веду к тому, что мы - заметные в мире женщины. Наша внешность имеет почти политическое значение, может быть козырем в пропаганде.

Поэтому еще раз возьмем в руки зеркало.

Обширный арсенал средств, дарящих нам очарование женственности, доступен каждой из нас - только не ленись, следи за собой.

И, надо сказать, мы не ленимся. Стараемся. Наряжаемся. Расходуемся па косметику. Порою даже слишком усердствуем...

Читатель, вероятно, и соглашается и не соглашается. Он думает примерно так: ну ладно, пусть внешность наших женщин хоть куда - нарядились и накрасились так, что каждой только в кино сниматься. Но разве женская привлекательность только в нарядах да в ухоженности? Она в улыбке, в глазах. В иные женские глаза и глядеть-то неохота: злые. "О душе лучше поговорим, о доброте, а от нарядов и так шкафы ломятся,- пишет экономист К. из Челябинска.- А на дочкин маникюр смотреть тошно: бутерброд себе сделать не может, за хлеб ногтями цепляет.

В войну, помню, женщинам не до нарядов и не до маникюра было, а сколько душевной красоты и тепла дарили они сражающимся воинам, какую излучали женственность добротой своей и лаской! Могут ли нынешние нарядные красавицы сравниться с красавицами тех времен, ходивших в телогрейках да в сапогах кирзовых?"

Письмо полемическое. Тема, заявленная в нем, требует особого разговора. Разговора, как просит читатель, "о душе".

"Что такое женственность? - спрашивает москвич Я.- Женщина сегодня зарабатывает почти наравне с мужчиной, считает себя независимой, равноправной. Она становится суше, жестче, резче. Кому от этого хорошо? Авторитет мужчины в семье окончательно подорван и определяется лишь авторитетом служебным. Жена перестает думать, как бы удивить мужа вкусным обедом, и чаще удивляет его тем, что вообще ничего не готовит".

Далее...