|
|
Козлова Н. Н., Сандомирская И. И. Предисловие: История любви; Референт: порядок мира // Козлова Н. Н., Сандомирская И. И. "Я так хочу назвать кино". "Наивное письмо": опыт лингво-социологического чтения. М., Гнозис-Русское феноменологическое общество, 1996 С. 7-16, 58-87.
|
В начало документа |
В конец документа |
Козлова Н. Н., Сандомирская И. И. Предисловие: История Любви; Референт: порядок мира Продолжение. Перейти к предыдущей части текста Инкорпорированные коды традиционного общества придают уверенность в собственной правоте. Они не понимают, отчего они не могут наследовать квартиру родственницы, коль скоро они за ней ухаживали и сами ее похоронили, т.е. несли расходы на похороны, сделав все "как положено". Как несправедливый воспринимается институт прописки. Тюрьма, лагерь, "зона" - значимый элемент повседневности, который всегда незримо (или зримо) присутствует: "глянула возле его подезда стоить машина, критая Будка я думала чёрный Ворон за ним приехала, уменя огнем палохнуло серце, ой Боже мой, пошла надела очки вышла на балкон россмотрелася а то аварийная машина немножко отошла Успокоялася" [[ЦДНА, фонд 115, ед.хр. 2, л. 83.]]. И вот попадания-то в сферу действия централизованных систем насилия они стараются всеми силами избежать, уйти от явного столкновения с властями, обретая контроль над конфликтной ситуацией "домашними средствами". Вообще-то советское общество для них место, где "обязательно накажут". Но ведь уходят, предпочитая разборки своими силами, в своем кругу, осуществляя не только немедленное физическое насилие, но и своего рода торговлю и мену. Вот как был разрешен бытовой конфликт, который мы обозначили номером первым и который закончился выбиванием зубов соседу: "тот подал на Дмитрия в суд, он же мне муж черт его взялбе, я давай ходить просить Ваня, Поля простите ему пожалуста он был пяный дурной, нивкакую нехотят ему простить, тогда Дмитрий Иванович уже на работе начал просил начальство Оны оба работали на шахте Первомайской и Коржов и Тюричев, ну нач. движения бил Селин Иван Захарович да помиритеся-же начал он его просить ну Иван Коржов согласился забрал из суда документы я ему говорю бери что хотиш хотя сапоги, или гармошку, у нас была или пальто, он сказал что сто рублей ну мы вже согласилися чёрт сним из ста рублями лижбе простил, Я говорю туда дверь шырокая а оттуда узкая из тюрьмы Я пошла в контору выписала сто рублей тогда была тысяча, все было на тысячи, принесла а он взял только 800 руб. Ну и он Коржов неуставил зубы сибе, а пропили все до копейки, и померилися как сто пудов из плечей снято. ой господи сколько пережитков я перенесла с этым мужом Дмитрием Ивановичем Тюричевым" [[Там же, ед. хр.1, л. 45-46.]]. Еще пример разрешения конфликта, на сей раз происшедшего в семейном клане: "Киселёва Евгения Григоровна подала на вас в суд, но участковый их харашо знал, идите просите её ... Я говорю ну ладно. Кладите тысячу рублей на стол тогда я с вами помируся, я куплю путевку на курорт подличуся, тогда померюся и заберу документы из суда, оны положили на стол тысячу рублей старыми Я пошла забрала в суде документы, вот вам наука чтобы не ходили в уборную без друка, а то я буду за сто грам продаватся, свое здоровя дарить оно и так розтрёпаное дальше некуда" [[Там же, ед. хр. 1, л. 81-82.]]. Примерно в том же роде разрешаются конфликты на производстве. Вот пример ситуации, когда общность защищает своего члена от попадания в орбиту правосудия: "Было и так, он работал на Полтавской шахте подменял завшахтой Ковригу шахтёнка малинкая была, а в то время была карточная система в тисяча сорок седьмом году получил на работчих хлебные карточки трехразовки одноразовки талоны, и аванс свой и товарища Каракулина Дмитрия, десять тысяч облигаций, все получил и пошол в пивнушку отвести душу саванса, и всё это вытянуто в певнушки в Первомайки ... Я пошла на шахту начала просить работчих простите пожалуста его дурака пяницу. Ну что если его заберуть и посадят в тюрму дадуть ему срок, а этого не вернеш все утеряное дневные талоны, не умрем говорять люди, хотя и голодные но простим ему дураку алкоголику я получила алименти на дитей, и отнесли этому товарищу должок а самы какнибуть пережили, уладили это дело." [[Там же, ед. хр. 1, л. 43-44.]]. Те же способы бытуют и позднее, в мирные и относительно безопасные годы застоя. Наша героиня, работая сторожем в гараже случайно проспала кражу. Точно так же это мелкое по сравнению с вышеупомянутым случаем дело тоже "уладили" [[Там же, ед. хр.3, л. 30.]] Упомянутые способы разрешения конфликтов скорее старые как мир (социальный мир) способы жизни вместе. Этика выживания Сообщество, в котором живет Е.Г.Киселева, выживает, используя испытанные социальные техники и образцы, представленные наиболее зримо в формах крестьянского повседневного сопротивления [[См.: Scott J. Weapons of the Weak. Everyday Forms of Peasant Resistance. New Heaven; London, Yale Univ. Press, 1985.]]. Здесь культивируются ценности равенства. не столько в смысле переделения всего и вся, но в смысле права каждого на существование, на жизнь. Здесь сохраняется род моральной экономики, что-то вроде крестьянских "кусочков", когда голодному соседу отрезается кусок даже от последней краюхи хлеба [[Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М.: Мысль, 1987, с. 56-60.]]. Это - обычай как способ совместного выживания, встроенный в тело. Мы опять-таки имеем дело со множественной, полифункциональной социальной связью, базирующейся на личном доверии. Современнные функциональные отношения переводятся в терминых личной короткой связи. Текст Е.Г.Киселевой полнится случаями подобной взаимопомощи. В записках есть пример воспроизводства механизма "кусочков" в новой уже городской ситуации, в "большом" обществе. Наша героиня, работая во время голода 1933 г. в столовой, спасает шахтеров от голода, подкармливая их хлебом. Она "экономила" хлеб, утаивая талоны от положенного уничтожения огнем. В послевоенные годы дочь одного из этих шахтеров спасает в свою очередь ее, делясь краденой колхозной картошкой [[ЦДНА, фонд 115, ед.хр.3, л. 70-72.]]. В процессе интерпретации такого рода ситуаций доcтаточно часто происходит перенос и модернизация понятий. Возникает соблазн полагать, что эти люди так поступают оттого, что моральны и "высокодуховны", что следуют моральному императиву, в то время как они скорее выполняют некий социальный запрет. В их тело встроены техники выживания общности. Во всяком случае мой опыт исследования человеческих документов об этом свидетельствует. Вообще-то все способы действия, способствующие продолжению жизни, хороши, особенно если продолжение жизни под угрозой. Надо помочь родственникам, даже если они - "седьмая вода на киселе": "я их приняла покупала вошы почисала, глаза больние позакисали я их лечила мочой" [[Там же, ед. хр. 1, л. 75.]]. Можно и украсть (например, колхозные тыквы, чтобы покормить детей), можно спикульнуть выгадать на кусок хлеба [[Там же, ед. хр. 1, л. 63.]]. Е.Г.Киселева несла в своем теле в форме неявного практического знания представления об испытанных способах социального выживания и применяла испытанные тактики даже тогда, когда ее жизнь относительно наладилась. Она вязала коврики и продавала их на рынке. Она "жила бутилкамы здаю вот мне и добавок к зарплате а свою зарплату я ложила накнижку сберегательную [[Там же,ед. хр. 3, л. 20.]]. Проживая жизнь, Е.Г.Киселева обучалась и новым для себя способам жизни, овладевала новыми для нее социальными изобретениями. Одно время она работала в магазине. Она как на духу выкладывает как именно она научилась обманывать покупателей: "до 1941 г. я работала у магазине и чесно и обманивала людей" [[Там же, ед. хр. 3, л. 57-58.]]. Речь идет о новых для бывшего традиционного человека способах перераспределения общественного богатства. Такими стратегиями овладевали многие. В данных записках этот процесс объективирован. Е.Г.Киселева скорбно размышляет об упадке обычая соседской взаимопомощи, о распаде других традиционных поведенческих кодов. Героиня наша продолжает помогать, но взамен не ожидает ничего получить: "такой урожайливый год 1984. Все овощи есть фрукты, яблуки вышни, В зеленых магазинах всё есть лук, картошка морква, свекла, часнок, перец берите питайтеся только зачто? брать? оба лодари работать нехотят, а работают то все денги пропивают. Я пошла в зелёный магазин взяла дажет мочёные кавуны все есть, Ленин, говорил хто работает тот и ест. Ларискин муж детям отец плотит алименты регулярно вот она и сидит неработает. а сичас запила, как сичас Водочный мир, все люди подурели от Водки. и её мужа Сашу выгнали из работы тожеть за водку был п`яный наработе, Алиментов нету нечиво получать нечим жить и вот труба как она пишет в записки а я ведь Бабушка. глянула какой Юра голодный душа заболела покормыла его и дала Ведро картошки, Банку литровую Вареня вышневого, лук крупы пшеничной ушки мучные, пусть варят суп детям её, дала яблук свежих, пусть дети едят хотя оны неродные мне всеже их жалко" [[Там же, л. 7-8.]]. Перечень того, что есть в магазинах и у нее самой в закромах, ассоциируется с метафорой пира жизни. Ее родные не в состоянии в нем участвовать, а ей так хочется, чтобы они на пиру побывали. В современных обществах существует не имеющее параллелей многообразие досуговых активностей. Большая часть их, включая спорт, служит не только для снятия напряжений, канализации аффективного, либидинозного, но дает возможность для неагрессивного возбуждения [[См.: Elias N., Dunning. E. Quest for Excitement: Sport and Leisure in the Civilising Process. Oxford, Blackwell, 1986.]]. В ряду досуговых деятельностей и способов проведения досуга упоминается клуб, где смотрят кино, хождение в гости. В мире Е.Г.Киселевой как бы нет сложившейся досуговой области, где происходило бы контролирование иначе "расконтролированных" эмоций. Нет упоминаний о спорте, об играх. Даже праздник в его релаксационной и компенсаторной функции практически исчезает. И советские и религиозные праздники соблюдаются свято, но они вырождаются в пьянку. Алкоголь видится единственным компенсаторным средством. Социальные атрибуты подобных соседских общностей такого рода довольно хорошо описаны социологами (главным образом западными), пишущими по разделу "культура бедности" [[См. например: Lewis O. La Vida. New York, Random House, 1966; Lewis O. A study of slum culture. New York, Random House, 1968; . Valentine Ch. Culture and Poverty. Chicago-London, Univ. of Chicago Press, 1968. У нас эти исследования только начинаются. См. например: Е.М.Воронков, Е.А. Фомин Типологические критерии бедности //Социологический журнал, 1995, № 2; Ярошенко С.С. Синдром бедности // Социологич. журнал, 1994, № 2.]].Это низкий уровень образования, неквалифицированный труд, разветвленная сеть родственных связей, мужское доминирование, жесткое разделение ролей в семье, господство норм агрессивной мужественностим, интенсивное чувство привязанности к "мы-группе" и интенсивная враждебность к "они-группе". Документ свидетельствует, что в одном и том же обществе могут одновременно существовать люди с разными структурами личности. "Грубые" люди, которых описывает Киселева, и от которых она сама себя не отделяет, цельны. У них нет притязаний на какой-либо престиж, а значит они обладают значительно большим диапазоном разрядки аффектов. Они живут полно в соответствии с обычаями своего круга. Недаром специалисты отмечают, что культура бедности - культура гедонистическая. Быть может, здесь не так уж много радости, но полнота жизни испытывается в полной мере. Полна чаша жизни. В нашем случае мы имеем дело с сообществом такого рода, живущим на отечественной почве. Более того, текст Е.Г.Киселевой - его самоописание. Малая общность и большое общество: новые коды? Выше говорилось о впечатлении, что эти группы обитают в стороне от дорог Большой истории. Однако они развиваются в рамках государства и большого общества, они вплетены в систему функциональных связей, в сложные социальные фигурации. Они испытывают давление и государства, и системы образования, со стороны других социальных групп, т.е. главных образом извне. Попробуем посмотреть, каким образом атрибуты большого общества входят в жизнь малой общности, имея ввиду, что о новых средствах коммуникации уже говорилось. Кстати, включение в длинную социальную связь происходит и через еду: "Г.Муром питаются из Москвы мясным говядиной свениной" [[ЦДНА, ф. 115, ед.хр. 3, л. 34.]], которые возят в Ведре. Имена довоенных вождей практически отсутствуют. Имя Ленина упомянуто два раза, из них один в уже приведенном контексте - в качестве компонента присловья. Сталин упоминается один раз в связи с войной: был он "милостив и доверчив", не подозревал, что Гитлер - "игаист человеческого существования" [[ЦДНА, фонд 115, ед. хр. 2, л.12.]]. 22 июня 1941 - единственная историческая дата, которую Е.Г.Киселева упоминает. Слишком многое для нее в тумане: "толи революция то ли Война"[[Там же, ед. хр. 3, л. 69.]]. Большой Истории, с которой постоянно соотносятся записки "культурных", у Е.Г.Киселевой нет. Записки - еще одно свидетельство тому, что школами держатся цивилизации, что чувство истории не является самоочевидностью, что оно только культивируется. Е.Г.Киселева, проучившаяся только 5 лет в сельской школе, обрести его не сумела, даже до "Краткого курса" не дошла. Ее время - не бесконечная стрела Прогресса. В записках нет ничего ни о репрессиях, о раскулачивании, ни о лагере (исключение упоминание о немецких лагерях для военнопленных, и о наших лагерях для немцев военнопленных). В последнем случае она подчеркивает, что пленные немцы получали те же 1200 г хлеба, что и наши шахтеры. Жизнь в лагере и за пределами лагеря не слишком отличалась по степени насилия и агрессивности. Нет между ними демаркации. Хотя, как свидетельствует приведенный выше отрывок о "черном вороне", чувство страха возникает легко. Как Е.Г.Киселева вступает в систему длинных социальных связей большого общества? Вот, например, местному начальству, которое знают в лицо, не доверяют. Близкая власть, естественно, несправедлива. Справедливости ищут у власти далекой, представленной, например, В.Терешковой или Л.И.Брежневым, "Далекие" - где-то в центре, а по отношению к "ближнему кругу" на периферии. Письмо, написанной бабушкой от имени внуков, относится к речевому жанру крестьянской челобитной. "Я писала Терешковой Валентине Владимеровне, помогите пожалуста нашему горю. вот такого содержания письмо. милая женщина наша защитница мира женщин и Дидей дорогой наш человек от горя и беды я послала вам 11/XI 1979 письмо а вот нам прислали из горисполкома свое ришения выселять, судить, из квартиры как я вам уже писала это пишу я на имя Анны Ф что у миня маленкой рибенок родился 1979 г. 5 сентября. Мы не приписаны в этой квартири Крупская 9 кв 6 наша бабушка а моя сестра умерла 17/Х 1979 г. и мы осталися в этой квартире. мы за бабушкой ухаживали за больной и похоронили за свой щёт а похороны обошлися немало Я не работаю в декрете посколько у меня маленький рибенок, работала Токарем муж работает Сварщиком Донецкий ЦЭМ цех поизготовлению обсадных труб, нам по 20 лет нам негде жить, с припиской очень трудно и мы хотим что-бы нас приписали в эту квартиру Крупская 9 кв.6, и не беспокояли судом и Милицией мы оба комсомольцы в трудное время в стране мы всегда будим в переди. Стоим на очереди на квартиру 3тий имеется отношения из производства в Горисполкоме, помогите пожалуста. Послав письмо Терешковой, Е.Г.Киселева читает молитву: "молю бога что-бы Юра из своей симей остался в этой квартире, господи помоги нам грешным, и читаю отченаш" [[Там же, л. 18.]]. Совмещение письма и отрывка о молитве позволяет ощутить, что и письмо "наверх"и Отченаш выступают в одной функции: имеет место взывание к "высшей инстанции". Обращение к кодифицированному языку происходит, когда говорящему или пишущему надо подчеркнуть объективность высказывания. Кстати, чтение записок развеивает расхожее убеждение в иждивенчестве "совка". К властям обращаются как к Господу Богу, но рассчитывают больше на себя самих. Понятно, что часто поминая судьбу, какую-то часть ответственности стремятся с себя снять. С одной стороны, мы являемся свидетелями попытки вступить в длинную функциональную общественную связь, переводя ее на знакомый язык связи личного типа. С другой, стремление использовать общий риторический языковой код советского общества. Попытка наивная и неуклюжая, но именно она позволяет ощутить прагматику этого кода. Так эти люди производят отношение к всеобщему, универсальному, обращаются к понятной всему обществу аргументации. Еще один пример. Е.Г.Киселева обращается к жестокосердому начальнику: "Какой вы несознательной, вы партейный а он комсомолец если чуть в стране стрясётся вы-же вместе, в переди сражатся пойдете, в него пришло сознание спросил, а где он что непришол сам а бабушка за ниво пришла, я говорю он наработе какая разница. ну я вже тут оняла, еслиб Юра был в это время тут мне кажится он-бе взял трубку и позвонил до Письменого (фамилия начальника - Авт.)нач Ж.К.К" [[Там же, л. 28-29.]]. Отчего к начальнику "вернулось сознание", потому, что жалко ему Е.Г.Киселеву? Оттого, что он услышал знакомые слова и встрепенулся как полковая лошадь? А может быть в силу того, что Е.Г.Киселева, цитируя официальный дискурс (метанарратив), не только указывает на объективность высказывания, но и обозначает факт родства. Это, кстати, одно из нескольких свидетельств неавтоматичности действия. Бабушка советует внуку в подобных ситуациях быть "немножко артистом". Выше говорилось о Телевизоре, компенсирующем отсутствие привычного круга соседей и родственников и открывающим новые горизонты: "телевизор лучшей друг в комнате усе услышеш и увидиш и розвличение ..." [[Там же, ед. хр. 3, л.6.]] Именно через телевидение входит в сознание политический дискурс. Телевизор у Е.Г.Киселевой появился при Брежнева. Она "проспала" Сталина, но Брежнев прочно вошел в ее жизнь. Это вхождение происходит постольку, поскольку этот дискурс способен предстать в контексте личного опыта: "Сичас сижу и смотрю Телевизор как Брежнев Л.И. в Германии с нашим посолством и ему вручают Хорекен германский руководитель страной орден высшей наградой германской Демократической республики, а также сьехались социалистические страны руководители, смотрю наних все люди как люди, нет разници мижду народамы, а вот на немцов немогу смотреть ровнодушно аны нашы враги а типерь цилуют нашего любимого и защитника мира Брежнева Л.И. как вроде такие хорошие гады проклятие розкрываются мои раны хотя оны комунисти, сидят на креслах в дворцах культуры жизнерадосные одети прилично а мне все кажится оны в тех шинелях в зелених, в сапогах с подковамы, который очувается ихний стук шагов и собственая пичаль на душе томится до сих пор, и все думается что оны нас обмануть так как в 1941 году" [[Там же, ед. хр. 2, л. 11-12.]]. Вообще она иностранным руководителям не очень-то верит, улыбка Рейгана кажется ей фальшивой. Но, с другой стороны, "люди есть люди хоть оны наши Враги" [[Там же, ед. хр. 3, л. 69.]]. Враг (нечеловек) превращается не в друга, но в человека. Читатель киселевского оригинала обратит внимание на те места, где описывается, как "советские" и "немцы" вместе хоронят, вместе вытаскивают корову из подвала. В противоположность советской интеллигенции Е.Г.Киселева относилась к Л.И.Брежневу хорошо. Он для нее вроде царя Александра III -миротворца: "Брежнев Лионид, И, заграницу ездил и завоевивал дружбу между нашой и заграничнимы людмы обятиями и поцелуямы" [[Там же, ед. хр. 2, л. 90.]]. Е.Г.Киселева продолжает жизнь благодаря собственной силе и витальности, умению терпеть и браться за любую работу, однако, благодарность и чувство удовлетворения выжившего она переносит на представляющих власть. Наверное оттого, что чувствует себя игрушкой в руках надличностных социальных сил. *** Социокультурный анализ текста позволяет поставить вопрос об антропологической и цивилизационной специфике российского общества ХХ в. Работая на материале западных обществ, Н.Элиас полагал, что централизация насилия, монополизация его государством, приводит к появлению на исторической сцене людей с развитыми механизмами самоконтроля. По его мнению, там, где установлена государственная монополия на насилие, там снижается степень насилия частного, и это помогает снизить общую степень насилия в обществе. Применимо ли это теоретическое положение к советскому обществу, если судить по этим запискам? У нас имело место культивирование самоконтроля, род "репрессии по отношению к самому себе", но в иных социальных пространствах. Это советский "средний класс", в котором мы можем зафиксировать и потребность в управлении эмоциями, и высокую степень стыдливости, и наличие дифференцированных кодов поведения, и стремление к обозначению социального отличия через "культурность"[[См. подробнее: Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса из хора. М., ИФРАН, 1996.]]. Однако социальное пространство последнего было достаточно узко и тесно. Слишком большое место занимают пространства, подобные тому, о котором идет речь в тексте Е.Г.Киселевой. Наличие централизованной системы насилия, не снижает степени насилия повседневного. Существующие внешние социальные запреты не превращаются в органический встроенный самоконтроль. В то же время, раз в каких-то ячейках общества не произошли психологические сдвиги, не возникла способность в самоконтролю. Отсутствие этих систем самоконтроля только увеличивает мощь систем централизованного насилия, хотя, как говорилось выше, минисообщество старается ускользнуть. Встает и вопрос о том, каким образом исследовать "культуру бедности" нашего общества. Являются ли ценности сообществ, аналогичных тем, в котором жила Е.Г.Киселева, отклонением от господствующей системы ценностей? Если нет, то тогда какая именно система ценностей является господствующей? Во всяком случае, Е.Г.Киселева никакой "другой" системе ничего не противопоставляет. Да и можно ли с позиций постклассических методологий говорить о господствующей системе ценностей и отклонениях от нее? Если возникли новые социальные коды, то каковы они, помимо тех что выражены в официальном кодифицированном языке? Российский опыт ХХ в. при всей его уникальности может претендовать на универсальное значение. Не одно поколение и не один раз пребывали в состоянии на грани социального бытия. Люди не только испытывали голод, холод, угрозу физическому существованию, они ощущали распад социальных связей, опасность превращения общества в необщество, в пространство войны всех против всех. Слишком часто они хоронили без гробов и ели несъедобное. В условиях снижения онтологической безопасности культивирование цивилизационных качеств, сопряженных с усложнением социальной связи, с культивированием различных средств самоконтроля, оказывается невозможным. Опасности такого рода ощущаются и в наши дни. Более того, этот опыт представлен в виде инкорпорированной истории, в форме социальной памяти. И первое и второе выступают в качестве предварительного условия процессов, развертывающихся сегодня. Можно легко представить себе внуков нашей героини в числе бастующих шахтеров. Исследование документов, аналогичных запискам Е.Киселевой, это обращение к тем сторонам социальной жизни, которым до сих пор в отечественных социальных исследованиях не уделялось достаточного внимания (маргинальное социальное бытие, первичные социальные общности, в том числе аффективные, первичная социальность, динамика внешнего ограничения/самоконтроля, различные типы повседневных взаимодействий). Одна из значимых проблем - витальность: витальность "отдельного человека" как биосоциальное качество (желание продолжить существование); витальность как культурное и социальное качество. Способы социокультурной кодификации в разных социальных пространствах также должны стать предметом более пристального исследования. Рассмотрение Российского общества ХХ в. под углом зрения социального бытия/небытия позволит нетривиально подойти к тем процессам, которые до сих пор обсуждались в рамках социально-политического дискурса.
|