Как показывает практика, всякая продукция, в которой чувствуется феминистская направленность, со стороны традиционно настроенной части общества вызывает отрицательный отклик, вне зависимости от того, что именно утверждается. Так, когда американские феминистки написали о том, что сами по себе отношения между полами они рассматривают как нечто непредосудительное, западная пресса начала обвинять их в гедонизме и эротомании. В нашей стране при практически полном отсутствии феминистской прозы литературные критики тоже уже умудрились найти проявления "феминистского эротизма" (правда, вместе с постмодернизмом и прочими "цветами зла"). Однако, как мы все хорошо знаем, в полном противоречии с этим делаются обвинения и обратного характера. Так, когда итальянские феминистки пытались поджечь кинотеатр, где показывали порнографическую кинопродукцию, когда американки сорвали очередной конкурс красоты, было немедленно объявлено, что они старые девы и "синие чулки". Поэтому в такой ситуации остается делать только одно - говорить то, что думаешь, независимо от того, как это будет прокомментировано.

Нужно отметить, что данная часть работы создавалась с наибольшим трудом: писать, почти без надежды найти поддержку со стороны читателя, очень сложно. Автор не ставит себе целью убедить в правоте своих воззрений, понимая, что слишком уж основательно здесь пересматриваются принятые в наше время представления. Наша цель поэтому только в том, чтобы привести аргументы в пользу определенной точки зрения. В связи с этим нам прежде всего хотелось бы обратить внимание на одно обстоятельство, о котором уже говорилось, - это абсолютизация современных нам воззрений: мы живем в условиях такого понимания отношений между полами, которое представляется нам заведомо единственно возможным. Любой намек на какое бы то ни было обсуждение пересмотра системы интимных отношений вызывает в нас ужас. Людям не хочется отделять половые отношения от той "упаковки", в которой они сейчас существуют. Кажется, что интимные отношения тем нам и дороги, что они такие, какие они есть, что они - самая сердцевина того, что связывает нас с миром. Более того, может быть, только для этого мы и живем, только этому и радуемся, и если кто-то хочет отнять и "счастье любви", то это уже чересчур. Тут уже просто невозможно выдержать: пусть что угодно, только бы хоть это было, а то станет совсем тоскливо жить на свете. Тем более что именно такой, привычный нам, всем известный тип отношений между полами и воспроизводится каждую секунду всем строем нашей жизни. Иначе говоря, слишком многое связывает людей с существующей поныне системой чувственности, чтобы от нее можно было отказаться легко и без сожаления. Тем не менее рассматривать структуры нашего телесного режима, его "культурную арматуру" все же необходимо, как бы больно это ни было[[Разумеется, не только автор этих строк проявляет интерес к проблеме сексуальности с гендерных позиций. Некоторые ведущие теоретики феминизма стоят по сути дела на тех же позициях. Однако автор сформулировала свои воззрения самостоятельно (и, следовательно, несет за них полную ответственность). Когда в наши руки попала литература сходного содержания, она только укрепила нас на этих позициях.

^]].

Одним из наиболее общих предусловий бытия человека на земле является необходимость взаимодействия людей. Однако характер этого взаимодействия может быть различным. В эпоху господства патриархатных норм общее реальное отношение связи между людьми принимает специфические объективированные формы - психологи называют это "фиксацией". Поясним, что мы имеем в виду. В действительности налицо только факт того, что люди могут нормально существовать лишь в ситуациях взаимной связи (которую в Христианстве и называют "любовью"). В условиях патриархата постепенно утрачивается понимание значения представлений о "любви к ближнему", они замещаются на некий субститут "половой любви". В результате теряется важнейшая связь (и адекватное понимание баланса) между взаимными человеческими обязательствами, на которых базируются основы общей жизни людей, и порядком условий продления рода человеческого - начинается возгонка именно "полового" момента. "Любовь" вместо значения связывания людей в совместных действиях незаметно принимает форму резко выраженной "фиксации" на "объекте" (которую к тому же предлагается еще и выполнять по правилам сексуального "этикета"). Такая редукция - сведение, переведение с одного уровня участия на другой - выводит из игры факторы духовного, смыслового характера, это постоянное будирование одного только сексуального компонента, поддержанного другими условиями существования людей, не может не откладывать деструктивного отпечатка на весь порядок существования индивидов.

Почему мы вообще в этой работе говорим о сексе? Потому что женщина в головах большинства людей связана с сексом? Если бы мы говорили о сексе на этом основании, то противоречили бы себе. У нас мотивы совершенно иные. Продолжая разговор о микрополитических условиях складывания норм, мы говорим о сексе потому, что будем дальше разъяснять вопрос о том, что представляет собой политика в ее современном варианте, когда она особенно очевидно представлена как микрополитика, то есть политика, осуществляемая "на телах", а не в своих традиционных сферах.

В наше время часто можно слышать слова о том, что больше не существует тех запретов, которые раньше были столь очевидны. Действительно, можно сказать, что некоторые запреты пали, но следствием этого оказалось отнюдь не обретение свободы, как это хотят сейчас представить. Перед нами пока только "смена декораций" в том смысле, что цензура практически как была, так и осталась, но, если раньше действовал один тип цензурирования, то теперь действуют другие. Если раньше возбранялось произносить какие-то определенные фразы (например, нельзя было говорить: "социализм - неудачный вариант общественного строя"), то теперь можно произносить подобные фразы. Однако происходит это не потому, что собственно свободы стало больше, а потому, что сказанные людьми на улице фразы, будь они какими угодно, сейчас вообще политически нерелевантны, поскольку политика переместилась в другое место. Она теперь работает не "в умах", а "на телах", то есть на микроуровне.

В частности, нам в виде последнего достижения преподносят, что "сейчас у нас есть секс", а раньше как будто бы "секса не было", и, следовательно, налицо некоторое освобождение. Это представляется настолько очевидным, что все, кто намерен хоть что-то возразить, обязаны тут же почувствовать себя ретроградами и старыми девами, которые зловредно преследуют здоровую и задорную молодежь, естественно, полную желания заниматься сексом. Но на деле все, к сожалению, совсем не так безоблачно и не так безобидно.

Прежде всего уточним: по нашему мнению, раньше секс тоже "был", но его понимали как феномен для интимного употребления, а сейчас под именем свободы на деле осуществляется довольно откровенное вторжение общества в эту сферу, то есть, скорее, можно сказать, что у нас не "появился" секс, а что нас начали к нему побуждать, а это не совсем одно и то же (в действительности начали побуждать говорить о сексе, а уже через это и побуждать к самому сексу). Конечно, с этим утверждением можно не согласиться, но, как кажется, такое побуждение все-таки есть, и мы постараемся это аргументировать. Разве можно по-иному оценить, например, высказывание газеты МК от 8 марта 1991 г. (которое мы уже приводили) о том, что ЭТО нужно делать 300 раз в году? А регулярно выпускаемые "учебники по сексу" для молодежи со специфической, вполне определенной - "крутой", интерпретацией половых отношений? Если не побуждение к сексу, то как в таком случае оценить всю работу, проделанную в огромном масштабе СМИ в газетах, на радио, и особенно теперешний стиль и характер передаваемой продукции ТВ? Вспомним, сколько раз в день нам показывают по ЦТ эротические фильмы (если учесть все программы)! А за пределами Москвы, на всем пространстве нашей "необъятной родины", из двух фильмов, которые вечером показывались в кинотеатрах в течение 1990-1993 гг., по сведениям, полученным из Кинопроката, один фильм был обязательно эротическим. Разве это не специфическое культурное побуждение к сексу? Если нет, то что же тогда называть побуждением?

Нам не хочется замечать, что само слово "сексуальность" мы употребляем весьма расширительно, подразумевая под ним феномены весьма разные. В нашем представлении сексуальностью покрывается широчайший спектр взаимоотношений людей, при этом подоплека столкновений человеческих судеб может быть головокружительно многообразна, воистину трагичными могут оказаться пути биографических экзистенциальных "сшибок" двух разнополых (и однополых) людей, однако наше общество не утруждает себя осознанием подобных ситуаций, отсылая "трудные случаи" по ведомству того, "что понятно". Если приглядеться внимательно, мы легко заметим, что под сексуальностью понимаются явления иногда по сути дела противоположные по содержанию и это никого не смущает.

Когда мы говорим о сексе, то, на первый взгляд, кажется, что речь идет о "постельных ситуациях", которые связаны, во-первых, с получением удовольствия на уровне ощущений и, во-вторых, с деторождением. Попытаемся показать, что ни к тому, ни к другому наш секс непосредственного отношения не имеет. Прежде всего нужно предупредить, что, с нашей точки зрения, здесь совершается подмена. Сейчас принято считать, что секс - это какие-то абстрактно понимаемые половые отношения между индивидами, имеющими различную, также абстрактно понимаемую анатомию, однако на самом деле под этим видом прокламируется совершенно конкретное отношение, которое жестко предписывает индивидам разного пола те или иные модели поведения и чувствования. Нужно сказать, что в абстрактном виде вообще никто никогда половых отношений не наблюдал, а в конкретном виде они всегда регламентированы, причем эта регламентация поддерживается и усиливается всем строем социальных систем, существующих в культуре в течение последних тысячелетий, систем, которые достаточно отличаются одна от другой. И если культура свою работу такого рода скрывает, значит, это неспроста. Значит, почему-то нужно, чтобы дело было преподнесено так, что это якобы "сама природа" предназначила индивидов к такой интерпретации половых функций, которая имеет вид сексуальности, то есть строго регламентированного поведения, основанного на отношениях обладания, с одной стороны, и подчинения - с другой.

Если присмотреться повнимательнее, то станет ясно, что "сама природа" этого не могла предположить в принципе: здесь противоречие заложено с самого начала, поскольку собственно природное состояние никаких отношений подчинения и подавления не предполагает. В природе как таковой власти вообще не существует - это изобретение чисто культурное. Отношения господства и подавления связаны с условиями коммуникации.

Получается, что только в культуре (и только в культуре нашего типа) отношения между мужчинами и женщинами расписываются по схеме, которая постоянно замалчивается, но на деле также постоянно и продляется и воспроизводится: по схеме, которая складывалась постепенно и сейчас, ко времени ее более или менее полного утверждения, получила у психологов (психологов отнюдь не только феминистской ориентации) квалификацию садомазохистской. Сейчас мы переживаем как раз тот момент, когда такая интерпретация половых отношений вошла в свой апогей и стала видна арматура складывания этого понимания, стало видно, как оно формируется, от чего зависит, какие условия предполагает.

В частности, только теперь стало заметно, насколько насильственно такое понимание половых отношений как раз именно "по природе" (если вообще здесь уместно говорить о какой бы то ни было "природе"). Становится все более понятно, что нужно было долго извращать людей: мужчин в сторону вменения получать самоубийственное удовольствие от унижения женщины, женщин - в сторону противоестественного удовольствия от надругательства над своим телом и духом, то есть нужно было долго приучать человечество к тому, что мужчина изначальный садист, а женщина - по сути своей мазохистка. Практически каждый человек заново вынужден решать для себя нелегкую задачу идентификации со схемой действий, предписанных его или ее полу. Сплошь и рядом, движимые императивами нравственности и сострадания, мы отказываемся от этих схем и в этом случае сразу же ощущаем всю тяжесть взятого на себя обязательства и обнаруживаем себя один на один со всей мрачной традицией последних тысячелетий.

Эта невидимая миру борьба возобновляется непрерывно в сердце каждого из нас, и тот факт, что до сих пор принято делать вид, что все в порядке, ничего по сути дела не меняет. Над нами продолжает тяготеть груз двусмысленного (чтобы не сказать пагубного) условия, дающего важнейшие - и поэтому скрытые - основы тех рамок, в которых развертываются возможности человеческого существования. Если бы садомазохистская схема, которая была заложена в основание этой культуры, была естественна (или хотя бы неестественна, но действительно полностью культурно адекватна), то сама постановка этого вопроса была бы принципиально для нас закрыта: эта проблема всегда оставалась бы "на невидимой стороне луны". Действительно, вполне можно представить себе такую ситуацию: существует тип культуры, при котором никому в принципе не может прийти в голову мысль о том, что садомазохистская подоснова распределения половых ролей - это нечто предосудительное. Однако на деле этого нет. Следовательно, тот факт, что нам такие мысли доступны, показывает, что в этой культуре изначально заложена не только сама схема, но изначально же - втихомолку и поэтому нечестно - заложена и наша невозможность с ней смириться. И теперь культура работает, предполагая, что сводить баланс этой глобальной динамики, допустимо только ценой постоянного возобновления болезненной, зачастую разрушительной для психики ситуации скрытого, но узаконенного аморализма.

Такой тип культуры может обеспечивать продвижение только за счет наличия постоянного конфликта и острого психического и нравственного дискомфорта. Здесь в грубой форме постоянно предполагается необходимость некоего сверхчеловеческого усилия по преодолению нравственных оснований. Когда эта ситуация развертывалась в условиях существования традиционных обществ, то там была сильная установка на религиозно-нравственную ориентацию и поэтому такая схема еще как-то работала. Но в новых условиях, когда нравственные ценности становятся (через средства массовой информации) добычей политических "элит" и предметом их манипуляции, сама возможность преодоления нравственных оснований (непосредственно ориентированная на наличие садомазохистской нормы) быстро становится моментом в политической игре, а пресловутые "сексуальные отношения" неожиданно превращаются в новую ее карту.

Посмотрим, какой механизм при этом применяется. Как представляется, это происходит через организацию особых условий, в которых обсуждают секс, когда сам разговор о сексе выступает как форма запрета на осознание культурного, то есть гендерного характера половых отношений. Вся современная политика в этой сфере направлена на осуществление (как мы уже упоминали) запрета через замещение. Весь широчайщий комплекс отношенй между полами, переводится в план связей, организованных только и исключительно на сексуальной основе, а далее действует микрополитическая по своей сути кампания прославления сексуальности. Секс сейчас стал, таким образом, самой существенной формой запрета на обсуждение гендерных вопросов. Эта почти невидимая грань, которая отделяет одно от другого, чрезвычайно важна.

При этом все претензии современных политиков (включая СМИ), на то, что им удалось наконец сказать какую-то правду о половых отношениях, которую до них якобы не решались сказать, претензии на некую особую чисто мужскую серьезность (очевидно, что такие претензии есть) - все они в данном случае рушатся с самого начала, поскольку предлагаемое ими понимание половых отношений никоим образом не может рассчитывать на объективность. Это особенно хорошо заметно сейчас, когда в нашей стране оно стало господствующим. Утверждение сексуальной интерпретации половых отношений реально привело только к возникновению специфической формы массовой социальной болезни - формы патриархатно ориентированного политического фантазмирования, которое направлено на тело и имеет явно выраженную гендерную подоплеку.

С нашей точки зрения, сексуальность как культурное взвинчивание тела до определенной кондиции, имеет прежде всего отношение к неврозам, а уже во вторую очередь к половым проблемам через которые оно себя только открывает. Под видом широко разрекламированной свободы, современное общество открыло только те каналы, через которые люди получили возможность "есть друг друга поедом". Сейчас становится все более очевидно, что основная наша проблема - невротическое неблагополучие: оно сконструировано как фон, на котором развертываются другие жизненные коллизии.

В последнее время мы все чаще замечаем, что люди реагируют на ничтожные проблемы как на катастрофические события - это особенно касается молодежи, хотя печатью невроза отмечено все наше общество. Мы имеем в виду постоянно возобновляемые нелепые семейные ссоры, нередко приводящие к распаду семей, нервные расстройства, иногда и суицидальные случаи, мотивированные абсолютно никчемными поводами и т.д.). По нашему мнению, подлинной причиной тут служит сам тип культуры. На закате своей истории, ослабевая, патриархат все более раскрывает свою арматуру. Спекулирование на неврозах всегда было основным условием его существования, но сейчас становится все более понятно, что как мужчины, так и женщины невротизированы именно через патриархатные каналы норм "женственности" и "мужественности".

На протяжении всего этого повествования мы обсуждаем, как именно этот тип культуры невротизирует женщину путем внушения ей представлений о своей неполноценности. Как нам кажется, именно он повинен в том, что женщина часто ведет себя неадекватно, когда она действует в соответствии с культурными правилами своей эпохи (или когда делает недостаточно продуманные попытки защищаться от этих правил). Но идет столь же жестокая невротизация и мужской половины человечества. Попытаемся коротко упомянуть о механизмах, которые здесь используются.

В этом случае невротизирование начинается с накачивания стремления "позволять себе", которое рассматривается как, по существу, мужская прерогатива: крайняя степень неуравновешенности в общении (даже с незнакомыми людьми, например, в транспорте), дух нетерпимости и необоснованных придирок по отношению к "другим", общение в условиях как бы постоянной угрозы истерического припадка или даже неспровоцированного нападения. Неспособность отдать себе отчет в последствиях содеянного рассматривается сейчас как нечто, если и не естественное со стороны мужчины, то уж во всяком случае как нечто извинительное. Для женщины такое поведение рассматривается как крайне нежелательное, а для мужчин вполне допустимое.

Мало кто замечает, однако, что все это имеет своим основанием логику взвинченного и сексуализированного желания. Все эти феномены можно более или менее удовлетворительно объяснить, на наш взгляд, только в том случае, если учитывать их резкую патриархатную направленность и то, что они (эти как бы своего рода желания, выражающие особую форму нехватки) отлично контролируются патриархатной ориентацией нашего общества и производятся именно в ее интересах. Иными словами говоря, сама новая "свобода" непосредственно ориентирована сейчас на это взвинченное сексуализированное вирильное поведение. Нам попросту очень не хочется замечать, что эта "свобода" практически понимается как только мужское достижение (женская же "свобода", по сути дела, сводится к обслуживанию мужской).

Основное, на что хочется обратить внимание, - это тот новый момент, что свобода в нашей повседневной реальности интерпретируется сейчас в весьма специфическом стиле и в строго определенных рамках. Поясним, что имеется в виду. Дело в том, что в соответствии с предписанной нормой "изнанка" мужского бытия должна быть определена весьма однообразно - она должна представлять собой постоянно повторяющееся стремление к "запрещенному". Так должно быть построено мужское подсознание. Таких же "запретов" сформировано только два: порнография и уголовно наказуемая деятельность. Мужчине неявно, но весьма жестко предписывается стремиться к сексу именно в его порноинтерпретации и к различного рода уголовным деяниям - в пределе к убийству или хотя бы к возможности иметь оружие. Таким образом, механизм этой "культурной техники" состоит в том, что к этим искусственно навязанным запретам возбуждается интерес, затем этот интерес продолжает неуклонно подогреваться и в результате, наконец, торжественно "снимается", но "снимается" в весьма специфической форме, а именно так, что проблема-то не решается, поскольку способы снятия подбираются такие, чтобы оставалось постоянное ощущение "горькой конфеты", ощущение невротического дискомфорта и чувства смутного недовольства собой, которое мужчина должен по неписаным правилам этой культуры немедленно перенести на женщину, что он постоянно и делает (нередко с подачи средств массовой информации, полностью вовлеченных в эту политическую игру).

Действительно, если вспомнить, что нам показывают по телевидению, мы должны признать, что в многочисленных, постоянно повторяющихся сюжетах все идет удивительно однообразно: как только кончается эротика, тут же начинается драка; как только кончается драка, едва только произносится пара фраз, и опять начинается эротика. "Пиф-паф" - половой акт, опять "пиф-паф", опять половой акт, опять "пиф-паф"... и так по много раз в каждом фильме, а потом то же самое в другом точно таком же фильме. Время, отпущенное на связующие эпизоды, уже приближается к нулю.

При этом обратим внимание на то, что фильмы, которые показывались раньше, говорили "о реальности", а теперь произошел незаметный, но весьма важный сдвиг: предметом повествования стали фрагменты подсознания. Кино занимается одной и той же работой - все время прикасается к болевым точкам запрещенных желаний (инспирированных, конечно). Между тем, по стилю кинопродукции, ее тону, работе со светом и т.д. можно проследить, как вместо реальности идет отсылка к кускам фантазмов, фрагментам подсознательных картин. Их разоблачает невероятный темп, ржаво-красный, темно-синий или серый фон, специфические интонации и музыкальное оформление, помогающие воспроизведению готовых отдельных кусков подсознательного материала. Этот мало заметный трюк на деле играет важнейшую для культуры роль, поскольку подсознательный материал - это материал весьма особого свойства. Бесчисленное воспроизведение сюжетов, связанных с порносексом и уголовными деяниями (с убийствами или сценами драк, пыток, обязательно с нанесением разного рода телесных повреждений), играет важнейшую политическую роль. Оно приучает население жить в "новом режиме", где место реальности заняла наррация - рассказ, выполненный с весьма пристрастных позиций - с точки зрения страдания, связанного с мужским неврозом.

И опять становится понятно, что не случайно мы постоянно видим сейчас по телевидению, как льется кровь, не случайно показываются пытки, боль, изуродованные тела: этот криминальный опыт обнаруживает свое родство с опытом секса. Грубое стремление получать удовольствие от "ковыряния в живом, кровавом человеческом мясе" - это и есть то общее, что роднит между собой секс и преступление, которые эта культура навязывает в своеобразном "наборе". И странно было бы этого не замечать.

По нашему мнению, именно патриархатная направленность культуры ответственна за сложившееся положение дел. Именно она сейчас заинтересована в том, чтобы побуждать население к криминальным деяниям. Мы дошли уже до того, что даже под правами человека понимаем часто права преступника, и основной интерес этой культуры направлен на то, что может быть поводом к возгоранию мужской агрессии. Не случайно все, что сюда подходит, имеет сейчас шанс развернуть свои возможности сквозь призму мужского невроза. На это постоянно тратятся немалые деньги. Идет такая игра, по условиям которой можно законно умножать количество агрессивности, нанимая, например, целые армии и применяя вторичную, уже дозволенную, жестокость для поддержания порядка, потому что прежде уже была допущена жестокость, уже текла кровь (замечательный способ создавать новые рабочие места для мужчин!).

Эта "канализация" маскулинизированного, сексуализированного подсознания видна теперь весьма четко. Она претендует на право быть основой для пересмотра самих легитимирующих оснований культуры, то есть сделана попытка пересмотреть сами культурные предусловия нашего бытия в сторону поворота якобы к традиционной направленности, а в действительности - к созданию нового режима, где место реальности занимают фантазмы.

Именно основные архетипы маскулинизированного подсознания, изнуряя граждан назойливым и монотонным повторением, пережевываются многократно изо дня в день, и еще раз подчеркнем: это уже не кино в строгом смысле: под этим предлогом идет массовое гипнотизирование - минуя разум, внушаются прямо в подсознание патриархатные нормы через порно- и уголовные сюжеты. Таким образом, власть имеет отношение не только к политике в ее традиционном смысле, но она имеет отношение и к формированию подсознания.

Мы стоим на пороге новой ситуации, когда после слома прежних микрополитических норм начнется оформление нового культурного схематизма. То, что происходит сейчас, можно охарактеризовать не столько как период экономических реформ, сколько как период складывания иного "политического бессознательного нации" (термин американского исследователя Ф. Джэмисона). Это иное "политическое бессознательное нации" будет иметь некоторые новые структурные составляющие, новый тип телесного фантазмирования, который всегда неминуемо лежит в основе других культурных норм. Во всяком случае можно сказать, что прежние типы - как традиционный классический, так и современный режим с его девизом "позволять себе", формирующий условия фантазмирования на патриархатной основе, - сейчас не могут успешно выполнять свои функции, об этом красноречиво свидетельствует наше прошлое последних лет, когда страна потеряла значительную часть своего человеческого и производственного потенциала, а из этого следует, что этот новый тип должен быть наконец-то лишен патриархатной направленности, - только при таком условии страна имеет шанс на выживание.

Но раз уж мы принимаем, что секс через садомазохистскую интерпретацию половых отношений связан с властными функциями, то мы должны принять и то, о чем практически и говорим: что секс всегда политизирован (ведь сущность политики - это осуществление властных отношений), а значит, слова "естественный секс" - нонсенс, идеологизированная выдумка, созданная с целью скрыть культурную механику, которая создает действительный политизированный порядок современной половой жизни. Вопрос только в том, какова суть этой необычной политики. Попытаемся показать, что разговор о современной политизации половой жизни только на первый взгляд выглядит как натяжка, а на деле это уже давно самая что ни на есть обыденная реальность.

Далее...