"Вы бы только видели, с каким нежным вниманием следит жена за траекторией моей первой пробной ложки от тарелки с супом! Вот это женственность!"-пишет из Гатчины Н. В. Автор письма Б. 3. из Калужской области придерживается крайней точки зрения: "Все стремятся предоставить женщине свободу, да забывают при этом, что ведут наступление на женственность. Кому нужна такая жена и ее, простите, "куриная" свобода? Женщина должна украшать семейный очаг, как цветы украшают луга".

Итак, как гласит старая пословица, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Если выйти за пределы кухни, эту заповедь можно толковать немного пошире: забота о мужчине, покорность ему, угождение - вот корень женственности.

Читатель ждет, что начнем доказывать несостоятельность этой мысли. Не начнем. Мысль эта в века патриархата была вполне состоятельной и общепринятой. Своего рода психологической аксиомой, опирающейся на экономическую зависимость женщины.

Времена меняются, жизнь во все вносит поправки. Однако иные из былых эталонов оказываются живучее тараканов - они прячутся в каких-то потайных щелях нашего сознания и тихо выжидают там своего часа. Стрелки расхожих представлений о том, какой же быть женщине, дабы считаться женственной, случается, словно завязают где-то и порою показывают совсем не то время. Мы вынимаем из запасников своей души требования, каким женщина уже не только не должна, но и не в силах соответствовать.

И сердимся, что она не соответствует, а она сердится на то, что мы сердимся...

Но все-таки сердимся мы все меньше - вопросы "траектории первой пробной ложки с супом" как-то утрясаются, теряют свою прежнюю категоричность, а если и вспыхивают с былым накалом, то лишь в нервирующих разговорах о том, "кто дома суп варит".

Конкретные социальные обследования показывают, что приготовление пищи, как и стирка, - на 90 процентов женская доля. Конечно, существуют дома, где лучше, вкуснее и ловчее готовит мужчина. Но, самое интересное, такой мужчина никогда не сочинит письма, похожего на вышеприведенные. Он вообще не будет пускаться в рассуждения по поводу "траектории ложки". А рассуждения эти существуют по той простой причине, что стандартные представления о стандартном распределении обязанностей в стандартном семейном коллективе - это представления о том, что пищу готовит женщина. Но есть ведь и отклонения от стандартов. Есть положения, при которых в семье вообще никто ничего готовить не желает. Муж кивает на жену, жена - на мужа, и так до тех пор, пока кто-нибудь не возьмет на себя труд постоять у плиты. Исключения только подтверждают правила. А правила складываются таким образом, что у плиты стоит женщина.

По данным международного обследования бюджетов времени городского населения, средние затраты времени на домашний труд колеблются у женщин от 3,8 до 4,7 часа в день, у мужчин - от 1,0 до 2,5 часа. Большой перепад этих затрат наблюдается в различных социально-демографических группах. Особенно много времени на хозяйство идет у семейных женщин, имеющих детей. Замужние работающие женщины уделяют домашнему труду на 30 процентов больше времени, чем незамужние, а имеющие детей - на 15 процентов больше, чем бездетные.

Поэтому если следом за читателем Н. В. из Гатчины связывать "траекторию первой пробной ложки" с женственностью, никаких таких особых изменений в этой "траектории" пока не произошло. Такова объективная социальная картина на сегодняшний день.

В 20-30-е годы пресса, рассчитанная на женщин, усиленно старалась в эту традиционную картину внести перемены. Частушки, стихи, заметки, письма работниц - все полнилось интонациями "долой кастрюльки". Даже злость, ожесточение слышались в них. И в то время это было понятно: тенденция, давшая крен в одну сторону, должна была уравновеситься противоположностью, чтобы потом все стало на свои места. Сейчас пресса в "кастрюльном" вопросе принимает позицию, которая, пожалуй, возмутила бы многих работниц в 20-30-е годы. Современные женские журналы пестрят кулинарными рецептами, изобилуют "полезными советами", рисунками мод и выкроек, руководствами по вязанию и всяким домашним поделкам. Домашность, деловитость, хозяйственность женщин оказались довольно устойчивыми свойствами, поддерживаемыми, с одной стороны, социально-экономической необходимостью (общественное наше питание пока не выдерживает конкуренции с домашним), с другой - силой психологической инерции. В итоге домохозяйственная жилка у современных женщин еще крепка. Изменения тут не так велики, как мы любим об этом говорить. И как это хотелось бы видеть на самом деле.

Природно-вечное, незыблемое, и как бы врожденное свойство женственности, конечно, связывается в нашем сознании с Мадонной, кормящей младенца. Мадонна с младенцем - вот она, точка отсчета. Вот она, кажется, истинная, природой данная женская доброта. Потом уже все остальное - хозяйственность, домовитость, заботы "о других" и т. д.

Да, велением природы женщина рожает. Велением природы кормит, нянчит. Но все-таки уточним: кормит - сама родительница, нянчит - сама мать или и тут бывают подставные лица? Посмотрим, что происходит ныне с материнством.

Вспомним спор "кормить - не кормить", который велся во времена Толстого и которому сам Лев Николаевич уделил весьма пристальное внимание. Казалось бы, несущественное обстоятельство, но Толстой каждый раз придирчиво оговаривает его в своих романах. Долли, Кити Щербацкая в "Анне Карениной", Наташа Ростова в "Войне и мире" "кормят сами". Анна в "Анне Карениной" не кормит, держит кормилицу. Поведение Анны - в русле обыкновения ее класса. Кормилицы были широко распространены в быту русской аристократии. Толстой, искренне желавший воспитать женщину в соответствии с другими, более природно-человечными обыкновениями, протестует против этого.

Во второй половине XX века на смену кормилицам пришло искусственное вскармливание младенцев. Внедрялось оно медленно, но сейчас привилось бесповоротно.

Еще на заре нашего века какой-то американской фирмой был создан молочный продукт для искусственного вскармливания. Младенцы, приобщенные к новшеству, хорошо росли, были веселы и краснощеки. Однако сбывалось это детское питание плохо. Сказывалась традиционная приверженность матерей к естественному вскармливанию.

Предприниматели обратились к специалистам по рекламе. Те запросили солидный гонорар.

Через какое-то время гонорар был с лихвой оправдан: продукт стал пользоваться активным спросом. Была нажата совершенно неожиданная кнопка в женской психологии. Кормящим матерям с грубоватой доверительностью советовали - "сохраняйте внешность, не уподобляйтесь дойным коровам". И тысячи женщин решили не уподобляться. (Спустя годы, уже ко времени второй мировой войны, когда выросли и стали солдатами те самые краснощекие младенцы, американские медики забили тревогу по поводу рака молочной железы у их матерей.) Естественные, природные и вечные, казалось бы, проявления материнства отсекались от женственности и приносились на алтарь опять же женственности. Вот вам и вечно женственная мадонна.

Кроме того, в разговорах о вечно женственной мадонне есть доля исторических натяжек и даже фальши. Вот пример.

Конец XVIII века, когда роль женщины как доброй матери и хранительницы очага, казалось бы, была в зените, отмечен поразительными явлениями: огромной детской смертностью и невероятно большим числом подброшенных детей. Французский социолог Эвелин Сюллеро в книге "История и социология женского труда" пишет, что в 1771 году в Париже число подкидышей, оставленных у дверей приютов, на папертях церквей или на улице, составляло треть родившихся в этом городе. Специально нанятые люди собирали в деревнях младенцев, от которых хотели избавиться родители только потому, что их нечем было кормить.

Переполненные малышами тележки останавливались у ворот парижских приютов, где, как явствует из архивных документов, выживал один из девяти. Эта печальная картина была характерна и для многих других городов Европы - Амстердама, Страсбурга. И в этой трагической атмосфере, лишающей материнство вечного ореола, развивалось и ханжески крепло представление о женщине как нежной, преданной и самоотверженной матери. Когда голод хватает семью за глотку и детей нечем кормить, матерям оказывается совсем не до женственности и ее вечных добродетелей. Значит, и в этой роли есть основательные социальные колебанияродителей с детьми. "Синдром жестокости" проявляется там с упорством и частотой, достойными сожаления. Число детей, избиваемых и истязаемых под отчим кровом самими родителями, растет год от года. Специально об этой проблеме см.: Сырокомский В. А. Искалеченное детство. М., 1978.">.

Правда, колебания эти приемлются нашим сознанием все же до известного предела. Материнская роль - от природы добрая, это не костюм: надел, снял, мода поменялась - купил новый. Чувство материнства имеет глубочайшую природную основу, и его социальные колебания говорят нам о том, что даже природа в таком сильном чувстве, как материнство, может деформироваться в угоду социальному.

"...Реально существуют лишь проблема соотношения природного и социального моментов в родительской любви и проблема специфики выражения этой любви в зависимости от биопсихических свойств мужчины и женщины и характера выполняемых ими социальных ролей.

К сожалению, в такой постановке эта проблема изучена чрезвычайно слабо, и единственное, что мы можем утверждать с полной достоверностью, так это величайшее многообразие форм и результатов взаимодействия естественного и общественного начал в родительском чувстве как следствие многообразия факторов (прежде всего социальных), которые влияют на данный процесс",- пишет социолог А. Г. Харчев в книге "Брак и семья в СССР"Брак</A> и семья ">.

Все реже теперь семья включает в себя три поколения. Все труднее становится с нянями, а бабушки тоже, как и все мы, работают, их помощь эпизодична. Отцы, как и матери, меняют смены, выкручиваются, выгадывают отпуска, чтобы побыть с сыном, дочкой. Отцы в массе своей справляются. И неплохо. Даже обезличенные проценты социологических обследований свидетельствуют о возрастании доли мужского времени, отданного воспитанию детей.

Все чаще видим детей на мужских руках. Причем совсем маленьких, настоящих сосунков. Присмотритесь внимательнее к людям на улице, в общественном транспорте. Отцы добры, нежны, внимательны. Таких мадонн еще не знавала история. Скульптура, графика и живопись, экспонировавшиеся на последних художественных выставках, все чаще предлагают зрителям сюжет: "отец - младенец".

Сначала скользишь взглядом: ну, младенец, ну, отец. Потом вглядываешься: опять отец, опять младенец? Наконец один скульптор объяснил: "Новейшая трансформация темы мадонны. Пластическое осмысление свежего жизненного явления. Красиво? И как точно схвачено!"

Так что же, тема мадонны вообще исчерпала себя? Нет. В теме появилась многозначность, связанная с расширением поля семейной деятельности для мужчин и поля профессиональной деятельности - для женщин. Потому-то папы и мамы в заботах о своих детях начинают заменять друг друга. Однако процесс этот только наметился. Да и вряд ли он завершится тем, что женско-материнское как две капли воды станет похоже на мужское-отцовское. Полная взаимозаменяемость здесь никогда не состоится. Значит, и эту главку мы можем завершить словами: женщина-мать за свою традиционную околицу выходить выходит, да все равно далеко от своей деревни не девается.

Зато когда она слишком уж отдаляется от своей "деревни", когда теряет доброту, ласковость, мы восстаем.

С молоком матери

В нескольких рассказах Василия Белова есть сквозная героиня Тоня, злая, придирчивая женщина. Она и мужа третирует, шпильками словесными изводит, и дочку, бедную, обижает, шлепает ни за что, все "воспитывает" ее на свой злой манер.

Типы злобствующих женщин есть у В. Шукшина ("Жена мужа в Париж провожала", "Три грации") и у многих других современных писателей.

Но ведь есть они и у драматурга Островского, и у Чехова, и у Горького. Конечно, все литературные злыдни по-разному и по разным поводам злыдничают, но злоба, она и есть злоба: на каких дрожжах ее ни ставь, одинаково несъедобна. А. Твардовский в "Василии Теркине" с юмором заметил:

Верь - не верь, случалось мне

С женами встречаться,

От которых на войне

Только и спасаться...

К тому ведем, что женские недоброта, неласковость всегда были всемерно и всемирно порицаемы. Все положительные героини сказок, авторских и народных, воплощают собой немеркнущие начала женской доброты. И Василиса Прекрасная, она же и Премудрая, и Дюймовочка, и Красная Шапочка и сотни царевен-моревен, как и сотни бедных падчериц, выгнанных из дому злыми мачехами, учат нас прелести доброго женского ума, искренности, самоотверженности, участливости. Этому же учит нас и классическая литература, всегда поднимавшая женщину на пьедестал высоких нравственных проявлений.

Доброта, конечно, чрезвычайно "идет" и мужчине. Всем к лицу это свойство. Но мы не зря связываем его прежде всего с именем женщины, именем матери.

Мать не одним молоком кормит. Она и любовью кормит. Трудно сказать, что важнее. При искусственном вскармливании голод младенцам не грозит, но заменителя любви пока еще никто не придумал. Любовь всасывается человеком с колыбели. А потом он ее отдает... Но чтобы отдавать, надо иметь. И если вам насоветовали не брать плачущего ребенка на руки - дескать, поплачет перестанет,- лучше берите. Пусть поменьше плачет.

Ряд исследователей детства (Дж. Боулби, Англия; К. Обуховский, Польша) отмечают такой потрясающий феномен, как "недостаток материнства". Это значит - эмоциональная недокормленность с пеленок. Это значит, что ребенка кормили, поили. В сухости и теплоте растили, да в неласковости, в равнодушии содержали. Через много лет это сказывается: дети вырастают со склонностью к агрессии, равнодушны к добру, они попросту плохо знают его на вкус.

Материнская мягкость, нежность и терпимость - те самые золотые скрепы, которые не дают проржаветь и рассыпаться цепочке душевных взаимосвязей меж людьми, когда они взрослеют. Потом эстафету принимают дочки-матери, потом еще раз дочки дочек.

Не только женским чревом, а и женской душой человечество создано. И все же считаем ошибочным относить все свойства и качества нынешней женственности к явлениям сугубо семейного характера.

Доброта теперь выступает и как одно из свойств общественного проявления личности. Особенно если эта личность по роду своей деятельности постоянно вынуждена контактировать с людьми.

Вся сфера обслуживания держится на такого рода контактах. У нас в основном в этой сфере заняты женщины. К сожалению, мы нередко стали отмечать некоторую "неконтактность" обслуживающих нас работников. Слова "будьте добры", "будьте любезны" требуют серьезного нравственного обеспечения, а таковое отсутствует.

Но раз доброта относится к важным общественным проявлениям личности, значит, и воспитываться это свойство (доброта не только для "своих", но и для "чужих", если они попадают в сферу вашего профессионального, делового внимания) должно не только в семье, для семьи и ради семьи, но и в школе, техникуме, вузе, лагере и детском саду - ради жизни в самом широком, самом социальном понимании слова. Слишком небезразличен человек к доброте и слишком болезненно воспринимает ее отсутствие.

Современная женственность прочно соединена с высоким уровнем культуры ее обладательниц, с их образовательным цензом, с их непременной включенностью в трудовую общественную жизнь. Но чего требует от человека, скажем, умственный труд? Ума требует, рационального подхода к решению многих рабочих задач, способности логически мыслить. Среди работников умственного труда много женщин, и число их неуклонно растет. Естественно, что рационализм "подъел" в женском поведении порывистость, чувствительность, эмоциональную нелогичность. Приятные, наверное, были качества, да что поделать... Раз женщина становится умнее, она - по логике вещей - должна стать и ловчее, разумнее, приспособленное в своем поведении. Короче, без обмороков и без истерик.

"Хорошо, - заметит читатель. - Рационализм с обмороками не в дружбе. А не "подъел" ли ваш рационализм и доброту?"

Думается, что доброту сейчас если что и "подъело", то как раз отсутствие рационализма (и, опять же, воспитания). У Чернышевского есть термин "разумный эгоизм". Примерный смысл его: делайте хорошо другим - вам тоже будет хорошо. От импульсивной самоотверженности прежней женской доброты давно бы пора перейти к разумной доброте, да вот беда: всякой разумности надо учить, как таблице умножения. Между тем женщину пришлось учить многому, чему раньше она не была учена, буквально той же таблице умножения. А прежние "таблицы" мы сдали в архив. Подводим к тому, что общество само сформировало женщину с той ее психологией, какую и воспевает, и корит сейчас.

Но вот Игорь Б. из Челябинской области пишет: "...Когда жена только и знает, что ругаться, я про все умные слова забываю. Помнишь только, что ласки хочется. От ругани хоть куда сбежишь. Хуже того - возьмешь себе в привычку задаваться вопросом: "Ты меня уважаешь?" А вопрос этот известного свойства и известного градуса. Если все валить на объективные обстоятельства, то, по-вашему, пусть все идет, как идет, куда заворачивает - пускай заворачивает, и ничему не будем поперек дороги кидаться?" Видите, как недостает нам порою женской доброты - и дома, и вне дома. И впрямь при таком положении вещей начнешь "поперек дороги кидаться"...

На время оставим наш индустриальный век и мысленно перекинемся на трассы, еще не ведающие асфальтовых покрытий. В карете прекрасные дамы. В упряжке отличные кони. Воздух чист. Проблемы загрязнения окружающей среды и экологического равновесия пока никого не волнуют. Еще нет двигателя внутреннего сгорания. Еще нет того смысла в слове "женственность", ради которого мы ведем весь этот разговор... Куда могут мчать кони наших прекрасных дам? Конечно, на свидание. В объятия мужественных и благородных рыцарей, которые ни в обиду не дадут, ни слова грубого не скажут. "Цок-цок" стучат копыта. Каждый миг сокращает расстояние между влюбленными. "Это из какого-то кино",- скажет читатель. Да, это из тысяч кино. Из темноты кинозала кажется, вот она, исконная женственность, вот оно, женское счастье, дорога, усыпанная розами!

Нежность, ласковость возлюбленной - самая тонкая, звенящая струна в истории человеческих взаимоотношений, самая высокая трепетная нота, взятая женским голосом. Уж так получилось, что именно эта роль, согретая и облагороженная усилиями корифеев поэзии, глубоко запала в женскую душу, угнездилась в ней.

И вот что важно: здание женственности возводилось не только и не столько самой женщиной, сколько ее окружением. Созидание женственности - огромный и непростой общественный труд. Мужской вклад здесь ничуть не меньше, чем женский.

Чтобы нравственные обоснования женственности появились на свет, чтобы прекрасным незнакомкам были обеспечены как бы социально-психологические права на слабость и трогательную мужскую опеку, мужчина должен был почувствовать за собой преимущество в силе. Это преимущество было дано ему природой. Но силе его мускулов надо было еще дорасти до мужественности, из физического свойства переплавиться в нравственное.

На определенном уровне развития человеческой культуры нравственное преобладание мужчины стало пронизывать собою все формы общения между полами. На мужественность как бы приходилась большая доля ответственности, юношеской любви ли это касалось или зрелых семейных отношений. Именно этим "всегда определялось нравственное содержание мужественности по отношению к женщине, тогда как женская ответственность и сама женственность обычно во многом зависели от того, как понимал и реализовал свою нравственную позицию в любви и браке близкий ей человек. Женщина испытывает унижение и разочарование не от того, что мужчина стремится быть нравственно сильнее и ответственнее ее, а от того, что он бежит от этой своей традиционной роли, стараясь сравняться с женщиной, а то и превзойти ее в слабости", - пишет А. Г. Харчев Брак">

Спасибо рыцарям за их неоценимый вклад в сокровищницу общелюдской эмоциональной и этической культуры, за новые и мощные мотивы, которые они вплели в любовную песню землян. Мотивы эти звучали во тьме веков и раньше, но все это было не более отдельных музыкальных фраз. Именно так называемая "рыцарская любовь", какой бы этикетно-демонстративной она ни была (и какими бы ни были сами рыцари во многих иных положениях), явилась первым веянием, первой ласточкой того возвышенного отношения к женщине, которое мы до сих пор величаем рыцарскимсексуальных отношений как в семье, так и в покоях женщин, сделавших эти отношения своим ремеслом. Не случайно рыцарская любовь, по крайней мере в начальной стадии своего развития, в качестве одной из важнейших морально-этических ценностей того времени имела возвышенно-платонический характер, носила форму поклонения даме сердца",- пишет А. Г. Харчев в книге Брак и семья в СССР" (с. 92-93).">.

Вместе с тем даже рыцарское отношение к женщине в основе своей было противоречивым. Есть меткая мысль Герцена, что женщина долгое время была "загнана в любовь".

Точно сказано. Лишь там, куда она была "загнана", она и могла как-то проявлять свою личность, там-то от нее не только ждали - требовали женственности. Собственно говоря, тому же и служил сам рыцарский этикет с его многочисленными и порою приторными галантностями.

В эпоху капитализма обращенный к женщине этикет дошел до крайней двойственности и противоречивости. Перед женщиной господствующего класса распахивали двери, расшаркивались, ей подставляли стул, целовали ручку, но все двери к получению равного с мужчинами образования или профессии - невзирая на этикет - тут же перед ней захлопывались. Марш в любовь! Надо было выдержать настоящую битву, чтобы девушки наконец-то получили долю своих стульев в университетских аудиториях. Форма отношения к женщине настолько разошлась со своим нравственным содержанием, что от нее осталась одна пустота.

Противоречие между формой и содержанием усугублялось здесь и тем обстоятельством, что крупная капиталистическая промышленность широко вовлекает слабый пол в общественный труд. Звук шевелящегося, крутящегося и лязгающего производства роднится со звуками женских голосов. Возникает как бы предпосылка - при капитализме она реализоваться не может - женского равноправия, основанного на участии слабого пола в общественном производстве.

Дорогу истинной, без показного лицемерия, культуре в отношении к женщине проложил социализм, предоставивший слабому полу равные права с полом сильным и четко, на государственном уровне, определивший достоинство женщины-матери и женщины-труженицы, обеспечив ее права и привилегии конституционными гарантиями.

И вот теперь спросим: нужно ли нам брать с собой в путь те старомодные галантности, которыми окружали женщину в былые времена?

Перекинем мысленный взор с дорог, не знавших асфальтового покрытия, на дороги, давно и прочно залитые асфальтом. Пересядем из кареты в автобус. Желательно загородный, чтобы ехать подальше и подольше. Едем, едем... Но уступают нам мужчины места. Сидят. И даже газетами не закрываются. А мы молчаливо стоим и держим тяжелые авоськи. Зато в душе своей даем волю критическому чувству.

"Разве это мужчины? - думаем.- Да это какая-то пародия на мужчин!" Назавтра ситуация может измениться: юный пионер услужливо предложит вам место в вагоне трамвая. Но общий итоговый результат жизненных впечатлений придется все-таки подвести со знаком минус: нет, не рыцари... И колесо поворачивается еще на один оборот. Даже в ответ на редкостное ныне со стороны мужчины предложение сесть девушка или женщина смущенно бормочут что-то вроде: "Не беспокойтесь, я постою...".

Далее...