За счет каких возрастных групп достигается это превышение? Имеющиеся абсолютные данные были мной пересчитаны, чтобы выяснить соотношение женщин и мужчин по каждой группе (см. Приложение 1, Таблица 5). Как видно из таблицы, в группе маленьких детей на 100 мальчиков приходилось, в целом по России, 98 девочек, а в некоторых регионах еще меньше. Почти аналогичная ситуация и в группе детей от 5 до 16 лет. Подобная диспропорция связана, как известно, с обусловленным биологически превышением числа родившихся мальчиков над числом девочек.

Что касается трудоспособной группы, то картина здесь несколько иная. На начало 1997 г. на 100 мужчин, признанных ФМС вынужденными переселенцами, приходилось в среднем по России 108 женщин, а по некоторым регионам этот показатель достигал 113 и 118. На причинах этой, уже не биологически, а социально обусловленной диспропорции, мы остановимся ниже, а сейчас обратим внимание на очень значительный, более чем в два раза, разрыв между числом зарегистрированных переселенцами мужчин и женщин пенсионного возраста. В среднем по России на 100 мужчин этой категории мигрантов приходилось 195 женщин, а в ряде регионов и того больше ( 240 в Северном районе, 220 в Центрально-Черноземном, 231 в Уральском, 260 в Восточной Сибири и т.д. (в таблице выделены регионы, в которых с 1994 по 1997 г. произошло некоторое увеличение этого разрыва).

Россия печально известна огромным (на фоне цивилизованного мира) и все углубляющимся разрывом между ожидаемой продолжительностью жизни мужчин и женщин из-за сохраняющейся здесь долгие годы сверхвысокой мужской смертности (в 1987 г., например, женщины жили в среднем на 9,45 лет больше, а в 1995 г. на 12,82 года, см.

Население России 1997:114). Эта закономерность как раз и объясняет преобладание женщин среди лиц пенсионного возраста, получивших статус вынужденного переселенца. Трудно, однако, сказать, будет ли соотношение мужчин и женщин нетрудоспособных возрастов таким же "впечатляющим" (хотя демографически обусловленных различий не может не быть) при рассмотрении всего массива вынужденных переселенцев ведь подобные данные не публикуются. Видимо, повышенная концентрация женщин-пенсионерок среди подопечных миграционных служб вызвана еще и тем, что, во-первых, пенсионеры вообще более активно обращаются за статусом, считая себя социально незащищенными; во-вторых, при сильных различиях в продолжительности жизни, среди пожилых женщин повышен процент вдов, что тем более заставляет их искать помощи у государства.

Принципиальные сдвиги в постсоветской картине миграционных передвижений, появившиеся в связи с распадом СССР и последующей дезинтеграцией бывшей империи, поставили перед учеными новые задачи, тем более сложные, что решать их приходилось в условиях полной смены идеологических парадигм. С течением времени, однако, многие трудности были преодолены, и "миграционные" направления в социологии, этнологии, политологии начали быстро и плодотворно развиваться (правда, с некоторым "перекосом" в сторону более привычной для российской науки количественной методологии).

Сказанное, однако, ни в коей мере не относится к гендерному аспекту постсоветских этнических миграций (анализу миграционных ожиданий, мотиваций, адаптационных моделей и пр. применительно к женщинам и мужчинам).

Гендерные исследования на Западе ("Gender Studies") очень развитое направление социологии, важной составной частью которого, и это отражает реалии западных стран как открытых обществ мультикультурного и полиэтничного типа, являются гендерные исследования миграции и этничности ("Gender and Migration Studies", "Gender and Ethnic Studies"). На эти темы написаны десятки книг и сотни статей, существует множество журналов этого направления, университетские кафедры; практически на каждой проводимой в Европе или Америке конференции по миграциям, диаспорам, межэтническому и кросскультурному взаимодействию и пр. есть специальная секция по гендерным исследованиям. Собрана обширная эмпирическая база, причем преимущественно еще не вполне привившимися в России методами качественной социологии; появляются все новые концепции и теоретические подходы.

Иная ситуация в России, и это понятно, ведь сами гендерные исследования в нашей стране начали развиваться лишь с начала 90-ых годов. Если сравнить их с ребенком, который только учится ходить, то изучение миграций с позиций гендерного подхода находится всего лишь на стадии эмбриона. Насколько автору известно, нет ни монографий, ни обстоятельных статей, ни тем более журналов и специальных конференций, за исключением одной небольшой статьи Г.Витковской (Витковская 1995). Занимаясь исследованием различных аспектов вынужденной миграции, я стараюсь регулярно писать и на "женскую" тему (к сожалению, из-за невостребованности подобных работ в России и при большом интересе к ним на Западе все мои статьи опубликованы в зарубежных журналах и коллективных монографиях, см. список литературы). Судя по проблематике и составу участников трех российских летних школ по женским и гендерным исследованиям (1996-1998 гг.), эта тема не пользуется популярностью и у преподавателей и составителей курсов лекций. В Институте этнологии и антропологии РАН много и плодотворно занимаются постсоветскими этническими миграциями. Однако, как мне представляется, созданный здесь Центр этно-гендерных исследований сосредоточил свои усилия на разработке, сквозь призму этнических различий, самых традиционных для women's studies сюжетов (семья, социализация детей и пр.).

Единственный аспект женских миграций, который привлек внимание российских исследователей (Е. Тюрюканова, В. Каменский), связан с совершенно другими миграциями, хотя и тоже "постсоветскими" это работа российских женщин за рубежом и проблемы их

сексуальной эксплуатации.

Итак, о положении и проблемах женщин-переселенцев очень мало статистической информации и почти нет научных разработок. Но существует еще ряд объективных обстоятельств, препятствующих выходу этих проблем на уровень социальной видимости. В частности, это особенности "нашей" миграции, наиболее заметные при сравнении с миграционной ситуацией в Западной Европе.

В послевоенный период, вслед за крушением колониальных империй, в мире сформировались основные регионы притока и оттока мигрантов. К первым относятся Западная Европа, Австралия и Северная Америка; ко вторым Восточная и Центральная Европа (в постсоветский период), страны арабского мира, Тропическая Африка, Латинская Америка, страны Карибского бассейна и Азиатско-Тихоокеанский регион. Если взять Западную Европу (Северную Америку мы здесь не рассматриваем из-за ее значительной специфики, присущей обществу, изначально развившемуся как "иммиграционное"), на ее территорию стекаются в основном экономические мигранты из развивающихся стран, потоки которых разделяются обычно по принципу "из бывшей колонии в свою метрополию". Численно они существенно преобладают над беженцами, спасающимися от вооруженных конфликтов (курды, жители бывшей Югославии и пр.).

Обратимся теперь к постсоветским этническим миграциям. Выше давалось их определение именно как этнических, однако сейчас необходимо найти место этому процессу в структуре уже известных мировой истории типов миграций. Мы имеем дело с естественным следствием распада любой империи репатриацией, т.е. возвращением в метрополию доминирующего в империи этноса (этносов), усилиями которого поддерживалось ее становление и функционирование в течение нескольких веков. В связи с анализируемым сюжетом различия миграционных потоков нам интересны с двоякой точки зрения: 1) кто они основные субъекты миграции; 2) как соотносятся между собой отпускающие и принимающие общества (в социально-экономическом, культурном и гендерном аспектах).

Трудовые миграции из развивающихся стран в развитые, по своей природе, предусматривают разнообразие участников это могут быть семьи, отдельно мужчины и отдельно женщины. Кто из них доминировал в миграционных потоках в конкретную страну и на конкретном историческом отрезке, определялось, с одной стороны, состоянием рынка труда в принимающих странах и их иммиграционным законодательством; с другой стороны, экономической ситуацией и господствующими этно-культурными нормами в странах исхода.

Исторически сложилось так, что мужчины выглядели более мобильными, чем женщины: в послевоенный период и вплоть до середины 70-ых гг. европейские страны, следуя потребностям работодателей, предпочитали принимать мужчин без иждивенцев, что позволяло снизить стоимость рабочей силы. В этой ситуации западные исследовательницы (еще 20 лет назад!) начали бить тревогу по поводу того, что и в науке, и в политике пренебрегают проблемами женщин-мигрантов (см., например, обстоятельный обзор "классика" изучения женской миграции Мирьяны Мороквасич с характерным названием ("Женщины как перелетные птицы" (Morokvasic 1984)).

С течением времени выяснилось, что женщины ничуть не менее мобильны, чем мужчины. При переходе иммиграционной политики ряда европейских стран (например, Голландии) к этапу "воссоединения семей", они стали более заметны в миграционных потоках как "сопровождающие своих мужей" (accompanying migration). Более того, женщины начали все активнее действовать на миграционной арене самостоятельно, переезжая в другие страны и на другие континенты в одиночестве или лишь в сопровождении детей. При этом степень их "самостоятельности" могла быть разной: весьма относительной в ситуации, когда женская миграция инспирировалась мужьями и/или другими родственниками-мужчинами как ключевой элемент семейной стратегии выживания⁸; и действительно автономной деятельностью, когда речь

шла о группах женщин, в принципе более мобильных, чем все остальные (в традиционных обществах это обычно одинокие женщины вдовы, разведенные, страдающие бесплодием, статус которых ограничивает их доступ к ресурсам).

________________________________________

⁸ При таких миграциях роль женщин чаще всего состоит в регулярной пересылке на родину заработанных денег (один из свежих описанных в литературе примеров - сомалийская диаспора в Неаполе, на 80% состоящая из женщин(См. Decimo 1997)). Более экзотический пример представлен турецкими женщинами, массово мигрировавшими в 70-е гг. в Германию. Они выталкивались своими мужьями, поскольку тогдашний рынок труда благоприятствовал женской занятости, и иммиграционное законодательство существенно облегчало легализацию и трудоустройство в стране для супруга уже находящего там работника (см. Abadan-Unat 1977)

Кроме подобных выталкивающих факторов, "автономную" женскую миграцию могли стимулировать и специфические "ниши" на рынках труда принимающих стран⁹.

По контрасту с описанной ситуацией, репатриация, т.е. переселение на историческую родину на постоянное место жительства, предполагает гораздо более однородный состав "движущихся субъектов" это семейная миграция (хотя ее технология не исключает временного разъединения семьи: один из ее членов, чаще мужчина, ездит "на разведку", в поисках жилья и работы; другие могут некоторое время оставаться в стране выезда, пытаясь продать дом или квартиру, и пр.). Под семьей здесь имеется в виду супружеская пара с детьми или без детей (согласно последней Всесоюзной переписи 1989 г., это самый распространенный в России тип семьи), нередко дополненная представителями старшего поколения. Старики двигаются вместе с "молодыми" чаще в тех случаях, когда у них нет в странах выезда своего, отдельного жилья. Как отмечается в Информационном бюллетене "Население и общество", возрастная структура вынужденных переселенцев не типична для обычных мигрантов, среди которых обычно преобладают молодые люди, а детей и пожилых сравнительно мало; "иными словами, в вынужденную миграцию вовлекается вся семья, а не только наиболее дееспособные ее члены, как это бывает обычно" (при трудовых миграциях - Н.К.) (Вынужденные мигранты... 1997:2).

⁹ В последние годы как регион преимущественно женской эммиграции выделяется Латинская Америка (интересная попытка изучит этот феномен представлена докладом А.Ескрива о перуанских женщинах в Испании, см. Escriva 1996).

Что можно сказать о "женской репатриации"? Естественно, в контексте постсоветских миграций не существует упомянутого выше традиционного механизма "социальной селекции", который превращал бы одних женщин в более миграционно подвижных в сравнении со всеми остальными (впрочем, как не существует и проблемы "социальной допустимости" миграции женщин отдельно от мужчин). Правда, в силу ряда долговременных социально-демографических факторов повышенная смертность мужчин, о чем уже упоминалось выше; стабильно высокий уровень разводимости и более низкая вероятность повторного брака для женщин; стабильный рост доли детей, рожденных вне брака (с 10,8 % в 1980 г. до 21,1% в 1995 г., см. Население России 1997: 86-87), семьи, возглавляемые женщиной, отнюдь не являются редкостью. Эти же тенденции типичны и для русскоязычного населения бывших союзных республик¹⁰. Однако с большой долей уверенности можно констатировать, что подобные семьи, в условиях достаточно стабильной социально-политической обстановки в республиках, выезжают последними (за исключением тех из них, кто имеет на исторической родине надежную опору в лице родственников). "Одинокой женщине в России не выжить" таков был лейтмотив ответов моих многочисленных респондентов-переселенцев на вопросы о проблемах этой группы женщин-мигрантов (им будет посвящена специальная часть доклада).

Таким образом, вынужденная миграция в Россию это преимущественно миграция полных семей, и во многом по этой причине проблемы женщин-переселенцев "отдельно" ускользают от внимания ученых, общественных организаций, политиков и миграционных служб.

Аналогичную "маскирующую" роль играет и то, с какими проблемами сталкиваются мигранты, будь то женщины или мужчины, в процессе легализации, обустройства, интеграции в принимающий социум. И тут опять хорошей иллюстрацией может послужить сравнение постсоветских и "европейских" миграций.

________________________________________

¹⁰ В случайной выборке из 305 русскоязычных жителей Бишкека трудоспособного возраста, опрошенных автором в 1996 г., состояли в браке 75,1% женщин и 89,0% мужчин; не состояли в браке, соответственно, 3,6% и 1,5%; были разведены 17,1% женщин и 7.3% мужчин, вдовами (вдовцами) были 3,6% женщин и 2,2% мужчин.

При миграции из развивающихся стран в развитые особенно заметна социально-экономическая, этно-культурная и даже цивилизационная дистанция между отпускающим и принимающим обществом. Интеграция мигрантов в последнее наталкивается, во-первых, на многочисленные препятствия, связанные с въездом в страну, легализацией пребывания в ней (проблема получения вида на жительства, гражданства, разрешения на работу); во-вторых, на этнические, расовые, культурные, языковые и социальные барьеры.

В гендерном аспекте, общества выхода и приема мигрантов также принципиально отличаются друг от друга в первых господствуют патриархатные модели отношений между мужчиной и женщиной, в других же одержала победу эгалитарная модель. Для женщин-мигрантов из африканских и азиатских стран, в особенности тех из них, где господствует ислам и/или где основная жизнедеятельность женщины не выходит за пределы так называемой приватной сферы (ведение домашнего хозяйства), интеграция в общество с иными гендерно-культурными нормами и институциональной организацией существенно затруднена. В то же время модернизированная социо-культурная среда дает некоторые шансы "прорыва" к эмансипации, особенно в случае, когда женщина получает возможность изучить язык, найти работу вне дома и обеспечить себе самостоятельный источник дохода. Как правило, это тернистый путь, на котором она вовлекается в противостояние не только с работодателями, иммиграционными службами и просто страдающими предрассудками рядовыми гражданами (как женщина, цветная и "приезжая"), но с мужской частью своего клана, родственной группы. Это порождает специфические для женщин-мигрантов социальные коллизии, за которыми пристально следит общественное мнение, привыкшее в западных странах к строгому соблюдению политкорректности в отношениях рас, наций и полов; богатейший материал для гендерного анализа получают ученые. При такой яркой "видимости" проблем женщин-мигрантов европейские страны, следуя принципам своей миграционной политики ("поменьше впускать, но лучше интегрировать"), вынуждены принимать специальные программы по социальной поддержке и интеграции женщин, принадлежащих к меньшинствам (так называемые migrant/minority women)¹¹.

________________________________________

¹¹ В Голландии, например, еще с 1982 г. женщины из этнических меньшинств (а это в европейских странах практически синоним иноэтнических диаспор) были выделены в отдельную целевую группу (target group) государственной поддержки, которая осуществляется в рамках принятого в 1983 г. Меморандуме о меньшинствах (Minorities Memorandum) и действующего с 1985 г. Плана политики эмансипации (Emancipation Polisy Plan), (подр. см.: Sanarso 1996)

Если мы обратимся к России, ситуация выглядит совершенно иной. Возвращение на историческую родину это вхождение в "свое" или воспринимаемое таковым общество, в котором нет языковых, этнических барьеров для интеграции репатриантов. Поэтому, по крайней мере на начальных этапах переселения русскоязычных в Россию, вряд ли кто-то ожидал, что дадут о себе знать, и зачастую в очень болезненной форме, серьезные социо-культурные различия между местными жителями и "приезжими"¹². Понадобилось время и серьезные исследования, чтобы очертания проблемы и ее корни были выявлены и подверглись убедительной концептуализации. Изучение же гендерных особенностей социально-психологической адаптации еще впереди, и это будет нелегкой задачей.

В случае постсоветских миграций отпускающее и принимающее общества практически идентичны в гендерном отношении. Русскоязычные женщины в бывших республиках СССР были и остаются носительницами универсальной гендерной культуры советского образца; даже в тех из республик, где этно-культурная дистанция между русскоязычными и титульными этносами особенно заметна (страны Центральной Азии), именно привнесенные извне, из имперского центра, представления о роли женщины в семье и обществе оказали свое влияние на традиционные нормы, способствуя их модернизации, а не наоборот. Гендерная составляющая поэтому практически отсутствует в тех ограничениях, которые накладывает отпускающее общество на процесс интеграции и адаптации женщин-вынужденных переселенцев.

_________________________________________

¹² Напомним, что львиная доля последних являются выходцами из Центральной Азии и Закавказья, т.е. людьми покинувшими специфическое "восточное" общество (пусть и в советизированном варианте). Обостренное осознание переселенцами - и мужчинами, и женщинами, - своей общности как "среднеазиатских русских"является одним из факторов их внутригрупповой консолидации и поэтому затрудняет их вхождение в российский социум.

Миграционная ситуация в Западной Европе и в постсоветском пространстве обсуждались во время интервью с Клэр Мессиной, куратором программ помощи российским вынужденным переселенцам, осуществляемых под эгидой Международной Организации по Миграции (МОМ). При работе с женщинами из развивающихся стран МОМ руководствуется, в частности, специальным документом, принятым по следам Пекинской Конференции (см.: Staff and Programme Policies on Gender Issues 1995); в нем четко сформулированы те их потребности, которые вытекают из особенностей данного типа миграции (в том числе и описанных нами выше). И как раз отсутствие специфических для женщин-мигрантов проблем легализации и адаптации, сходных по типу с теми, которыми и МОМ, и сами принимающие государства постоянно сталкиваются на европейской сцене, выдвигалось К. Мессиной в качестве одной из причин (наряду с ограниченностью ресурсов) отсутствия в деятельности МОМ в России какого-либо целенаправленного "женского" компонента.

Завершая разговор о причинах "замаскированности" тех проблем и трудностей, с которыми сталкиваются на исторической родине женщины-переселенцы, и имеющие официальный статус, и не имеющие такового, назовем еще один существенный момент, последний по очередности упоминания, но отнюдь не по значимости. Дело в том, что, по мнению подавляющего большинства экспертов, проблемы мужчин и женщин совершенно одинаковы и их крайне трудно дифференцировать. Попробуем проанализировать эти проблемы по группам и "вычленить" там, где это возможно, "женскую" специфику.

По моей оценке, основанной на изучении литературы и результатах интервью с юристами, правозащитниками и другими экспертами, практически занимающимися защитой интересов вынужденных переселенцев в судах и оказанием им правовой помощи в конфликтных ситуациях, около 90% подобных ситуаций связано с легализацией пребывания репатриантов в стране (получение гражданства Российской Федерации и регистрации по месту жительства и/или по месту пребывания) и легализацией их в качестве вынужденных переселенцев (получение соответствующего статуса от территориального органа ФМС).

Этот "перекос" вовсе не означает, что, к примеру, с проблемами трудоустройства, обеспечения жильем, социальными услугами все обстоит благополучно. Дело тут в сочетании двух обстоятельств: во-первых, нарушения прав переселенцев в означенных сферах являются массовыми; во-вторых, юридическая борьба с этими нарушениями доказала свою результативность (особенно когда дело доходит до судебного разбирательства), поскольку речь идет о противоречии действий разного ранга должностных лиц положениям Конституции и других весьма четко сформулированных законодательных актов. Другой вопрос, что "советским" людям, особенно находящимся в тяжелом материальном и психологическом состоянии, нередко бывает трудно перестроить свое мышление и заставить себя обратиться в суд, а затем проходить одну судебную инстанцию за другой.

Что касается трудностей переселенцев в получении жилья и работы, речь тут идет, во-первых, о так называемых ресурсоемких правах, соблюдение которых крайне трудно "пробить" через суд, ведь само по себе судебное решение не создает необходимого (и всюду в России тотально дефицитного) материального обеспечения прав. Во-вторых, из-за этого дефицита законодательные акты сформулированы так, что они практически никого ни к чему не обязывают. К примеру, в первой версии "Закона о вынужденных переселенцах", в той его части, где речь шла о конкретных видах помощи и содействия государства, использовалось слово "обязанности".

В частности, статья 6 называлась "Обязанности органов государственной власти и управления, органов местного самоуправления в отношении вынужденных переселенцев" и далее шел текст: "Соответствующие органы государственной власти и управления Российской Федерации, органы местного самоуправления обязаны...предоставить, оказывать, содействовать, выплачивать, регистрировать и пр."). В новой версии закона соответствующая статья значительно более двусмысленна и дает "органам" большую свободу для маневра. Статья 7 называется "Полномочия федеральных органов исполнительной власти, органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации и органов местного самоуправления в отношении вынужденного переселенца" и далее: "Федеральные органы...в пределах своих полномочий....предоставляют, включают, оказывают, содействуют" и пр. (а могут и не включить, не содействовать, не предоставить и пр., что и происходит в большинстве случаев).

Таким образом, легализация в принципе может осуществляться посредством так называемого формального, т.е. сугубо правового механизма реализации прав переселенцев; при попытках же решить ключевые проблемы обустройства переселенцы как бы выводятся из правового пространства и попадают во власть некоего неформального механизма, основанного на связях, деньгах, взятках и пр., на их умении "устраиваться" и "договариваться". В первую очередь это относится к переселенцам в широком, социальном смысле (не имеющим статуса); но даже имеющие его, т.е. переселенцы в узком, юридическом смысле слова, в большинстве случаев обречены на те же мытарства.

О перипетиях прохождения переселенцами трех стадий легализации (как уже указывалось, это гражданство, регистрация по месту жительства и/или по месту пребывания, аналог постоянной и временной прописки, и получение официального статуса вынужденного переселенца) писалось и говорилось в СМИ, на конференциях, семинарах и пр. очень много и очень подробно (см., напр., доклад С. Ганнушкиной и материалы двух семинаров ПЦ "Мемориал"). Поскольку эти трудности, как правило, затрагивают в одинаковой степени и женщин, и мужчин, дадим здесь лишь краткое описание самых "болевых точек" сложившейся ситуации.

Гражданство. Предоставление гражданства Российской Федерации гражданам бывшего СССР, прибывшими на территорию РФ после 6 февраля 1992 г. (т.е. после принятия федерального закона "О гражданстве", входит в компетенцию МВД¹³. Множество проблем возникает из-за того, что его региональные и местные подразделения произвольно толкуют положение закона: "постоянное проживание на территории РФ" как условие предоставления гражданства трактуется как "наличие постоянной регистрации", т.е. постоянной прописки. Получается замкнутый круг: нет регистрации нет гражданства; нет гражданства нет регистрации. В то же время статья 20 Гражданского Кодекса РФ определяет "место жительства" не как место постоянной регистрации, а как то место, где человек постоянно или преимущественно проживает.

Регистрация. Это наиболее тяжелая проблема, поскольку более чем в 30 из 89 субъектов федерации местными властями установлен ограничительный режим въезда, пребывания и проживания мигрантов из бывшего СССР. Наибольшей жесткостью он отличается в Москве, Московской области, Санкт-Петербурге и области, в южных регионах (на Ставрополье, в Ростовской области, в Краснодарском крае). Ограничения существуют несмотря на то, что являются прямым нарушением Конституции и Закона РФ "О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения...." (подробный правовой анализ многочисленных законодательных и нормативных актов, регулирующих миграцию в регионах, содержится в: Мукомель 1997).

Далее...